в дверь ему не пришлось - она была открыта, и на пороге стоял тучный пожилой
джентльмен с очень красным, прямо-таки багровым лицом. Он был в сильном
волнении и спорил с кем-то, стоявшим внутри, а привратник делал попытки
закрыть дверь и выпроводить непрошенного посетителя. Мистер Хардейл с
понятной в его положении горячностью и нетерпением ринулся вперед и открыл
уже было рот, но толстяк не дал ему вымолвить ни слова.
ответа. Вот уже шестой раз я прихожу сюда - пять раз приходил за вчерашний
день. Моему дому грозит разрушение, его подожгут сегодня ночью (хотели
поджечь вчера, но не успели - у них, видно, были другие дела). Ради бога,
дайте сперва мне кончить разговор!
дотла. Дай бог, чтобы ваш уцелел. Говорите, но, сделайте милость, поскорее.
площадке лестницы мелькал чей-то халат. - Вот у этого джентльмена уже сожгли
дом прошлой ночью.
очень жаль, но что делать? Не могу же я выстроить ему дом заново! Вы хотите,
чтобы глава лондонского магистрата занимался восстановлением ваших домов?
Вздор и бессмыслица!
воспрепятствовать разрушению этих домов, и тогда их не пришлось бы
восстанавливать - не так ли, милорд? - запальчиво крикнул пожилой
джентльмен.
случае, неучтиво.
время вчерашних пяти визитов к вам. Но не могу же я вечно быть учтив! Как
тут соблюдать учтивость, когда люди каждую минуту могут лишиться крова, а то
и сами будут сожжены в своих домах! Что мне делать, милорд? Добьюсь я защиты
или нет?
олдермена, если вам удастся уговорить кого-либо из них.
утирая лоб. - Надо же такое придумать! Олдермен отпугнет толпу бандитов! Да
будь они даже грудными младенцами, - что же вы думаете, они испугаются
вашего олдермена? Может, вы сами пожалуете ко мне?
защитой ее законов? Если я плачу королю налоги, должен я получать что-то
взамен?
вы не протестант - тогда вы не попали бы в такую передрягу. Нет, просто ума
не приложу, что мне с вами делать... За спиной этих бунтовщиков стоят
влиятельные люди. О, господи, что за мученье быть общественным деятелем!..
Наведайтесь еще раз сегодня... А то хотите - я вам пошлю стражника? Или еще
лучше - констебля Филипса, он сегодня свободен. Человек он для своих лет не
очень дряхлый, только с ногами у него плохо, - и вечером при свечах сойдет
за молодого. Если его поставить у окна, он вполне может внушить страх
громилам... О, господи!.. Зайдите еще раз, тогда посмотрим.
которую привратник пытался захлопнуть. - Милорд, умоляю вас, не уходите! Я
привез человека, который двадцать восемь лет назад совершил убийство. Я вам
в нескольких словах расскажу все и готов подтвердить свои показания
присягой, этого достаточно, чтобы отправить его в тюрьму и начать следствие.
Мне сейчас важно только одно - чтобы его заперли в надежном месте. Малейшая
задержка - и бунтовщики его освободят.
слышали, этим бунтовщикам покровительствуют влиятельные люди... Дайте мне
покой, наконец!
в то время нашлось немало клеветников, которые шушукались, будто я замешан в
этом подлом и страшном деле. А я его горячо любил - он там, на небесах,
знает это. После стольких лет горя и уныния настал, наконец, час отомстить
за брата и раскрыть зверское преступление, скрытое с неслыханной,
дьявольской ловкостью. Каждая секунда промедления может снова развязать руки
убийце и дать ему возможность скрыться. Милорд, я требую, чтобы вы меня
выслушали и немедленно приняли меры!
удивляюсь... Это так не по-джентльменски! Нельзя же так! И вы тоже,
вероятно, католик?
нарочно, чтобы меня мучить и злить! - воскликнул лорд-мэр. - И зачем только
вы сюда пришли! Теперь они подожгут Меншен-Хаус, и в этом будете виноваты
вы. Заприте где-нибудь своего арестованного, сэр, приставьте к нему
караульного и... приходите сюда в более подходящее время. Тогда посмотрим...
