беспредельной своей французской щедрости, которая велит накормить и напоить
гостя, странника, мужчину так, как это умеют только во Франции. Попугай в
клетке подбадривающе посвистывал Карналю, мадам Такэ довольно улыбалась, все
было прекрасно.
скрипело, было полно шорохов, шептаний, вздохов, словно бы "Маленький отдых"
сплошь населяли не люди, а духи. Когда все же Карналю удалось на какое-то
мгновение провалиться в бездонную пропасть сна, его почти сразу вырвало
оттуда звонком телефона, лихорадочным стуком в стену, криком: "Петрик!" Он
подхватился на своем широченном ложе, долго сидел, слушал - нигде ничего.
Приснилось или почудилось? До утра уже не заснул, тревожное томление
охватило его, в голове - никаких мыслей, одни обрывки, которые не сомкнешь,
не поставишь рядом. Неуверенность, шаткость, растерянность. Наверное, не
надо было соглашаться на эту поездку. Несвоевременна она для него. Не в
таком он состоянии, чтобы дискутировать, отстаивать принципы. А когда же
будет соответственное состояние? И кто может ждать? Наше поведение - наш
труд. Это естественное состояние твое, если ты настоящий человек. А труд
ученого - и в отстаивании принципов. Иначе нельзя.
приют мадам Такэ. Не вышел из своей комнаты только социолог-итальянец, так
как у него ночью что-то скрипело под дверью, и он проплакал всю ночь, а
теперь боялся переступить порог, хотя, говорят, весил сто двадцать
килограммов и мог подковы в руке гнуть. К сожалению, даже современные
социологи могут быть суеверными, как некоторые жители Центральной Африки и
Новой Гвинеи.
знал лично или по их работам. Два молодцеватых американца, ездивших на
симпозиумы только вместе, наверное, привезли сюда свои новые мрачные
размышления касательно двухтысячного года, что не мешало им громко смеяться
за завтраком, бодро подергивать длинными шеями навстречу каждому новому
знакомому, время от времени пробовать пересвистеть попугая в клетке, отчего
многомудрая птица терялась и удивленно умолкала, пожалуй впервые за всю свою
долгую жизнь встретив столь агрессивных представителей рода человеческого.
чтобы доказать, что звери лучше людей, потому что, мол, звери никогда не
убивают друг друга, даже волки, состязаясь за самку или за поживу, только
символично могут прикасаться клыками к шее побежденного, никогда не
перегрызая горла. Ворон ворону глаз не выклюет. А человек - может. На
завтрак этолог попросил добавочную порцию мармелада и еще одну чашку кофе,
поскольку этологические теории требовали соответствующей крепости тела от их
носителя и пропагандиста.
множеством всяческих знаний благодаря надежной изоляции от всех тех
глупостей, которые нам приходится выслушивать ежедневно.
газет, человек, о котором говорили, что это самый дорогой в мире научный
обозреватель. Это не мешало ему явиться к завтраку без галстука, с
выдернутой из брюк рубашкой, с нерасчесанными волосами, непротертыми очками
- типичный реликт давно прошедших эпох, когда ученые непременно должны были
быть чудаками на манер Ньютона или Каблукова.
магнитофонами и сверхчувствительными микрофонами, которые давали им
возможность записывать, казалось, даже невысказанные слова. Японцев было
трое. Все молодые, двое мужчин и одна женщина. Прищуренные глаза, взгляд,
обращенный внутрь, вещь в себе. К такому взгляду никак не шли
сверхчувствительные микрофоны.
озабоченные и взволнованные уже не собственной судьбой, на которую давно
махнули рукой, а судьбой человечества, планеты, вселенной.
словно бежал сюда из давосского туберкулезного санатория. Швейцарец приехал
с женой, бодрой старушкой в искусственном каракуле, которая всем обещала,
что в замке Сюлли исполнит на клавесине сонату Моцарта.
молодые, известные и неизвестные; некоторые стыдливо краснели, входя в
ресторан и оказываясь в столь известном обществе; для некоторых реальной
была угроза стать мифом, рассыпаться от склероза, так что Карналь только
удивлялся отваге, толкнувшей их в столь далекое и нелегкое странствие.
