родок, но скоро прискучат ему), - от этого сонного царства несет тем же
душком, что и от школьных классов, где за плотно запертыми дверями и ок-
нами, под гудением печки, души и тела маленьких людей варятся в
собственном соку.
владельцев пригородных усадеб; некоторые (двое-трое на класс) - сыновья
знатных горожан, принадлежащих к "сливкам" местного общества: старой су-
дейской буржуазии или чиновничеству. Их нетрудно отличить, хотя на всех
лежит отпечаток замкнутости, накладываемой на лица малышей школьным вос-
питанием и молчаливым сговором против учителей, и хотя эти мордочки при
всем их разнообразии носят на себе следы пальцев скульптора, создавшего
эту породу людей из местной глины. Того же скульптора, который изваял
каменные статуи в их церквах. Сходство бросается в глаза. Эти кабаньи
головы можно было бы без особого ущерба насадить на статуи безголовых
святых (ну и святые!), приютившихся в нишах. Малыши - самые доподлинные
правнуки своего собора. Это отрадно: "Жив курилка!" Но не очень успокои-
тельно. По совести говоря, наши святые из собора порой бывают порядочные
жулики. Или ханжи... У Аннеты в ее загоне можно было найти оба сорта, но
в разжиженном виде. Когда старое вино разливают по бутылкам, букет уже
не тот.
или пухлых, неправильных, нескладных, перекошенных, Аннету особенно по-
ражали две черты: грубость и хитрость. Внешность - типичная для местных
уроженцев: длинный, кривой нос - характерный нос Валуа, маленькие блес-
тящие настороженные глазки, при смехе - преждевременные морщинки на вис-
ках, мордочка лисенка с желтыми клыками, склоненная набок и вытянутая,
чтобы посмеяться или погрызть - резинку, ногти, бумажный шарик... Аннета
на своей кафедре чувствует себя охотником, стоящим у самого логова зве-
ря. Охотником или добычей? Кто окажется дичью - она или они? И она и они
подкарауливают друг друга. Надо держать палец на курке. Кто первый опус-
тит глаза - берегись!
дыванья, хихиканья, шушуканья и жестоких тычков в бок соседу веки опус-
тились. Но изпод них - притаившийся, коварный взгляд. И это еще опаснее!
Вы не можете поймать взгляд, а сами пойманы. Малейшее ваше движение бу-
дет подмечено и подчеркнуто гримасой, которую мигом состроят все как
один. Настоящий беспроволочный телеграф! Все кажутся неподвижными, не-
винными (в буквальном и в переносном смысле слова), но под партой ерзают
ноги, башмаки царапают пол, руки шарят в глубине кармана или щиплют со-
седа за ногу, глаза подмигивают, а язык упирается в щеку, образуя на ней
бугор. Они ничего не видят - и видят все. Минутная рассеянность учителя
- и по всему классу проходит зыбь.
этом поприще (до сих пор она давала только частные уроки), она с первых
же шагов чувствует себя уверенно: у нее прирожденное педагогическое
чутье. Даже замечтавшись, она при первом же сигнале опасности берется за
оружие, и эти волчата, эти лисята, готовые воспользоваться рассеянностью
и с перекошенной пастью подкрасться к добыче, останавливаются перед ог-
нем ее властного взгляда... А они-то надеялись вдосталь потешиться над
этой женщиной, назначенной им в пастыри!..
кой. Там - ее царство; там они замечают и голову ее (она у нее неплохая)
и порой ее ладони (она скора на руку!). Но когда женщина выходит на ули-
цу, их интересуют другие ее стати. Как они рассматривают ее!..
Большинство ничего не знает - или почти ничего. Немногие получили боевое
крещение. Но никто не хочет сознаться в своем неведенье. А как они гово-
рят об этом, как они грубы, эти малыши! Если бы женщины подозревали, что
о них можно услышать среди табуна подростков - о них, обо всех тех, кого
может поймать и ощупать взбаламученное воображение подростков в узком
кругу повседневной жизни - о сестрах, замужних и незамужних женщинах, о
госпожах и служанках, обо всех, кто носит юбку, будто то юбка господа
бога! Щадят по безмолвному соглашению мать, да и то не всегда. И если
является женщина, которая не связана ни с кем, которую никто не охраняет
(которой никто не обладает: ведь ничто не делается даром), у которой нет
ни мужа, ни сына, ни брата, то эта женщина, всем чужая, - добыча. Тут уж
полный простор и умам и речам!
нет? И с чего начать?
она смотрит на них своим уверенным, жестким или насмешливым взглядом, от
которого соленое словцо застревает в глотке; она ставит их в тупик своей
дьявольской догадливостью.
