"бронепоезд", и тогда группа бесшумно перескочила железную дорогу. За
спиной в небо полетели осветительные ракеты, Бог весть по кому ударили
автоматы и пушки БМП. Крестинин дождался Цыганова и повел группу на север.
Впереди была еще одна дорога...
И от нее густо ударило огнем, над головами повисли осветительные мины,
заставляя вжиматься в землю, - палили по всякой бегущей тени. Наверное,
между дорогами были выставлены секреты, наблюдающие за всеми
передвижениями, и группу засекли. До рассвета еще было время, а раньше
прочесывание не начнут, и потому Крестинин послал "тройку" искать место,
где можно без особых осложнений прорваться с боем; оставаться на узкой
полосе между железной и автомобильной дорогами было опасно. Радиоперехват
отмечал, что операция готовится на пять утра и что первой волной пойдут
женщины и дети, согнанные в район поисков со всей округи.
Такого оборота никто не ожидал, у "Молнии" не было опыта борьбы с подобным
"противником" - женщин и детей берегли даже в Африке...
Разведка вернулась лишь через полтора часа и принесла неутешительные вести:
на дороге плотно стоят войска, сплошная линия обороны чуть ли не до
Грозного, впереди них гражданское население, и если пробиваться, то
придется в первую очередь рубить его. Хоть становись и кричи - нет у нас
вашего Диктатора! Нет!.. Решили уходить назад, через железную дорогу к
Сунже, и попытаться захватить "бронепоезд" либо закрепиться на берегу,
изрезанном оврагами. И ждать деда Мазая...
Еще не было пяти, когда группа снова оказалась перед железнодорожной
насыпью. И тут вдруг со всех сторон поднялась невообразимая пальба, крики
людей, заревели моторы бронетехники и грузовиков. Можно было предположить,
что началась операция по прочесыванию, однако войска режима спешно
грузились в транспорт, лезли на платформу "бронепоезда", и все это
уносилось в сторону Грозного со стрельбой и густым ором. Подхватывая на
руки детей, разбегались в разные стороны женщины. Кто-то еще командовал,
пытался навести порядок, но буквально через десять минут дороги оказались
открытыми во все стороны света.
Крестинин несколько запоздало включил радиоперехват, а достаточно было
простого приемника...
Передавали обращение Диктатора в прямом эфире. Он сообщал, что все слухи о
его пленении не что иное, как домыслы и провокация оппозиции, чтобы посеять
панику и раскол в обществе, что он никуда не выезжал с территории
республики и занимался государственными делами. Для пущей убедительности
сказанного приглашал мужчин на митинг у президентского дворца, где обещал
выступить с речью...
Дед Мазай отыскал пропавших "зайцев" неподалеку от Алханчуртского канала у
дороги на Грозный. Сидели на крохотном каменистом островке, а вокруг
разливалась грязь неимоверная, в которой тонули грузовики, БТРы и танки.
Земля, избитая и изорванная гусеницами, взрытая снарядами, не раз политая
кровью, уже напоминала лавовый поток, излившийся из грязевого вулкана.
Истерзанная почва, еще недавно способная взращивать нежный персик, нынче
взрастила плод горький и загноилась, вспухла, охваченная гангренной
чернотой, и реял над нею смрадный дым войны.
Генерал застал Тучкова еще живым, но изо рта уже пахло землей...
- Не умирай, Князь, - просил он, держа холодные руки в своих. - Погоди, вот
выберемся отсюда, в Склифосовского положу. А там тебя выходят!
- Долго ждать, Дед, - слабо отозвался Тучков. - Когда еще выберемся из
такой-то грязи? Лучше я умру по-княжески, в кругу товарищей.
Однако скоро явился бывший начальник штаба Глеб Головеров. Пришел он
пешком, безоружный, в старой грязно-бурой полевой форме, расквашенных
яловых сапогах и с пластиковой "малямбой", полной дешевой водки. Князь тут
же взбодрился, ожил его меркнущий единственный глаз.
- Дед, хоть раз бы сухой закон нарушить, а? - попросил он. - Сделай
милость?..