захлопнувшейся двери и лязг задвижки возвестили, что лорд-мэр скрылся в свою
спальню и дальнейшие протесты ни к чему не приведут. Оба просителя вышли на
улицу, и привратник поспешил запереть дверь.
джентльмен. - Где найти защиту, и кто мне возместит убытки? А вы что
намерены теперь делать, сэр?
на лошади.
положении, - сказал пожилой джентльмен. - Сегодня вечером у меня, быть
может, уже не будет дома, и некуда будет пригласить вас, так позвольте мне
сделать это сейчас. Впрочем, знаете что, - добавил он, пряча обратно в
карман вынутый было бумажник, - своей визитной карточки я вам не дам: если
ее при вас найдут, это может наделать вам хлопот. Фамилия моя - Лэнгдейл, я
винокур и виноторговец, живу в Холборл-Хилле. Буду рад видеть вас у себя.
самых дверец кареты. Он решил ехать к дому сэра Джона Фильдинга, который
имел репутацию судьи смелого и энергичного, а если по дороге на них нападут
бунтовщики, - собственноручно расправиться с убийцей брата, но не дать
освободить его.
время, как мы уже знаем, были заняты обсуждением более важных дел), и мистер
Хардейл постучал в дверь. Так как по городу ходили слухи, что бунтовщики
собираются убить сэра Джона, то в доме всю ночь дежурили констебли. Одному
из них мистер Хардейл изложил свое дело, а тот, найдя его достаточно
неотложным, согласился разбудить судью, и мистер Хардейл был немедленно
принят.
новое здание, только что отстроенное и считавшееся неприступным. Когда был
изготовлен приказ об аресте, трое полицейских покрепче связали убийцу (он,
видно, пробовал в карете освободиться и ослабил веревки), заткнули ему рот
кляпом, чтобы он не мог позвать на помощь при встрече с бунтовщиками, и сели
с ним в карету. Эти трое были вооружены до зубов и представляли достаточно
надежный конвой, но на всякий случай они еще опустили занавески, так что
карета казалась пустой, и предложили мистеру Хардейлу ехать впереди,
подальше, чтобы не привлекать к ней внимания.
несколько раз встречали группы мужчин, которые несомненно остановили бы
карету, если бы не считали ее пустой. Но, так как ее пассажиры ничем не
выдавали своего присутствия, а кучер, чтобы избежать расспросов, нарочно
глазел по сторонам, то они беспрепятственно доехали до тюрьмы, преступник
был вмиг высажен и очутился за ее надежными и мрачными стенами.
заковывали, потом отвели в камеру и накрепко заперли дверь. Даже выйдя уже
на улицу, он постоял, потрогал окованные железом ворота, провел руками по
каменной стене, словно желая убедиться, что она настоящая, порадовался ее
толщине. И только в ту минуту, когда, отвернувшись, наконец, от ворот
тюрьмы, он глянул на пустую улицу, такую тихую и безлюдную в это ясное утло,
он вдруг ощутил, какая тяжесть у него на душе, какая тревога за близких.
Потеря дома уже казалась ему лишь каплей в море его несчастий.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
подперев руками подбородок, просидел в такой позе несколько часов. Трудно
сказать, о чем он думал. Мысли его были смутны, неопределенны, и только
временами останавливались на его нынешнем положении и обстоятельствах,
которые привели его сюда. Трещины в каменном полу и между кирпичами стен,
решетка на окне, железное кольцо, вделанное в пол, - вот какие, странно
мешавшиеся одна с другой мелочи вызывали в нем неописуемый интерес,
поглощали все его внимание. Правда, за всеми его мыслями таилось где-то
неясное сознание вины и страх смерти, но это было так смутно, как боль,
которая беспокоит спящего: она врывается в его сны, отравляет все блаженные
грезы, отнимает вкус у приснившихся ему яств, всю прелесть у музыки, даже
радость превращает в несчастье, а между тем эта боль во сне - не физическое
страдание, а нечто бесформенное, неосознанное, только тень ощущения,
всепроникающая, но сама по себе не существующая, невидимая, неосязаемая,
неуловимая до той минуты, когда человек просыпается и вместе с ним
просыпается настоящая мучительная боль.