приятных!
- она не могла расслышать.
читься! Я не могу почистить ваши мозги, но пусть по крайней мере рот ос-
тается чистым.
эти замечания, падающие на них как шлепки? Она раздает их без запальчи-
вости, уверенной рукой, которой она сейчас так спокойно проводит по сво-
им золотистым бровям... Кольцо снова смыкается вокруг нее - глаза, смот-
рящие украдкой, исподлобья. Аннета чувствует, что ее исследуют всю, от
головы до пят. Она не опускает взора и, не давая мальчуганам передышки,
сыплет неожиданными вопросами направо и налево, держа их мысль в посто-
янном напряжении. Она хорошо знает, что жужжит внутри этих маленьких,
ничем не занятых мозгов, жужжит, как рой мух, вылетающих весной из густо
разросшихся глициний. Знает... А если не знает, то уж они постараются
открыть ей глаза.
можно дать все семнадцать, - приземистый, плотный, веснушчатый, с квад-
ратным черепом, белесыми и короткими, как у свиньи, волосами, огромными
лапищами и обгрызенными до мяса ногтями, грубый и лукавый, зубоскал и
задира. Когда он шепчется, внутри у него что-то гудит, точно большая му-
ха на дне горшка. Он впивается взглядом в Аннету, оценивает все ее стати
и прелести, причмокивает языком, как знаток: он бьется об заклад (уви-
дишь, старина!), что объяснится ей в любви. Когда она обращается к Ша-
нуа, он таращит на нее свои рыбьи гляделки. Она высмеивает его. Раздоса-
дованный Шануа клянется, что еще поиздевается над этой красоткой. Он
подстраивает так, что она застает его как раз когда он занимается рисо-
ванием непристойных сценок. И ждет: что будет? Он делает бесстрастное
лицо, но жилет у него трясется от смеха, ушедшего куда-то в живот. А
другие щенята с ним в заговоре и заранее тявкают от удовольствия, устре-
мив взгляд на жертву, на ее лоб, на ее глаза, на ее длинные пальцы, сжи-
мающие листок бумаги. Аннета, однако, и глазом не моргнула. Она сложила
листок и продолжает диктовать. Шануа, хихикая, пишет вместе со всеми.
воздух вам не впрок. Ваше место - в поле, среди лошадей.
сапогами отца. Мальчик протестует, спорит. Но Аннета неумолима:
слишком тесное стойло. А там - приволье. Да и скребницей по вас пройдут-
ся. Вот пропуск для инспектора.
что я женщина. Вы отстали на несколько столетий. В наше время женщина
выполняет тот же труд, что и мужчина. Она заменяет его на тяжелой рабо-
те. Она живет той же жизнью. Она не опускает глаз перед... Вы корчите из
себя мужчин? Не торопитесь! Этого достигнут все, даже самые недалекие.
Весь вопрос в том, будете ли вы разумными людьми, мастерами в ремесле,
которое себе изберете. Наша задача - помочь вам в этом. Но мы вам не на-
вязываемся. Давайте говорить начистоту! Мы работаем для вас. Хотите вы
или не хотите понять это? Да или нет? Если да, значит, так себя и веди-
те!
их стороне. И вот молчаливый договор заключен. Границы, разумеется, надо
зорко охранять. Иначе договор превратится в клочок бумаги. И они охраня-
ются. Но при этом складываются нормальные отношения. Мальчики перестают
спорить с поставленной над ними силой. И так как их союз становится бес-
цельным, они, естественно, распадаются на отдельные единицы. Среди пле-
мени Аннета начинает различать индивидуальности. Немногие из них - трое
или четверо на все шесть классов - вызывают в ней симпатию, но показы-
вать ее нельзя. Это мальчики с более тонкой душой и более развитым умом;
чувствуется, что в них, где-то глубоко, начинают вызревать более сложные
мысли; они отзываются на слово, на проблеск внимания, на взгляд; другие
почти всегда относятся к ним подозрительно или преследуют их. Эта из-
вестная аристократичность, естественно, навлекает на них вражду всего
племени: раз они чувствительны, значит, надо заставить их страдать. Нет
смысла выказывать им предпочтение - они за это отплатят. И, что еще ху-
же, они постараются извлечь из него выгоду; эти маленькие актеры, как
только почувствуют интерес к своей особе, начинают и сами считать себя
интересными, хотят производить впечатление, и в душу их прокрадывается
фальшь: ведь все они из той же породы - наивных и бесстыдных циников. И
Аннета принуждает себя казаться бесстрастной. Как хотелось бы ей взять