Чтение 105–й страницы книги ~Королева Марго~

- Мысль хороша, - сказал король. - Пусть ко мне позовут командира моей
охраны.

Герцог Алансонский вынул из-за камзола серебряный свисток, висевший на
золотой цепочке, и свистнул.

Карл подошел к командиру и шепотом отдал ему распоряжения.

В это время его большая борзая Актеон схватила какую-то добычу и, делая
бесконечные резвые скачки, начала таскать ее по комнате и раздирать своими
прекрасными зубами.

Карл обернулся со страшным проклятием. Добычей, которую схватил Актеон,
оказалась драгоценная книга о соколиной охоте, коей, как мы уже сказали,
существовало лишь три экземпляра в мире.

Наказание соответствовало преступлению.

Карл схватил арапник, и свистящий ремень тройным кольцом обвился вокруг
животного. Актеон взвизгнул и залез под стол, покрытый огромным ковром и
служивший ему убежищем.

Карл поднял книгу и с радостью увидел, что не хватает только одной
страницы, да и на той был не текст, а гравюра.

Он аккуратно поставил книгу на полку, где Актеон не мог ее достать.
Герцог Алансонский смотрел на него с беспокойством. Ему очень хотелось,
чтобы книга, выполнившая свою страшную миссию, теперь ушла из рук Карла.

Пробило шесть часов.

Это был час, когда король должен был спуститься во двор, запруженный
лошадьми в богатой сбруе, мужчинами и женщинами в богатых костюмах.
Сокольничьи держали на руке соколов в клобучках; у нескольких доезжачих
висели через плечо рога, на случай, если королю надоест охота с ловчими
птицами и он захочет, как это не раз бывало, поохотиться на косулю или лань.

Король спустился вниз, предварительно заперев дверь в Оружейную палату.
Герцог Алансонский, следивший за каждым его движением горящим взглядом,
видел, как он положил ключ в карман.

Спускаясь по лестнице, король остановился и приложил руку ко лбу.

Ноги герцога Алансонского дрожали не меньше, чем ноги короля.

- Мне кажется, будет гроза, - сказал герцог.

- Гроза в январе? Вы с ума сошли! - сказал Карл. - У меня кружится
голова, кожа у меня сухая. Нет, я просто устал, вот и все.

И добавил вполголоса:

- Они меня убьют своей ненавистью и своими заговорами.

Но, как только король ступил на двор, свежий утренний воздух, крики
охотников, шумные приветствия ста человек, собравшихся на охоту, произвели
на Карла свое обычное действие.

Он вздохнул свободно и радостно.

Прежде всего он отыскал глазами Генриха. Генрих был рядом с Маргаритой.

Эти превосходные супруги, казалось, не могли расстаться - до того они
любили друг друга.

Заметив Карла, Генрих поднял лошадь на дыбы и, заставив ее сделать три
курбета, очутился рядом с королем.

- Ого, Анрио! - воскликнул Карл. - Можно подумать, что вы собираетесь
скакать за ланью! А ведь вам известно, что сегодня у нас охота с соколами.

И, не дожидаясь ответа, крикнул:

- Едем, господа, едем! Мы должны быть на месте охоты в девять часов!

Король произнес эти слова, нахмурив брови и почти грозно.

Екатерина смотрела на эту сцену из луврского окна. За приподнятой
занавеской виднелось ее бледное лицо под вуалью, а ее фигура в черном
одеянии терялась в полумраке.

По приказу Карла вся эта раззолоченная, разукрашенная, благоухавшая толпа
во главе с королем вытянулась в струнку, чтобы проехать в пропускные ворота
Лувра, и выкатилась лавиной на дорогу в Сен-Жермен, сопровождаемая криками
народа, приветствовавшего молодого короля, а он, задумчивый и озабоченный,
ехал впереди всех на белоснежной лошади.

- Что он сказал вам? - спросила Генриха Маргарита.

- Поздравил меня с изящной лошадью.

- И только?

- Только.

- Значит, ему стало что-то известно.

- Боюсь, что да.

- Будем осторожны!

Лицо Генриха озарила одна из его лукавых улыбок, которые были ему
свойственны и которые словно хотели сказать, особливо Маргарите: "Будьте
спокойны, душенька моя".

Едва весь кортеж выехал с Луврского двора, Екатерина опустила занавеску.

Но кое-какие обстоятельства не укрылись от ее глаз: и бледность Генриха,
и его нервные вздрагивания, и его разговоры вполголоса с Маргаритой.

Но бледность Генриха объяснялась тем, что его мужество носило
сангвинический характер, его кровь во всех случаях, когда его жизнь
ставилась на карту, не приливала к мозгу, как это обычно бывает, а отливала
к сердцу.

Нервные вздрагивания объяснялись тем, как встретил его Карл, а встреча
была до такой степени непохожа на Карла, что это взволновало Генриха.

Наконец, разговоры с Маргаритой объяснялись тем, что, как нам известно, в
области политики муж и жена заключили между собой оборонительный и
наступательный союз.

