львенка. К тому же, в этом городе церковь и государство слились, совершенно
византийским образом. Единственный случай, должен заметить, когда такое
слияние обернулось, и очень скоро, выгодой для подданных. Поэтому
неудивительно, что, как настоящий светский лев, он здесь в центре внимания,
правда, держится при этом вполне по-человечески. На каждом карнизе, почти
над каждым входом видишь либо его морду с человеческим выражением, либо
человеческую голову с чертами льва. Обе, в конечном счете, имеют право
зваться чудовищами (пускай добродушными), ибо в природе никогда не
существовали. И еще потому, что имеют численный перевес над всеми остальными
высеченными или вылепленными образами, включая Мадонну и Самого Спасителя. С
другой стороны, зверя изваять легче, чем человека. Животному царству, в
общем, не повезло в христианском искусстве, тем более - в доктрине. Так что
местное стадо кошачьих может считать, что с его помощью животное царство
берет реванш. Зимой они разгоняют наши сумерки.
горчично-медовые, обладательница последних и я встречали египетский военный
корабль, точнее легкий крейсер, швартовавшийся у Фондамента делла Арсенале,
рядом с Жардиньо. Не могу сейчас вспомнить название корабля, но порт
приписки точно был Александрия. Это было весьма современное военно-морское
железо, ощетинившееся всевозможными антеннами, радарами, ракетными
установками, бронебашнями ПВО, не считая обычных орудий главного калибра.
Издалека его национальная принадлежность была неопределима. Даже вблизи
пришлось бы подумать, потому что форма и выучка экипажа отдавали Британией.
Флаг уже спустили, и небо над Лагуной менялось от бордо к темному пурпуру.
Пока мы недоумевали, что привело сюда корабль - нужда в ремонте? новая
помолвка Венеции и Александрии? надежда вытребовать назад мощи, украденные в
двенадцатом веке? - вдруг ожили громкоговорители, и мы услышали: "Алла!
Акбар Алла! Акбар!" Муэдзин созывал экипаж на вечернюю молитву, обе мачты на
мгновение превратились в минареты. Крейсер обернулся Стамбулом в профиль.
Мне показалось, что у меня на глазах вдруг сложилась карта или захлопнулась
книга истории. По крайней мере, она сократилась на шесть веков: христианство
стало ровесником ислама. Босфор накрыл Адриатику, и нельзя было сказать, где
чья волна. Это вам не архитектура.
точно ванну, заполняет все каналы, иногда через край.
нет. Город стоит по щиколотку в воде, и лодки, "как животные, на привязи у
стен" (если вспомнить Кассиодора) *(13), встают на дыбы. Башмак паломника,
попробовав воду, сушится в номере на батарее; туземец ныряет в чулан, чтобы
выудить пару бот. "Acqua alta" *(14),- говорит голос по радио, и уличная
толчея спадает. Улицы пустеют, магазины, бары, рестораны и траттории
закрываются. Горят только их вывески, наконец-то присоединившись к
нарциссистским играм, пока мостовая ненадолго, поверхностно сравнивается с
каналами в зеркальности. Правда, церкви по-прежнему открыты, но ведь ни
клиру, ни прихожанам хождение по водам не в новинку. Ни музыке, близнецу
воды.
бот принесла меня к порогу розового зданьица. На стене я увидел доску,
гласящую, что в этой церкви крещен родившийся раньше срока Антонио Вивальди.
В те дни я еще был довольно рыжий; в те дни я растрогался, поняв, что попал
на место крещения того самого "рыжего клирика", который так часто и так
сильно радовал меня во множестве Богом забытых мест. И я вроде бы вспомнил,
что именно Ольга Радж устроила первую неделю Вивальди в этом городе - так уж
вышло, что за несколько дней до начала Второй мировой войны. Неделя
проходила в палаццо графини Полиньяк, и мисс Радж играла на скрипке.
Исполняя какую-то пьесу, она заметила краем глаза, что в зал вошел человек и
стал у дверей, поскольку все места были заняты. Пьеса была длинная, и она
начала беспокоиться, потому что приближалась к пассажу, где требовалось
перевернуть страницу, не прерывая игры. Человек, которого она видела краем
глаза, передвинулся и исчез из поля зрения. Пассаж приближался, беспокойство
росло. И вот ровно в ту секунду, когда ей надо было перевернуть страницу,
слева от нее возникла рука, протянулась к пюпитру и медленно перевернула
лист. И она продолжала играть, а когда трудное место кончилось, взглянула
налево, чтобы выразить благодарность. "Вот так,- рассказывала Ольга Радж
моему другу,- я впервые увидела Стравинского".
по причине погоды. Если вас устроит такое извинение, то Адресата тем более.
