супостата такова, никто не поддержит на этом свете.
переменился. Прошли первые дожди, промыло траву, прах весь зимний и плесень
с земли снесло. Ярче все сделалось. праздничней. На реке тоже большие
перемены. Коренная вода поднимается, рушит горы льда, смывает их с берегов.
С усталым исходным шорохом сыплются, звенят, сползают в воду никому не
нужные, старчески усталые льдины, плывут, разваливаясь на ходу.
прораны льда. Первое стадо выгнали за село, на жидкую еще и низкую траву --
освежиться, выветрить с кожи отмершую шерсть. Распределились скворцы по
новым квартирам, дружно налетают на шакалящих по скворечникам ворон. Долго и
высоко гонят сокола стаей подальше от села, за реку, в скалы, деревенские
дружные пташки. Утихают малые, недолговечные ручейки, но шибче ярятся,
несутся с гор наши речки-работницы -- там, в тайге, в белогорье самое
половодье. Вода в речках все еще срыжа, но преющими снегами высветляет их,
вживляет светлые струи в крутую воду, и на снеговицу, на бодрящий ее холод
идет упрямая рыба -- хариус, ленок. Ксенофонт-бобыль, подлечившись, встав на
ноги, ушел по Большой Слизневке с удочкой. Думали, пропал, но он явился в
клещах, исцарапанный, возле костров обожженный, только глаза одни из бороды
сверкают. Рыбу из ведра на пол наших сенок высыпал.
кипят!
поддразнивает, мал я еще в тайгу-то идти, да к тому же весеннюю, простудную.
Но как подрасту...
брожением весны возбужден и затуманен мой малый разум.
ледяное лоскутье по реке, но от Караульного быка, с левой стороны реки, уже
кто-то громко кличет лодку. Кличет и кличет, не отступается. Надо, стало
быть, людям на нашу сторону как-то переплыть, в село надо. Может, горе какое
человека гонит, может, на праздник поспеть кому-то охота, может, с Севера
кто приехал, может, на Север собирается с первым пароходом и попрощаться с
родными-близкими притопал.
бросают под днище лодки поката. Поплыла лодка, вертясь меж льдинами и
замученно ныряющими топляками. Новые веселки-лопашны равномерно
падают-поднимаются, падают-поднимаются. Все меньше, меньше становится лодка,
только веселки, что желтые цветки над темным полем, качаются. За серединой
реки лед плывет вроде бы сплошняком, но лодку все же не затирает, не
опрокидывает.
заклюет. Леску отогнуло, снесло течением на пониз. Никто пока что не клюет!
На удилище уселась легонькая серенькая трясогузка, брызнула белым из-под
хвоста в воду, деловито почистила клювом перья и давай шустро бегать по
удилищу, долбить его. Согнать пташку, что ли? Да пусть себе бегает, пусть
удилище качает, кажется, клюет.
сушат землю заботливые селяне, скоро уж пахать будут. Предчувствие ледохода
разрешилось, река прошла, на земле начинается нелегкая пашенная работа,
значит, пора ребячьих игр и забав в лесу и на полянах тоже кончается, уже
старших парнишек скоро посадят на коня, заставят боронить, кого даже и
пахать. За жердями в лес скоро поедут мужики, мушковские -- на Ману,
рыбачить собираются. Дядя Саня -- охотник ушел в тайгу -- солонцы
подновлять, чтобы промыслить марала, добыть чудодейственные лекарственные
маральи панты. Да-а, вот бы поскорее бы вырасти да с мужиками бы на охоту да
на рыбалку бы.
течению. Показалось. Помстилось. Но все равно решительно выхватываю удочку
из воды -- пищуженец на крючке! Ладно, для начала и пищуженец -- добыча. Он,
глядишь, другую рыбу подманит -- есть такое поверье.
-- идут перелетные птицы на Север, вослед за ледоходом, идут из Китая, из
Японии, еще из каких-то далеких, неведомых пока мне стран и земель.
козявки, разные мушки-попрыгушки и всякие прочие живые существа или, как
иной раз бабушка, озоруя, дразнила, когда у меня выпали молочные зубы, --
шушшештва.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
которую я пел, словно нитку из засоренной кудели вил, спотыкаясь на узелках
и острых занозах, получилась у меня тоже длинная. Память сохранила из той
песни только то, чего я сейчас вспомнил, но и эта нескладуха отросла от
слов: "У печи будем сидеть, друг на друженьку глядеть..." Я и по сию пору,
сидя у чела русской печи, полыхающей углями, пою для себя про милую, про
всякую быль и небыль, и у меня легко на сердце, иной раз ору во весь голос,
коли оказываюсь в лесу, мне и до сих пор не хочется никому доверять
сложенную мной в годы юности песню. Посторонние люди, чего доброго, скажут:
по стихосложению, мол, песня примитивна и дурак я набитый, раз такую ахинею
помню и берегу в себе. Но, как говаривала моя незабвенная бабушка Катерина
Петровна, "всякому своя сопля слаще".
пристало голодное, но родичи жалели и кормили меня сытней даже, чем своих
детей. Конечно, никак мне было не миновать бездетных супругов Зыряновых,
работавших в ту пору в доме отдыха под Гремячей горой, и на другой год после
гибели мамы, по весне, бабушка снарядила меня к ним.
красивом праздном месте, боязливо и стеснительно привыкая к городской
публике, гуляющей отпуск в доме отдыха "Енисей" и его окрестностях, сплошь
застроенных уединенными дачами и детскими учреждениями.
располагался в домах и домишках, отобранных у богатеев и эксплуататоров
трудового народа. Еще возводился длиннющий двухэтажный барак, важно
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Бажанов Олег