оставалось ему от Айгусты, литвинки, первой его жены...
Кашина. Станут осыпать зерном, сажать на овчину, стелить постель из
снопов, заклиная молодых к плодородию, а утром, побуживая, бить горшки о
стену. И опять учнут ловить свата и пороть соломенным кнутом, опять будет
озорное веселье, многократное для языка русского и однократное, единое в
жизни для каждого из племени русичей, зато и запоминаемое на всю жизнь.
Великий князь остался снова один в изукрашенном своем терему.
прошли дожди, в пору настала жара, в пору, вовремя подступила жатва
хлебов. Еще не убрались с хлебом, как пожаловали послы с далекой Волыни,
от князя Любарта Гедиминовича.
русского кроя стали в ряд под матицею, огладили бороды. Князь Семен,
упрежденный заране (уже знал, о чем будет речь), сидел в кресле прямой и
торжественный в кругу избранных, также празднично изодетых бояр. Ждал.
Старший волынский боярин опустил руку с шапкою, поклонил низко, в пояс,
рукою достал до полу.
Мыслит с любовью к тебе князь наш, Любарт Гедиминович, и просит за себя
сестричну твою, дочерь князя Костянтина Ростовского! Будь отцом, будь и
сватом, яко старший ты середи всех князей владимирских и без воли твоей
неможно ничто сотворити в русской земле!
богатствах волынского князя, отбившегося от ляхов, и о том, что не станет
утеснения дочери Костянтиновой в исповедании веры православной. Семен,
слегка склонив голову, слушал, вспоминая сестру Машу, ее легкую твердую
поступь, ее стремительный лик, задышливую в последние годы, торопкую
речь... И вот теперь дочерь на выданье! Новое поколение упрямо приходит на
смену. Что принесет оно себе и Руси? И на миг, только на миг, так не
захотелось отдавать сестричну, племянницу, князю литовскому на далекую и
уже чужую Волынь! Перемог. Брак был почетным. И честь - в том, что к
первому обратились к нему, - была немалая. Кажется, он за протекшие годы,
неведомо сам для себя, сумел-таки утвердить уважение к власти великого
князя владимирского, сумел без крови и слез, без войн и почти без походов,
не теряя людей и не зоря волости. Еще и то стоило взять в ум, что Любарт
приходил родным братом покойной Анастасии-Айгусте, а также крещенному
Симеоном Явнутию, и ежели кто из Гедяминовичей мог еще когда-нибудь
противустать Ольгерду и утвердить православие в Литве, то это был и это
мог единственно князь Любарт. Послам было дано согласие и обещана помочь в
сватовстве.
Сам Ольгерд прислал с тою же просьбой <о славном деле, о сватовстве>.
Отведя приличный срок после смерти первой жены, литвин обращался теперь к
великому князю Семену, прося руки свести Семеновой, тверской княжны
Ульяны, дочери покойного Александра.
сентября, Мария разрешилась от бремени сыном. Младенца, названного
Михаилом, крестил сам митрополит Феогност. Все было очень торжественно,
для крещения выставили новую серебряную купель, восприемницами младеня
были боярыни виднейших родов - Вельяминова да Клавдия Акинфична... И тут к
растерянно-счастливому, захлопотанному отцу подступили Ольгердовы послы.
владимирским, или с тверским домом, домом покойного Александра? И
хотелось, ох как хотелось на радостях думать, что с ним, что проученный
Ольгерд утих и оставил свои хитрые ковы, что брезжит заря союза восточных
православных государей противу общих ворогов... Ох как хотелось верить!
свою дочь Аграфену за сына суздальского князя?
которого уже теперь боготворит Тверь, женится на дочери Костянтина
Василича Суздальского, старого супротивника Симеонова?
помочью родственных связей сколотить союз всех недовольных Москвою, взять
в кольцо великого князя Семена, объединив против него Тверское, Ростовское
и Суздальское княжества, которые вкупе были не слабее Москвы?
оторвать православную Литву от владимирской митрополии?
союз с Михаилом Александровичем Тверским, дерзнувшим в ту пору поворотить
историю, выльется в бои и походы, залившие кровью всю залесскую Русь?
давеча так охотно пошел навстречу Любарту Гедиминову.
согласится на этот брак с радостью. Шутка - выдать двух дочек за великих
князей! А он, Симеон, мог бы и помешать опасному браку, и это, конечно,
предвидел Ольгерд. И не потому ли первым послал к нему свататься князя
Любарта?
Торжественно заверил, что его будущая жена будет иметь своего
православного попа и домовую церковь. Быть может, убедясь в тщете недавних
гонений на христиан, крещеный Ольгерд решил опять перекинуться под крыло
греческой церкви?
Любартовой, было почти что объявлением войны. И перед Машею... Ульяна
как-никак сестра ей! Представил высокого, осанистого, крупноносого
Ольгерда, в полседой бороде, - пятеро взрослых сыновей, шутка ли! - и юную
Ульянию рядом с ним, стало нехорошо. И опять, скользом, поглядел на Марию.
И он много старше жены, а уже и не чует разницы. Общая постель и заботы
семейные скоро уравнивают супругов!
зело не стар. Скоро ли сядет на стол Всеволод? А и сядет, всех-то
Александровичей четверо! Нет, не страшен Симеону и Москве Ольгердов брак!
которое надвигалось, пока еще незримо, на Владимирскую Русь. И Симеон
совершил ошибку, которой не избежал бы, пожалуй, даже его многоумный отец,
дав согласие на брак Ольгерда.
челом, звучным и приятным голосом, исхитренный в знании языков и навычаев
многих стран, не пивший ни вина, ни пива, сохраняя тем бодрость телесную и
остроту ума, - Ольгерд сумел всецело пленить юную Ульянию, ставшую ему
верной и преданной супругой. Он был и вправду красив, и порою неотразим.
По описанию одного немецкого хрониста, прекрасно ездил верхом и только
ходил, слегка прихрамывая на правую ногу - черта ч°рта.
неисповедимости путей грядущих - не мог ни предвидеть, ни рассчитать, ни
преодолеть Ольгерд.
несколько месяцев, умер от непонятной хвори в исходе зимы того же 1349/50
года.
занавесы дверей. Алексий неслышно проходит в покои Семена. Ордынские ковры
заглушают звуки шагов.
нет скончания дню. Лежит на застланной постеле, а не на лавке, под
раздвинутым пологом из палевой восточной камки, прямо на шубном одеяле,
кинув под себя домашний холщовый вотол и положивши курчавый овчинный
полушубок под голову. Словно и не в опочивальне княжой, а где-то на
путях-дорогах, в гостевой избе.