леченные психи. Этакие большие дети. (Обычно калечат сами себя. Нечаян-
но.) Они жалки С и они смешны. Я слушал их многоэтажные жалобы, жалобы
обиженных клоунов С рукуРногу сломал, ахРох. Ребро. Сам выпрыгнул. Вот и
шейка бедра. Шуточки с няньками. Клизмы...
дом С скучно спросил о стычке с медбратьями и о двух моих ребрах, об
обстоятельствах перевода из психушки. Я отвечал правдиво, про ребра то-
же.
ратьЯ с умыслом (варвары!) тащили Сударькова по коридору за волосы и что
исключительно поэтому Я кинулсЯ на них с палкой. Правдивый рассказ не
был точным отражением бытия. Да ведь и зачем удваивать реальность?
(Аристотель).
зах свой скучный туман. Но, как после выяснилось, именно он настрочил
важную бумагу Ивану Емельяновичу, где заключалось, что Я психически здо-
ров, что в сдерживающих препаратах нужды не имел (и не имею) и что буде
его, старого врача, воля, он бы отпустил менЯ на все четыре.
цу: мол, ваш больной уже склеен и вполне здоров (и готов вновь сражатьсЯ
с санитарами) С как с ним быть? Возьмете ли опять его в психушку? (Или
нам самим выписать его на волю?) Маневр, которым Я ускользнул от Ивана.
да ну его, драчливую мошку! Больница с десятками сложнейших больных, де-
ла, дела, дела, а еще этот Минздрав с интригами, а еще своЯ собственнаЯ
семья, а еще длинноногаЯ Инна... Вспомнил С и отмахнулся, как все они
это при случае отлично умеют. Он не больного имярек вспомнил, не болезнь
и не ход болезни С он удар вспомнил, тоРто.
сколько мои два ребра.
его врачи менЯ так и не вспомнили. Бывает. Я стал длЯ них обычный бумаж-
ный больной, а такие больные рано или поздно исчезают С двигалсЯ в Деле
от страницы к странице, с листа на лист, двигался, двигалсЯ и... нет.
ларька. Сдувал пену. Держал на весу кружку, отставив в сторону загипсо-
ванный мизинец.
Триптих: расставание
ла статика сломавшегосЯ человека, вынужденнаЯ его остановка С к примеру,
паралич или вдруг травма, рана, приковавшаЯ атлета к постели. Женский
вариант характерен. Большое тело Леси Дмитриевны стало в дни болезни
какРто особенно большим: белое и объемное (и рельефно красивое в непод-
вижности). Я ловил себЯ на том, что хочетсЯ обойти ее кругом (музейный
синдром, совершенно неуместный; как статую).
бя, но не мог не думать об этом. Красота недвижного женского тела восхи-
щала: красота несмертельного паралича. Мрамор на постели.
глазок мигал. Правый был прост и прям, ничего не выражаЯ С луч честно
застывшего прожектора (вероятно, видел только вперед).
ки. Ухаживая, как за ребенком, и разговариваешь, как с ребенком. А левый
ее глаз все мигал, нацеливаЯ менЯ (мою мысль) на кольцо на ее недвижной
руке, пока Я не догадался. Пока кольцо не снял и не продал (и не нанял
ухаживать за больной толстуху Марь Ванну).
она уже ходила до туалета, до кухни. Но еду из магазина приносил, конеч-
но, Я. Было несложно. В Москве не стало длинных, изнуряющих очередей.
ревший, терпеливый к длиннотам общажных исповедей, Я умею услышать и
(искусство паузы) в верную минуту мягко поддакнуть, кивнуть, отпустив
кающемусЯ человеку очередной выброс, не скажу его грехов С бед. Мне нео-
бязательно вставлять свое словцо или комментировать.
в НИИ человек, ты же знаешь, и, конечно, многие ухаживали, да, да, они
всерьез влюблялись! Как в старых романах!
ученый с именем, цветы дарил, потом обиделся, розы исчезли С стал де-
монстративно дарить другой женщине! (ЛесЯ с мужем смеялись С мол, вот и
кончилсЯ розовый период...)
иногда, когда уж он совсем с ума сходил, а Я лежала как королева, он бе-
сился, дергался, возмущался, весь выходил из себя! Эта моЯ сдержанность
(доска доской, говорят друг другу женщины, намекаЯ на активность в пос-
тели... но Я на их слова плевала, вам нужна активность, вот вы и крути-
тесь). А Я свое получала, как это теперь говорят С оргазм С ну да, ор-
газм обрушивалсЯ сам собой, лежу, как струна, натянута, напряжена, муж
дышит частоРчасто, сейчас взорветсЯ и... вот оно. Зазвенело. Ударило. Я
дышу, губу закусила. Муж, вечнаЯ боязнь, спрашивает: ТТебе хорошо?.. Те-
бе, Леся, правда, хорошо?У С а Я молчу, он подглядел закушенную губу, но
Я и тут не призналась, молчу, лежу, чуть набросив простынь, дыхание на-
лаживается, королева.
Кореневский, Лазутин, Зимин, Гельфман, Гуревич, Олег
Замятин, их было много, видишь, Я фамилии их помню, всех
их выгнали, Я участвовала, да, да, виновата, заседали,
графин с водой на столе посредине. Изгоняли одного за
одним С а самим изгоняющим это было очень кстати, им
было нужно, что Я с ними и что Я красива. В НИИ никого и
близко не было, одна только конкурировала, ты, может, ее
помнишь, блондинка, полулатышка, глазищи, грудь высокаЯ
С но стати всеРтаки моей у нее не было, тоже научный
сотрудник. Только не говори, что Я делала карьеру, а
ктоРто там боролсЯ за права (не говорю), не говори и не
думай этого, прошу тебя. Если нет романов, если нет
тайной личной жизни, чем еще заниматьсЯ красивой
женщине, обычнаЯ общественнаЯ работа, профкомовское
судилище, балаган С не говори и не думай плохо (не
говорю и не думаю, жила своей жизнью. А ВенЯ в психушке)
С или ты думаешь, Я одна их выгоняла, всех этих зиминых
и гуревичей, чего их теперь на менЯ вешают?
ей прохладный кислючий морс, как советовал врач.
колько глотков!).
му? С КислаЯ среда разрушит лекарство, какой прок его сейчас прини-
мать?..
друзья. Сначала, как водится, появилсЯ одинРдругой. А Я стал отдаляться.
Но ведь такое бывало, что Я остывал к женщине, как только она, оправив-
шись после падениЯ и своих бед, малоРпомалу подымалась вверх. Так ушел
от Вероники С так уходил от ЛД.
Дмитриевны вновь, ее друзьям уже и счету не было: друзьЯ позанимали все
Лукьяненко Сергей
Максимов Альберт
Лукьяненко Сергей
Маркелов Олег
Мичурин Артем
Флинт Эрик