вот промолчали. Что это? Вера в него? Или боязнь разгневать несогласием?
укладывали. Хан, как и в прежние годы, объезжал войско, придирчиво
проверяя снаряжение. Новое трудное дело увлекало его, прибавляло сил. Он
был весел и неутомим. Но однажды поздно вечером кешиктены впустили в его
шатер гонца, прибывшего из степей. Гонец склонился перед ним, глухо
сказал:
умер... Умер, не довершив покорения Китая. Сколько же трав истоптал
Мухали? Немногим больше пятидесяти.
Гиндукуша. В лунном свете холодно поблескивали заснеженные вершины. По
склонам вниз сползали мутные клубы тумана. Хан сел на камень. Ему хотелось
представить лицо Мухали, но из этого ничего не получалось. Черты лица
виделись размытыми, как сквозь туман. Мухали было нелегко. Воинов оставил
ему мало. Воевать приходилось руками тех, кто предал Алтан-хана. Он умел
держать их взнузданными, был крут и беспощаден с лукавыми. Обласканный
когда-то Елюй Люгэ, постепенно усиливаясь, возомнил, что может не
считаться с Мухали. С малыми своими силами Мухали разгромил строптивого, и
Елюй Люгэ, страшась возмездия, покончил с собой... Нет, идти через горы
Тибета нельзя. Тибет - неизвестность. А он должен привести в степи войско,
способное сокрушить любого врага.
умер, и никто о нем не печалится. Неужели так же будет, когда умрет он?
сказал:
Боорчу пришел, сел против хана, плотнее запахнул на груди халат.
Отпусти меня, великий хан.
Хочу смотреть, как резвятся на зеленой траве жеребята и играют дети.
никто не поймет. Могла бы понять, наверное, старая толстуха Борте. Но она
далеко. Почему он не взял ее с собой?..
Ты, Боорчу, бери тысячу воинов. Встретишь монаха и проводишь ко мне.
меня, великий хан!
шатер.
земле. Трудные думы о старости и близком конце мучили хана, и он с
возрастающим нетерпением, с крепнущей надеждой ждал встречи с Чань-чунем.
ногу человеком. Малорослый, в широком складчатом одеянии, он не вошел -
вкатился в ханский шатер, наклонил голову, сложил перед морщинистым, с
маленькой седой бородкой лицом ладони рук, хрипловатым голосом что-то
сказал. Переводчик передал его слова:
употребляет только растительную пищу. Глаза старца под седеющими бровями
были с живым блеском, взгляд прям, без тени страха или униженности.
селения - пепелища.
гордость и роскошь. Я не имею в себе распутных наклонностей, люблю
простоту нравов, во всем следую умеренности. Ты видишь, на мне нет ни
золота, ни драгоценностей. Я ем то же, что едят пастухи. О людях способных
забочусь, как о своих братьях. И не оттого, что я обладаю особыми
доблестями, а оттого, что Алтан-ханы погрязли в неправоте и лживости, небо
множило мои силы...
отвергать, хорошее перенимать.
ничего не перенимать, утверждать повсюду свое. В землях Алтан-хана и тут
были дома, просторные и теплые, поля и сады давали изобилье еды. Кто
скажет, что это плохо? Но сытость портит нравы. Мужчины перестают быть
воинами, и народы гибнут. Не я, небо карает людей. Я же употребляю силу,
чтобы достигнуть продолжительного покоя. Остановлюсь, когда все сердца
покорятся мне. Но время мое на исходе, а дел много. И я позвал тебя, дабы
понять, что есть жизнь человека, что есть смерть его.
он хочет понять собеседника как можно лучше. Это располагало хана к
откровенному душевному разговору.
пузырьки. Но не они двигают течение. Человек - пузырек на воде.
жизни? Э, нет! Все другие, может быть, и пузырьки, всплывают и лопаются,
не оставляя следа... Но если он, хан, в силах изменить русло реки жизни,
даже остановить ее,- он не такой, как все, и слова старца к нему
неприложимы.
же бывают и длинные, и короткие. Продлить день человек не в силах и на
мгновение, но продлить свою жизнь он может на годы.
средство, чтобы стать бессмертным.
улыбка.
человека бессмертным.- Чань-чунь развел руками, будто винясь перед ханом
за это.
огрубелой, морщинистой кожей. Не хотелось верить, что его надеждам обрести
то, в чем небо отказывало всем, когда-либо жившим на земле, пришел конец.
Он состарится и умрет, как старятся и умирают обычные люди... Вся душа
восставала против этого. Ему стало холодно и страшно, будто смерть уже
стояла за пологом шатра, и он уже жалел, что старец приехал: незнание было
лучше, чем такое знание. Почему небо несправедливо к нему? Дав в избытке
одно, почему отказывает в другом?
сказал:
ногами был войлок, глушивший шум шагов, и эта беззвучность пугала его, сам
себе он казался бесплотным духом. Вдруг резко остановился. Не ропщет ли он
до времени? Когда носил кангу, разве мог помыслить, что подымется на такую
высоту? Не то же ли и сегодня? Он разбил, уничтожил могущественных врагов,
он бросил под копыта своего коня половину вселенной... Так неужели же
сейчас своим умом, своей волей не сможет победить это? Старец говорит, что
человеку по силам продлить свою жизнь. Если такое доступно любому
человеку, то ему, отмеченному небесным благоволением, можно добиться если
не всего, то в тысячу раз больше. Он раздвинет пределы власти над
собственной жизнью, как раздвигал пределы своего улуса.
на самого себя. А она его пока никогда не подводила.
замирения разбойных сартаулов, не желающих примириться с поражением, хан
немало времени уделял беседам с Чань-чунем. Учение даосов о сохранении
жизни сводилось к тому, что человек должен как можно меньше отягощать свою
душу заботами, проводить время в праздности. Все это не подходило ему и
было отвергнуто им. Привлекало в старце другое - его внутренняя
независимость, правдивость, легкость, с какой он мог говорить о самом
тяжком. В спорах с ним хан находил отдохновение для души, уставшей от
почтительной робости близких. Однако вскоре словоохотливый старец стал
жаловаться, что многолюдно и шумливость войска гнетут его дух, что он
жаждет тишины и покоя. Хан с горечью подумал, что старец скоро запросится
домой. Так и вышло. Но он под разными предлогами удерживал его еще
несколько месяцев. Мог и совсем не отпускать, но тогда Чань-чунь перестал
бы быть тем, чем он был. Покорить сердце человека часто много труднее, чем
взять укрепленный город. Когда-то люди сами шли к нему, искали дружбы с
ним - что же случилось?