Кроме того, вы не в состоянии разобрать слова, на каком бы языке -
итальянском или латыни - ни пели. Поэтому вы просто стоите или садитесь на
скамью подальше и слушаете. "Мессу лучше всего слушать,- говорил Уистан
Оден,- не зная языка". И действительно, в таких случаях невежество помогает
сосредоточиться не меньше, чем слабое освещение, от которого пилигрим
страдает в любой итальянской церкви, особенно зимой. Кидать монеты в
осветительный автомат во время службы не очень-то хорошо. Кроме того, их
часто не хватает у тебя в кармане, чтобы как следует насладиться картиной. В
былое время я не расставался с мощным фонарем, каким пользуются нью-йоркские
полицейские. Один из путей к богатству, думал я, это наладить производство
миниатюрных долгодействующих ламп-вспышек, вроде фотографических. Я бы их
назвал "Вечная вспышка" или, еще лучше, "Да будет свет" и через пару лет
купил бы квартиру где-нибудь на Сан-Лио или Салюте. Даже мог бы жениться на
секретарше компаньона, которой у него нет, так как нет и его самого...
Музыка замирает: ее близнец, однако, поднялся, как ты обнаруживаешь, выйдя
на улицу,- поднялся незначительно, но достаточно, чтобы возместить тебе
замерший хорал. Ибо вода тоже хорал, и не в одном, а во многих отношениях.
Это та же вода, что несла крестоносцев, купцов, мощи св. Марка, турок,
всевозможные грузы, военные и прогулочные суда и, самое главное, отражала
тех, кто когда-либо жил, не говорю уже - бывал, в этом городе, всех, кто шел
посуху или вброд по его улицам, как ты теперь. Неудивительно, что она
мутно-зеленая днем, а по ночам смоляной чернотой соперничает с твердью.
Чудо, что город, гладя ее по и против шерсти больше тысячи лет, не протер в
ней дыр, что она прежняя H2O (хотя пить ее и не станешь), что она
по-прежнему поднимается. Она действительно похожа на нотные листы, по
которым играют без перерыва, которые прибывают в партитурах прилива, в
тактовых чертах каналов, с бесчисленными облигато мостов, высоких окон.
куполов на соборах Кодуччи, не говоря уже о скрипичных грифах гондол. В
сущности, весь город, особенно ночью, напоминает гигантский оркестр, с
тускло освещенными пюпитрами палаццо, с немолчным хором волн, с фальцетом
звезды в зимнем небе. Музыка, разумеется, больше оркестра, и нет руки, чтобы
перевернуть страницу.
этот город только за последний век осел на 23 см. Чем наслаждается глаз
туриста - для туземца настоящая головная боль. И если бы одна головная боль,
все было бы еще ничего. Но к ней прибавляется предчувствие, если не сказать
страх, что городу уготована судьба Атлантиды. Страх не лишен оснований, хотя
бы потому, что неповторимость города приравнивает его к особой цивилизации.
Главной опасностью признаны высокие зимние приливы, довершают дело индустрия
и сельское хозяйство материка, засоряющие Лагуну химическими отходами, и
засорение каналов самого города. Правда, люди моей специальности еще с
романтиков привыкли возлагать вину на человека, а не на природные бедствия.
Поэтому, поддавшись тираническим инстинктам, я бы установил какие-нибудь
шлюзные ворота, чтобы запрудить человеческое море, за последние два
десятилетия поднявшееся на два миллиарда и на гребень волны выносящее
отбросы. Я бы заморозил производство и число жителей в двадцатимильной зоне
вдоль северного берега Лагуны, вычистил бы дно каналов драгами и
землечерпалками (наняв для этой операции войска или платя местным компаниям
сверхурочные) и развел бы в них нужные для очистки воды породы рыб и
бактерий.
существуют. Тирания редко синоним компетентности. На худой конец, я бы
обратился к шведам и попросил рекомендаций у Стокгольмского муниципалитета:
в этом городе, при всей его промышленности и населении, как только выходишь
из отеля, с тобой, выпрыгнув из воды, здоровается семга. Если же дело в
разнице температур, то можно попробовать сбросить в каналы ледяные глыбы
или, в случае неудачи, регулярно освобождать холодильники туземцев от
кубиков льда, поскольку виски здесь не в почете даже зимой.
издатель, сидя в китайском ресторане в Нью-Йорке в окружении своих голубых
английских подопечных. "Да, почему? - подхватили они за своим возможным
благодетелем.- Как там зимой?" Я подумал было рассказать им об acqua alta;
об оттенках серого цвета в окне во время завтрака в отеле, когда вокруг
тишина и лица молодоженов, подернутые томной утренней пеленой; о голубях, не
пропускающих, в своей дремлющей склонности к архитектуре, ни одного изгиба
или карниза местного барокко; об одиноком памятнике Франческо Кверини и двум
его лайкам из истрийского камня, похожего, по-моему, цветом на последнее,
что он видел, умирая, в конце своего злополучного путешествия на Северный
полюс,бедному Кверини, который слушает теперь шелест вечнозеленых в Жардиньо
вместе с Вагнером и Кардуччи; о храбром воробье, примостившемся на
вздрагивающем лезвии гондолы на фоне сырой бесконечности, взбаламученной
сирокко. Нет, решил я, глядя на их изнеженные, но напряженно внимающие лица;
нет, это не пройдет. "Ну,- сказал я,- это как Грета Гарбо в ванне".
Шилова Юлия
Березин Федор
Маркелов Олег
Шилова Юлия
Белогорский Евгений
Зыков Виталий