Впрочем, цивилизация! Сокращаются расстояния, сводятся к минимуму усилия,
все становится возможным.
высокого парня в сором костюме, с глазами, такими же серыми, как и его
костюм.
встретить, поздно сообщили, насилу нашел. Всю ночь ездил по замкам Луары.
помогла Жиль. Теперь надеюсь на ваши общие усилия. Хотя, видимо,
переводчиками на заседаниях нас обеспечат.
науки ЮНЕСКО. Все должно быть идеально. Но украинское представительство не
могло вас бросить на произвол судьбы. Кроме того, я привез вам официальное
приглашение советского посла посетить его перед вашим возвращением на
Родину. Он знает вас еще по Киеву.
Немного современнее, хотя завтраки здесь везде одинаковы, на них время не
действует.
ученые. Они заслуживают маленького отдыха хотя бы во время вот таких
кратковременных поездок.
англичанина, которые с утра что-то записывали в больших блокнотах, два
африканца, массивные, похожие на богов дождя, грома и всех стихий, с ними
были французы, что по праву и привилегии хозяев могли себе позволить
прислать не одного и не двух ученых, а нескольких, чтобы достойно
представить все отрасли знаний и предугадать возможные направления
дискуссии. Карналю досталось место в середине автобуса, Жиль села с
академиком, Юра примостился впереди.
только они сели в автобус. Никто больше не принадлежал себе - только
всемогущей Программе их "круглого стола". Осмотр городка в программу не
входил. Ночлег в "Маленьком отдыхе" был только эпизодом, самым коротким для
Карналя, который прибыл последним. Прощай, "Маленький отдых"!
генерала де Голля, древние аркады каменного моста через Луару, серая полоска
шоссе, тянувшаяся без конца вдоль реки, все дальше, дальше. Луара напоминала
Десну. Текла медленно, раскидисто, вся в пожелтевших купах верб, только вода
была намного грязнее, чем в Десне, мутная, коричневая, иногда взблескивала
на солнце чем-то сизо-радужным, словно на поверхности ее разлита нефть.
Живет ли еще рыба в этой воде? Французы закивали: живет, но есть ее нельзя.
Это уже не рыба, а продукт питания фабричными отходами. На берегах Луары
насчитывается более ста тридцати знаменитых замков, драгоценное ожерелье
Франции, но еще больше здесь заводов, которые стоят не на самой Луаре, а
прячутся в притоках и знай портят воду.
этолог вцепился в натюрморт Деспорте, чтобы еще раз напомнить основные
постулаты своего учения. Картина изображала большой розовый куст и лежащего
под ним пса, у ног которого - два убитых фазана. У пса был совсем мирный
вид, ничего хищного, никакого торжества.
бы он никогда не принял участия в убийстве, если бы его не толкали на это
люди! Мы не только убиваем друг друга и все живое вокруг - мы еще и портим
невинных животных, прививая им свою жестокость! Уничтожение животного,
одаренного жизнью, есть зло абсолютное. Это знали уже пифагорейцы.
Это зависит от многих предпосылок...
спросил его молодой ученый из далекой Монголии, который до сих пор держался
скромно и незаметно.
его до автобуса. - Может, вы попытаетесь объяснить?
не постичь. Это выше возможностей их воображения. Каждый косяк,
насчитывающий несколько сотен кобыл с жеребятами, имеет своего вожака. Это
жеребец самый сильный, самый отважный, своеобразный конский рыцарь и
диктатор. Он царит безраздельно, но в то же время и мудро, выводит табун на
новые пастбища, защищает от ненастья и от опасностей. Когда на табун
нападают волки, жеребец сбивает кобыл в плотный круг, пряча жеребят и слабых
в центре, сам же остается извне, чтобы расправляться с нападающими. Бои
бывают тяжелые и кровавые, там не до этологии.
и того же вида! - возмущенно возразил этолог.
Шломо Вульф
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Самойлова Елена
Березин Федор
Земляной Андрей