Но Екатерина истолковала все эти обстоятельства иначе.

- Я думаю, - прошептала она со своей флорентийской улыбкой, - что на сей
раз милейшему Генриху несдобровать!

Чтобы убедиться в этом, она, выждав четверть часа, пока охота выедет из
Парижа, вышла из своих покоев, прошла по коридору, поднялась винтовой
лестницей и своим запасным ключом открыла дверь в покои короля Наваррского.

Однако она тщетно разыскивала книгу по всем апартаментам. Тщетно
осматривала горящими глазами столы, этажерки, полки - книги, которую она
искала, не было нигде.

- Наверно, Алансон уже унес ее; это благоразумно, - подумала она и почти
уверенная, что на этот раз план удался, спустилась к себе.

А тем временем король ехал, по дороге в Сен-Жермен, куда и прибыл через
полтора часа быстрой езды; собравшиеся не стали подниматься к старому замку,
мрачно и величественно возвышавшемуся на вершине холма среди разбросанных
вокруг него домов. Они проехали по деревянному мосту, против дуба, который
поныне зовется ду бом Сюлли <Максимилиан де Сюлли (1560 - 1641) - выдающийся
государственный деятель, министр, советник и друг Генриха IV.>. После этого
был дан знак украшенным флагами лодкам, следовавшим за охотой, переправить
на тот берег короля и его свиту и, таким образом, дать им возможность
продолжать свой путь.

И в ту же минуту веселая молодежь, возбужденная разнообразными
впечатлениями, двинулась во главе с королем по чудесному лугу, который
спускается с лесистого Сен-Жерменского холма и который внезапно обрел вид
огромного ковра, пестревшего многокрасочными фигурами и обшитого серебристой
бахромой пенившейся у берега реки.

Впереди короля, ехавшего на белой лошади и державшего на кулаке своего
любимого сокола, шли сокольничьи в зеленых безрукавках, в высоких сапогах и,
направляя голосом шестерых грифонов, обыскивали тростники, окаймлявшие реку.

В это время прятавшееся за тучами солнце внезапно выглянуло из темного
океана, в который оно погрузилось. Солнечный луч озарил золото,
драгоценности, горящие глаза и превратил все это в огненный поток.

И, точно дождавшись наконец, когда великолепное солнце озарит ее гибель,
из гущи тростников с жалобным протяжным криком поднялась цапля.

- Гой-гой! - крикнул Карл, сняв клогбучок с сокола и выпуская его на
беглянку.

- Гой-гой! - крикнул хор голосов, подбадривая сокола.

Сокол, на мгновение ослепленный светом, перевернулся в воздухе, описал
круг на месте и, внезапно, заметив цаплю, быстро взмахивая крыльями, понесся
за нею.

Но цапля, птица осторожная, поднялась больше, чем в ста шагах от
сокольничьих, и за то время, пока король расклобучивал сокола, - а сокол
успел привыкнуть к свету, - сумела выиграть расстояние или, вернее, выиграть
высоту. Таким образом, когда ее враг заметил ее, она поднялась уже больше,
чем на пятьсот футов и, найдя в верхних слоях воздуха течение, необходимое
для ее могучих крыльев, устремилась ввысь.

- Гой-гой! Железный клюв! - подбадривая сокола, кричал Карл. - Покажи ей,
какой ты породы! Гой-гой!

Словно понимая подбадривающий клич, благородная птица стрелой понеслась
по диагонали к верхней точке вертикальной линии полета цапли, которая шла
все выше и выше, словно хотела исчезнуть в эфире.

- Ага! Трусиха! - крикнул Карл, как будто беглянка могла понять его, и,
пустив коня в галоп и держась направления охоты, поскакал с запрокинутой
головой, чтобы ни на одно мгновение не потерять из виду обеих птиц. - Ага,
трусиха, удираешь! Но мой Железный клюв покажет тебе, какой он породы!
Погоди! Погоди! Гой-гой! Железный клюв! Гой!

В самом деле, борьба становилась интересной: обе птицы приближались одна
к другой или, вернее, сокол приближался к цапле.

Теперь все дело было в том, кто из них в этой первой атаке возьмет верх.

У страха крылья оказались быстрее, чем у храбрости.

Сокол, увлекаемый полетом, пронесся под грудью цапли вместо того, чтобы
взмыть над нею. Цапля воспользовалась своим положением и ударила его своим
длинным клювом.

Сокол, словно получив удар кинжалом, как оглушенный, трижды
перекувырнулся в воздухе, и одно мгновение можно было подумать, что он
пойдет вниз. Но, подобно раненому воину, который встает с земли еще
страшнее, чем был, он издал пронзительный, грозный крик и вновь устремил
свой полет к цапле.

Цапля воспользовалась своим преимуществом и, изменив направление полета,
повернула к лесу, пытаясь на этот раз выиграть расстояние и уйти по прямой,
а не уходить в высоту.