Фанни, эта лучшая тоже была не бог весть что - и там дожидались завершения
формальностей. Мистер Тип не замедлил обзавестись кабриолетом, лошадью и
грумом, и его элегантный выезд ежедневно два-три часа подряд простаивал на
улице у тюремных ворот. Частенько останавливался там и небольшой, но изящный
наемный экипаж парой, откуда выходила мисс Фанни, потрясая смотрительских
дочерей сменой умопомрачительных шляпок.
мистеры Педдл и Пул, стряпчие из Моньюмент-Ярд *, по поручению своего
клиента Эдварда Доррита, эсквайра, направили мистеру Артуру Кленнэму письмо
со вложением двадцати четыре фунтов девяти шиллингов и восьми пенсов, что,
по расчетам упомянутого клиента, равнялось сумме его долга мистеру Кленнэму
плюс проценты, считая из пяти годовых. В дополнение мистеры Педдл и Пул
уполномочены были напомнить мистеру Кленнэму, что его об этой ссуде никто не
просил, и довести до его сведения, что никто ее и не принял бы, будь она
открыто предложена от его имени. Затем ему напоминали о необходимости
озаботиться распиской установленной формы и образца и просили принять
уверения в совершенном почтении. Немало деловых операций пришлось совершить
и в стенах Маршалси, той самой Маршалси, которой суждено было вскоре
осиротеть с отъездом того, кто столько лет был ее Отцом; сущность таких
операций сводилась к удовлетворению мелких денежных просьб, поступавших от
пансионеров. Эти просьбы мистер Доррит удовлетворял щедрой рукой, однако же
не без некоторого стремления к официальности: сперва он в письменной форме
назначал просителю час, когда тот должен был к нему явиться; затем принимал
его, сидя за столом, заваленным бумагами, и сопровождал вручаемое
пожертвование (он всякий раз не забывал подчеркнуть, что это не ссуда, а
пожертвование) пространными поучениями, которые обычно кончались советом
надолго сохранить память о нем, Отце Маршалси, своим примером доказавшем,
что даже в тюрьме человек может сохранить самоуважение и уважение
окружающих.
лично и по традиции, относились с глубоким почтением к старейшему из
обитателей Маршалси, случившееся подняло престиж заведения и привлекло к
нему внимание газет. А может быть, кое-кто из них, порой даже безотчетно,
утешал себя мыслью, что ведь и ему мог выпасть счастливый жребий и не
исключено, что еще и выпадет когда-нибудь. В общем, все радовались от души.
Разумеется, некоторым грустно было сознавать, что для них все осталось
по-прежнему: ни свободы, ни денег; но даже и эти не питали злобы к семейству
Доррит за привалившее ему счастье. Быть может, в более высоких кругах
общества зависть была бы больше. Весьма вероятно, что люди среднего достатка
оказались бы менее склонны к великодушию, чем эти бедняки, привыкшие
перебиваться со дня на день но принципу: не сходишь к закладчику - не
пообедаешь.
не пришлось потом украшать собой семейную резиденцию Дорритов или
фигурировать в семейных архивах). В ответ он сочинил послание, где с
царственным достоинством говорил, что не сомневается в искренности
выраженных пансионерами чувств; и далее в общих словах снова призывал их
следовать его примеру - что они безусловно охотно бы сделали, по крайней
мере в части получения наследства. Послание заканчивалось приглашением на
торжественный обед, который будет дан на тюремном дворе и на котором он
надеется иметь честь провозгласить прощальный тост за здоровье и счастье
всех, кого он здесь покидает.
состоялась в два часа, а он теперь обедал в шесть (обед ему приносили из
соседней гостиницы); но его сын благосклонно согласился занять место во
главе центрального стола и очаровал всех своей непринужденной любезностью.