Генерал молча отвинтил колпак с гранаты от подствольника и подставил в
общий строй.
Сначала поминали всех павших в Афганистане, в Африке, Южной Америке,
Карабахе, Грузии и еще во многих частях света. Потом отдельно за погибшего
в водах Сунжи, который лежал упакованным в металлизированный пластик в
белой гробнице бронемашины.
А мимо шли войска, будоражили гусеницами землю, делали твердь зыбкой,
липучей хлябью. И лица водителей, по-походному торчащие над броней в
открытых люках, обращались в глиняные, предсмертные маски Пятнистая и пока
живая сила, обнимаясь с "Калашниковым", качалась в грузовиках, пела,
свистела, балагурила на разных языках и дула пиво из белых банок, которые
потом летели вниз и долго плавали на поверхности грязевого потока,
напоминая поплавки расставленных сетей. Это был очередной набег оппозиции
на город Грозный, устами солдатскими давно переименованный в город Грязный.
Неведомо кем организованный и оплаченный, какой силой двигаемый, набег этот
на сей раз был подкреплен танковыми колоннами истинных профессионалов
гражданской войны, год назад блестяще расстрелявших Дом Советов.
Потом "Молния" пила просто за живых, пила и пела старые воинские песни,
больше казачьи - про реку Терек, про сорок тысяч лошадей, а тем часом над
городом Грязным полыхали грозовые зарницы и раскатывался сухой гром. Рано
утром на истерзанное хлебное поле приехал трактор с навесным плугом и
бороной, развернулся и стал пахать. Ездил взад-вперед, переваливал
холодеющую зябкую почву, а она смыкалась тут же без всяких признаков
борозд. Мужики позвали механизатора, налили колпак водочки, предупредили:
- Не паши здесь, брат. Это же минное поле. Тот выпил, утерся рукавом.
- Минное-то оно минное, а что жрать станем? Если не пахать?
И снова ушел работать. Через полчаса, где был трактор, вздыбился
грязно-огненный столб и пахать стало некому.
Этим же утром стал умирать Тучков. Не хотел даже водки...
- Погоди, как же ты умрешь? - снова взялся уговаривать дед Мазай. - А дочь
моя, Катя? Кто же повезет ее в Питер, мост с конями показать?
- Найдется ей князь, - проговорил Тучков. - Свозит...
- Я ее замуж отдам за тебя, только не умирай!
- Отдашь?
- Отдам! Вот тебе рука! Он потискал руку генерала - отпустил...
- Дед... На самом деле я ведь не князь, а так...
- Что - так?
- Да так... Даже не дворянин. Просто однофамилец.
- Подумаешь! Да ты зато воин! Отдам!
- Все, Дед, молчи! - Он сам схватил руку. - Ни слова... А то передумаешь...
Я с этим и уйду. Сейчас... Вот и все!
В щелке его глаза на миг вспыхнул свет и медленно угас.
Князя определили в пластиковую "малямбу", в которой Головеров принес водку,
обвязали веревками, чтобы сильно не раздувало, и положили в стальной
саркофаг бронемашины. Там его и отпел Капеллан - в тишине, чтобы не мешали
молиться о княжеской душе, в замкнутом пространстве, чтобы ветер не тушил
свечу...
А на военной дороге, расхристанной и залитой грязевым вулканом, начался
очередной бег - тех, кто вчера еще ехал на броне, смеялся, пил пиво из
банок, похожих на ручные гранаты, и уж никак не собирался бежать и умирать.
Но бежали, отстреливались, сея в пахоту пустые гильзы, белели бинтами
изрешеченные кузова грузовиков, дымились остатки брони, а в спины бегущим
со злым, безрассудным азартом били из всех видов оружия. И счастлив был тот
мертвый, кого сметало с асфальта в бегущий по обе стороны поток; они тонули
в земле, как в могиле, и даже хоронить было не нужно. Кого же не сносило,
те тоже уходили в землю, только в виде грязи, поскольку их размолачивало,
растирало в жерновах гусениц и мешало с землей, превращая в краску. Иногда
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс