мотыльки к огню. Все мои знания и силы, благоразумие и спокойствие я готов
отдать ей. Скромно ожидаю я приказаний, бываю счастлив, когда их слышу,
радуюсь, когда могу их исполнить. Знает ли она об этом?
не умаляет ее совершенства. Наоборот, через эту слабость, сквозь это окно в
ее характере проглядывает вся истинность, глубина и неподдельность ее
совершенства. Так пышное платье иной раз прикрывает уродство и худобу, а
сквозь порванный рукав иногда проглядывает прелестная округлая ручка.
попало. И все они могли бы принадлежать только настоящей леди: в них не было
ничего безвкусного, ничего неопрятного; при всей своей беззаботности, она в
некоторых отношениях весьма требовательна, - будь Шерли крестьянкой, она
одевалась бы так же чисто. Вот ее маленькая перчатка, - она безупречна. Вот
ее сумочка, - на свежем атласе нет ни единого пятнышка!
несхожего? Каролина мне кажется воплощением добросовестной точности и
предельной аккуратности, - она была бы прекрасной хозяйкой в доме одного
моего привередливого родственника. Чуткая, работящая, милая, проворная и
спокойная, она вполне подошла бы Роберту. Все кипит у нее в руках, все
всегда прибрано. Но что бы стал делать я с таким беспорочным созданием?
у нее рафаэлевская головка, рафаэлевские черты с чисто английским
выражением, в ней чувствуется грация и чистота настоящей дочери Альбиона. Но
в ней нечего исправлять, нечего изменять, нечего осуждать, с ней не о чем
беспокоиться. Она - как ландыш, совершенный от природы и не нуждающийся в
садовнике. Что в ней можно улучшить? Какой карандаш осмелится подправлять
этот рисунок?
не на ландыш, а скорее на розу, чья сладость и красота защищены колючими
шипами. Моя жена, если я когда-нибудь женюсь, должна время от времени
тревожить меня язвительными уколами, должна непременно сердить меня, чтобы
огромный запас моего терпения не остался втуне. Но я не настолько смирен,
чтобы ужиться с овечкой, мне скорее пристало быть укротителем юной львицы
или тигрицы. Сладость мне не по вкусу, если в ней нет остроты, свет не
радует, если он не жарок, летний день не люб, если знойное солнце не румянит
плоды и не золотит хлеба. Красавица всего прекраснее тогда, когда,
рассерженная моими язвительными насмешками, гневно нападает на меня. И чем
больше она воспламеняется, чем больше выходит из себя, тем сильнее ее
очарование. Боюсь, что безмолвная кротость невинной овечки скоро бы мне
наскучила; воркование голубки, которая никогда не трепещет на моей груди и
не тревожит меня, скоро стало бы мне в тягость. Но я буду счастлив, если
понадобится все мое терпение, чтобы приручить и укротить отважную гордую
орлицу. Только в схватках с дикой хищницей, которую невозможно сделать до
конца ручной, я найду применение своим силам.
чистая для ада! Я только смотрю на тебя, преклоняюсь перед тобой и мечтаю о
тебе, - на большее я никогда не осмелюсь. Я знаю, что мог бы дать тебе
счастье. Увы, неужели мне суждено увидеть, как ты достанешься другому,
который не даст тебе ничего? Рука его нежна, но слишком слаба: ему не
сломить Шерли и не укротить, а укротить ее необходимо.
рядом или где-нибудь на прогулке, она молчала и хмурилась, стараясь
смириться с каким-нибудь вашим недостатком, или снисходительно относилась к
вашим слабостям, полагая, что их искупают достоинства, хотя ей от этого было
не легче; я никогда не замечал сердитого румянца на ее лице, гримасы
отвращения или опасных искр в глазах, когда вы подходите к ней слишком
близко, смотрите на нее слишком выразительно или нашептываете что-нибудь с
излишним жаром. Я этого, повторяю, никогда не видел, и тем не менее, глядя
на вас, я вспоминаю миф о Семеле{467}, только наоборот.
Юпитера во всем его божественном величии. Передо мною жрец Юноны, простертый
перед алтарем в аргосском храме; уже глубокая ночь, и он здесь один. Уже не
первый год он одиноко поклоняется своей богине, живет одной мечтой. Он
поражен божественным безумием; он любит идола, которому служит, и день и
ночь молит Волоокую снизойти к своему жрецу. И Юнона вняла мольбе и обещала
быть благосклонной. Весь Аргос спит. Врата храма закрыты. Жрец ждет у
алтаря.
