ножом. Он обнажил зубы в своей волчьей ухмылке и вытащил один
из своих кривых ножей, висящих на поясе.
кругами. Рейнольдсу никогда в жизни еще не приходилось
применять нож, и он не испытывал иллюзий по поводу исхода
предстоящего поединка. Ведь, по словам Нойфельда, Дрошному нет
равных на Балканах в искусстве владения ножом. И в этом нет
оснований сомневаться, подумал Рейнольдс. Во рту у него
пересохло.
крови, поползла к тому месту, где, как ей казалось, уронила
автомат, когда была ранена. Через несколько секунд, которые
показались ей вечностью, она нашла его среди камней. Слабыми
руками подняла приклад к плечу, но сразу же опустила.
попасть в Дрошного, не задев Рейнольдса. Могло случиться и так,
что она убьет Рейнольдса, даже не ранив Дрошного. Оба они
теперь стояли грудь в грудь, схватив левой рукой правую руку
соперника, держащую нож.
и боли, теперь выражали только отчаяние. Так же, как и
Рейнольдс, она знала о репутации Дрошного, но, в отличие от
Рейнольдса, ей приходилось видеть, как этот человек орудует
ножом. "Волк и ягненок,-- подумалось ей,-- волк и ягненок.
После того, как он убьет Рейнольдса, я убью его". Мысли ее
путались. Сначала должен умереть Рейнольдс, и помощи ему ждать
неоткуда. Но внезапно отчаяние сменилось надеждой и
инстинктивной уверенностью, что любой человек рядом с Андреа
может рассчитывать на успех в самой безнадежной ситуации.
поднялся на четвереньки и смотрел непонимающим взглядом вниз на
беснующуюся воду, покачивая из стороны в сторону головой,
видимо, пытаясь таким образом привести ее в порядок. Но вот он,
все еще покачивая головой, поднялся на ноги. Вот он уже встал
во весь рост. Вот он уже перестал качать головой. Превозмогая
боль, Мария улыбнулась.
гигант-четник отвел руку Рейнольдса, сжимающую нож, а свой
приставил к его горлу. Лицо Рейнольдса, блестящее от пота,
покрыла тень неизбежной смерти. Он вскрикнул от боли, когда
Дрошный вывернул ему руку, чуть не сломав ее, и выронил нож.
Одновременно Дрошный заставил его опуститься на колени и нанес
левой рукой удар, от которого Рейнольдс распластался на камнях,
ловя раскрытым ртом воздух.
понимал, что время не терпит, но не мог не доставить себе
удовольствия и не полюбоваться делом рук своих. Такого рода
зрелища всегда переполняли его радостью. Наконец, он перехватил
поудобнее нож и поднял руку. Улыбка широко расплылась на его
лице и вдруг завяла, когда он почувствовал, как его собственный
нож выпадает из рук. Он обернулся. Лицо Андреа было как будто
высечено из камня.
Почти шептал.-- Я мечтал об этом мгновении. Даже лучше, если ты
умрешь такой смертью. Это послужит тебе хорошим уроком,
приятель...
бросился к Андреа мягкими быстрыми кошачьими шагами. Но улыбке
вновь суждено было растаять на его лице, когда стальной обруч
левой кисти Андреа стиснул его правую руку.
рука, сжимавшая нож,-- в левой руке противника. Только одно из
действующих лиц поменялось. Оба соперника стояли совершенно
неподвижно. Лицо Андреа было лишено всякого выражения, лицо
Дрошного застыло в оскале. Теперь уже ему ни к чему было
устрашать противника, потому на лице была только злобная ярость
и ненависть. На этот раз у Дрошного был достойный соперник.
понемногу в себя, затаили дыхание и следили, как левая рука
Андреа, делая едва заметные движения, все крепче сжимала правую
руку противника. Пальцы Дрошного постепенно ослабевали,
наконец, разжались, и нож упал на камни. Его лицо потемнело от
невероятного напряжения, на лбу и шее вздулись вены. Вдруг
Андреа резким движением освободил свою правую руку, занес ее
над головой и так же резко опустил. Нож быстро и послушно
прошил грудную клетку Дрошного. Некоторое время гигантчетник
стоял прямо с бессмысленной улыбкой. Андреа отпустил его и
отошел в сторону, не вынув ножа из тела. Тут же Дрошный стал
медленно оседать и, повалившись на каменистый берег, покатился
вниз к реке. Сержант-четник, все еще висевший на бревнах
рухнувшего моста, с ужасом наблюдал, как непобедимый Дрошный с
ножом, торчащим из груди, полетел вниз головой в поток и сразу
скрылся из виду.
Простите меня и спасибо вам.
несправедлив к тебе.-- Он посмотрел на часы: -- Два часа. Уже
два часа! Где остальные?
на лестнице. Я не уверен, но, помоему, Гроувс тяжело ранен.
присмотрю за девушкой.
стоял во весь рост в своей машине и неотрывно следил за
секундной стрелкой часов, пока она не дошла до верхней отметки.
рукой он сделал резкий взмах. Прозвучала сирена, и почти
одновременно с ней взревели двигатели танков, равномерно
застучали сапоги солдат. Первая бронетанковая дивизия генерала
Циммермана начала переход через Неретвинский мост.
охраны, дико вращая глазами, бежал от сторожевой будки и,
добежав, схватил сержанта за рукав.-- Ради всего святого! Где
Маурер и Шмидт? Никто не видел их? Никто? Включите прожектора!
Гроувса, слышал слова, но не понял их смысла. Обхватив Гроувса
обеими руками, он самым немыслимым "образом зажал их между
лестницей и скалой. В таком положении, пока руки его не
сломаются, он мог снова держать Гроувса. Но лицо Петара,
напряженное и покрытое потом, говорило о немыслимых страданиях.
могли понять слов. "Что-нибудь не очень для них
благоприятное",-- подумал Меллори. Но его внимание привлекло
нечто более существенное. Они как раз достигли противоторпедной
сети. Меллори в одной руке держал кабель, а в другой нож, когда
Миллер вскрикнул и схватил его за рукав.
недоумением.-- Господи, что у меня вместо мозгов? Это не
проволока!
пригляделся:
трясло.-- Напряжение электрического стула. Мы бы сгорели
заживо. Да еще под вой сирены.
отплевываясь, втискивая стальную тушу в небольшой слой воды
между кабелем и ее поверхностью, Меллори и Миллер сумели
благополучно провести над заграждением первый цилиндр. Именно в
этот момент яркий и широкий луч прожектора возник в ночной
темноте и стал обшаривать поверхность воды вблизи плотины.
Меллори сплюнул в воду. Он отвел цилиндр с взрывчаткой, но
зацепившийся за кабель соединительный шнур все равно вытаскивал
нос торпеды на поверхность.-- Все. Брось его. Ныряй. Держись за
сеть.
но, окрашенный в черный цвет, он сливался с черной поверхностью
воды. Луч прошел дальше вдоль подножья стены плотины и погас.
заметили никакой опасности. Меллори посмотрел на светящиеся
стрелки своих часов:
три минуты.