Сам же он расхаживал среди приглашенных, отличая кое-кого своим особым
вниманием, смотрел за тем, чтобы ничего не было упущено в меню и чтобы
каждый получил свою порцию. Казалось, это некий феодальный барон, будучи в
отменном расположении духа, потчует своих верных вассалов. Под конец обеда
он поднял бокал старой мадеры за всех присутствующих и выразил надежду, что
они приятно провели день и не менее приятно проведут вечер; в заключение же
пожелал им всего хорошего на будущее. В ответ был провозглашен тост за его
здоровье, встреченный дружными аплодисментами; он хотел было поблагодарить,
но тут что-то дрогнуло в бароне, и он расплакался, словно простолюдин, у
которого в груди бьется обыкновенное человеческое сердце. После этой большой
победы (которую он считал поражением) он предложил выпить также "за мистера
Чивери и его коллег", которые еще раньше получили от него по десять фунтов
каждый и все были в сборе. Мистер Чивери, выступая с ответным тостом, изрек:
"Если твоя обязанность запирать, запирай; но помни, что все мы - люди и
братья, как сказал негр, закованный в кандалы". Когда с тостами было
покончено, мистер Доррит соблаговолил сыграть символическую партию в кегли
со следующим по старшинству обитателем Маршалси и удалился, предоставив
вассалам развлекаться по собственному усмотрению.
мистер Доррит с семейством должен был навсегда покинуть Маршалси, последний
раз пройдя по исхоженным вдоль и поперек плитам тюремного двора.
все заключенные высыпали во двор, все сторожа столпились у ворот. Упомянутые
должностные лица надели парадную форму, да и заключенные принарядились кто
как мог. Кой-где даже были вывешены флаги, а детям повязали бантики из
обрывков лент. Сам мистер Доррит в ожидании торжественной минуты держался с
достоинством, но без чопорности. Больше всего его беспокоило поведение
брата.
проходить по двору мимо наших друзей. Мне кажется, будет весьма уместно,
если мы с тобой выйдем отсюда рука об руку, дорогой Фредерик.
мог, не слишком насилуя себя, сделать свои манеры немножко более
светскими...
спрашивай. Ты это умеешь, а я нет. Забыл, все забыл.
чтоб ты теперь подтянулся. Надо понемногу вспоминать то, что ты забыл,
дорогой Фредерик. Твое положение...
потом испустил глубокий вздох и, наконец, воскликнул: - А, ну конечно! Да,
да, да, да.
превосходного положения в качестве моего брата. И, зная твою природную
добросовестность, дорогой Фредерик, я не сомневаюсь, что ты постараешься
оказаться на высоте этого положения, быть достойным его. Не просто
достойным, но достойным во всех отношениях.
все, что в моих силах. Но только сил у меня немного, ты об этом не забывай,
брат. Ну чего бы, например, ты от меня хотел сегодня? Скажи, брат, скажи мне
прямо, прошу тебя.
приневоливать свою добрую душу.
могу сделать что-нибудь приятное тебе.
владыки:
произнес вслух: - Хорошо, дорогой Фредерик, тогда я попрошу тебя: когда мы
будем выходить вместе, постарайся показать, что ты не безучастен к этому
событию, что ты думаешь о нем...
поделиться с тобой теми мыслями, которые меня самого волнуют в час
расставанья с этими добрыми людьми.
которой находят отражение многие чувства, но прежде всего чувство глубокого
сострадания: что с ними станется без меня - вот о чем я думаю.
же: что с ними станется без моего брата! Бедные! Что с ними станется без
него!
у ворот, и братья под руку спустились вниз. За ними, тоже под руку,
выступали Эдвард Доррит, эсквайр (в прошлом Тип), и его сестра Фанни;
арьергард составляли мистер Плорниш и Мэгги, нагруженные узлами и корзинами
- на них была возложена перевозка того, что стоило перевозить.
сторожами. Среди толпы были мистер Панкс и мистер Рэгг, пришедшие поглядеть
апофеоз, который должен был завершить их труды. Среди толпы был Юный Джон,
сочинявший себе новую эпитафию по случаю кончины от разрыва сердца. Среди
толпы был Патриарх Кэсби, сиявший такой благостной кротостью, что наиболее
восторженные из пансионеров спешили горячо пожать ему руку, а их жены и
дочери ловили эту руку и целовали, нимало не сомневаясь, что он-то и есть
главный виновник счастливого события. Среди толпы были и все те, кого можно
было ожидать здесь встретить. Среди толпы был тот пансионер, которого
постоянно мучило подозрение относительно мифической субсидии, будто бы
присваиваемой смотрителем тюрьмы; он нынче в пять часов утра встал, чтобы
переписать набело документ, заключавший в себе пространное и совершенно
невразумительное изложение обстоятельств дела, каковой документ, будучи
передан при посредстве мистера Доррита властям, должен был произвести эффект
Земляной Андрей
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Чернецов Андрей