один только жрец, неустрашимый и непоколебимый в своем фанатизме. Внезапно,
в полном безмолвии, его объял ослепительный свет. Сквозь широко разверзшийся
свод в сияющей лазури небес предстало ему грозное видение, ужасное и
неземное. Ты меня домогался? А теперь отступаешь? Поздно! Свет непереносим,
и ты ослеплен! Невыразимый голос гремит в храме, - лучше бы его не слышать!
Нестерпимое сияние грозно озаряет колонны, разгораясь все ярче и ярче...
Смилуйтесь над ним, боги, и погасите этот огонь!
утреннее жертвоприношение. Ночью была гроза, и молния попала в храм. Алтарь
разбит вдребезги, мраморный пол вокруг растрескался и почернел. Одна статуя
Юноны осталась в гордой неприкосновенности, целомудренная и величавая, а у
ее ног лежала кучка белого пепла. Жреца не было: тот, кто видел, - исчез, и
больше его никто не увидит...
она их хватится, начнет искать и поневоле придет ко мне. Я уже слышу, как
она спрашивает: "Мистер Мур, вы не видели мои ключи?"
ей приходится ходить по дому и повторять этот вопрос, может быть, в
двадцатый раз. Тогда я ее помучаю, помедлю, словно раздумывая и припоминая,
а когда верну ключи, то уж не отпущу ее без выговора. Вот еще сумочка с
кошельком, перчатка, ручка, печать. Все это я отдам ей не сразу, постепенно,
только когда она сама признается, покается и попросит. Я до сих пор не
осмеливался прикоснуться к ее руке, к ее локонам, даже к банту на ее платье;
теперь я вознагражу себя за это. Все черты ее лица, выражение ее огромных
глаз и нежных губ будут меняться по моей воле, и я наслажусь всем их
восхитительным многообразием. Зрелище это даст мне счастье, восторг, а может
быть, еще крепче и безнадежнее прикует меня к ней. Но если уж суждено мне
сделаться ее рабом, то постараюсь хоть продать свою свободу подороже".
гостиной.
Брайерфилде его странное отсутствие вызывало недоумение, в Наннли и Уинбери
тоже удивлялись и терялись в догадках.
веские, чтобы объяснить это необъяснимое отсутствие. Но задерживали его не
дела, - так утверждали все: с делами, ради которых он уехал, было покончено
давным-давно. Четыре вожака, которых Мур преследовал, были скоро пойманы; он
сам присутствовал на суде, своими ушами слышал, как их признали виновными и
вынесли приговор, и своими глазами видел, как их благополучно погрузили на
корабль для отправки на каторгу за океан.
"Курьере Стилбро" он был напечатан со всеми подробностями. Никто не
восторгался непоколебимостью Мура, никто не поздравлял его с успехом, хотя
владельцы фабрик в глубине души радовались, полагая, что суровость
свершившегося Правосудия отныне и навсегда заглушит мрачный ропот
недовольства. Однако недовольные продолжали роптать. В кабаках они
произносили зловещие клятвы над кружками с крепким пивом и провозглашали
странные тосты, поднимая стаканы с английским огненным джином.
Йоркшир, будто он уверен, что не проживет здесь и часа.
слухах от своего управляющего. - И если он после этого не прискачет сюда в
тот же час, то уже ничто не заставит его вернуться.
соображения, но он наконец сообщил Джо Скотту о дне своего возвращения и
приказал прислать ему коня в гостиницу "Джордж". Джо Скотт в свою очередь
уведомил об этом мистера Йорка, и почтенный джентльмен решил выехать Муру
навстречу.
купеческим столом. Фабриканты встретили его почтительно: для них Мур был в
какой-то мере иностранцем, гостем, а кроме того, он проявил себя человеком
достойным и энергичным. Даже те, кто на людях не осмеливался показывать свое
знакомство с Муром, боясь, как бы ненависть и месть, угрожавшие ему, не
коснулись их самих, теперь в узком кругу приветствовали Мура как победителя.
Когда подали вино, почтительное отношение собравшихся, несомненно, перешло
бы в восторг, если бы Мур сам не сдерживал его невозмутимым хладнокровием,
не допускавшим никаких пылких излияний.
наблюдал за своим юным другом с нескрываемым одобрением. Для него не было
ничего отвратительнее людишек, упивающихся лестью и восторгами толпы. И не
было для него ничего милее и приятнее людей с твердым характером, которые
просто не способны наслаждаться своей славой. Я повторяю: не способны!
Лукьяненко Сергей
Куликов Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Лондон Джек
Громыко Ольга