Чтение 105–й страницы книги ~Джин Грин - неприкасаемый: карьера агента ЦРУ №14~

поездов такого класса купе рассчитаны максимально на двоих.

У Джина был хмурый, похмельный вид, и его приятели определили это
состояние как "недобор".

- У меня есть бутылка виски, - любезно предложил Джину Цадкин. - "Старый
дедушка"!

- А у меня русская водка, - устало сказал Джин.

- Что с вами, коллега?

- Набросался.

- Как это понять?

- Жаргон. По-русски это означает: набросал много рюмок спиртного в свою
топку.

- Вы, однако, смею сказать, безупречно подкованы, коллега, - съязвил
Цадкин.

- Вы мной недовольны, Джек? - В голосе Джина по-прежнему чувствовалась
усталость.

- Я, собственно, на выставке с вами почти что не встречался. У вас,
видимо, были дела поважней.

- Давайте лучше выпьем, Цадкин. Ваши корни, кажется, тоже уходят в эту
землю?

- В принципе да. Третье поколение.

- О'кэй! Предлагаю русский стол. Приглашайте Бивера.

Поезд тронулся. В глубине перрона рядом с выходом Джин заметил рослую
фигуру Лота. Мимо него с рюкзаком за плечами пробежал, по-видимому,
опоздавший.

Джин стоял у открытого окна. Он подался вперед и увидел, как человек с
огромным рюкзаком за плечами легко вскочил на подножку последнего вагона.

"Отчаянный парень", - подумал Джин и перевел взгляд на дверь, ведущую из
закрытого перрона в город, - Лота уже не было. Не было, естественно, на
перроне и Тони. Не было и не могло быть. Тони теперь не будет в его жизни
никогда.

"А я? Куда я еду? В какую ночь? Кому нужны тени прошлого в чужом
парке?.." "Тень, бросающая свет", - пришла на ум чья-то ироническая фраза.
"Луч мглы" - есть такая джазовая пьеса.

- Где же обещанное? - услышал Джин голос Бивера.

- Все будет.

Он накрыл стол, вывалил все свои запасы. Кроме "рашен водки", красной
икры и бородинского хлеба, была даже вобла в высокой жестяной банке.

- Ладно, давайте выпьем! - примирительно сказал Бивер.

- За Джина! За его сокрушительные "Эй-даблъю-оу-эл5"! - воскликнул Цадкин
и поднял руки.

- А я пью за его сверхурочную работу. За его неусыпную, неуемную
деятельность на выставке, - на полном серьезе произнес Бивер.

- За женщин Джека Цадкина! - Джин сделал вид, что воспринимает все как
должное.

- Пьем хоть за что-нибудь, - взмолился Бивер. А потом Джин попытался
приучить своих коллег к вобле.

- Икра лучше, - сказал Лестер.

- Может, эта вобла просто пересушенная, - смягчился Цадкин.

- Один знаменитый русский поэт сказал, что водка и вобла бывают только
хорошими или очень хорошими, - процитировал Джин.

- Мне это изречение понравилось, и я иду спать, - заявил Лестер. -
Бай-бай! Он вышел из купе

- Пойду, пожалуй, и я...

- Прошу вас задержаться на секунду. - Джин нахмурился. Стал серьезен.

Он выдержал небольшую паузу, как бы невзначай выглянул из купе, закрыл
дверь, налил себе и Цадкину.

- Я больше не пью, - сказал Цадкин.

- В таком случае пригубите. Джин включил вентилятор.

- Джек, со мной все может случится. Прошу вас не задавать мне вопросов и
ни при каких обстоятельствах не поднимать паники. Ни сейчас, ни потом. Вы
ничего не знаете, не знали и не узнаете. Вообще-то, не пугайтесь. Просто мне
захотелось посетить свое родовое гнездо - "Nest of the Gentry"; поклониться
праху предков. Другого такого случая может не быть. Это имение
Разумовских... Ваше здоровье, Джек!

Цадкин поглядел на Джина не то с тревогой, не то с сожалением.

- Вобла остается мне?

- Если хотите.

- Хочу.

- Она ваша.

Джин завел будильник крохотных часов, которые вставляются в ухо и звенят
тихо, закрыл купе, включил вентилятор и, не раздеваясь, уснул.

Вторая серия

В Харькове он сошел за пять минут до отхода поезда, в тот момент, когда
его проводника позвал к себе начальник поезда.

На перроне было пустынно

Уже разошлись пассажиры, и носильщики, и даже почтовики, обслуживающие
первые два вагона с посылками и почтой.

Ночной вокзал жил, как обычно в эти часы, тихо и дремотно. На скамейках
спали жители пригородов, ожидающие ранние поезда. Клевала носом буфетчица, в
служебной каморке ночного буфета охотилась во тьме кошка.

Джин долго уговаривал таксиста подвезти его в сторону Полтавы.

- Неужели не понимаешь, не положено ехать за черту области, - отбивался
таксист.

- Мать умирает, - уговаривал его Джин. - Ты ведь русский человек.

- А ты?

- И я русский.

Что ж ты тогда не понимаешь слова "не положено"! Тут проколом или талоном
не отделаешься. Тут права отдай, не греши.

- Может быть, вы повезете? - обратился Джин к другому таксисту. - Я вам
оплачу по счетчику обратный путь и еще десятку накину.

- Хоть золото давай - не поеду. Что мне, баранку, что ли, крутить
надоело. Вон частника уговори. Может, он поедет.

Частник согласился не сразу, но оговорил цену, попросил деньги вперед и,
главное, предупредил:

- Скажешь - брат, понял? К братану, скажешь, в отпуск приехал. А я его
корешок. Домами живём рядом... И на бензин прибавь...

Они долго ехали молча. Дорога была хорошая. Новое шоссе. Скорость
восемьдесят-сто километров в час.

- Спать хочешь? - спросил шофер.

- Да.

- Ну, спи. Я разбужу. В случае чего - скажешь, что тебе говорил. Бывает.
Иной раз троих клиентов везешь - обходится. А иной раз - сам едешь, не пил,
не ел. Остановят - и давай права качать. Все зависит от того, на кого
нарвешься. Да! Не слыхал, кто выиграл - "Шахтер" или "Пахтакор"?

- Не слыхал...

"Надо завязать узелок на память", - подумал Джин. Чему только не учили
его ньютоны ЦРУ; а про футбол забыли!..

Они проехали шесть километров по проселочной дороге и свернули к
райцентру

- Грайворон! - сказал шофер. - Райком направо, совхоз "Красный куст" -
налево. Богатый совхоз, сады, ставок с зеркальным карпом, а главное - парк,
Там теперь, в том парке, академический заповедник.

До революции, говорят, там имение было шикарное, каких-то дворян, сейчас
не помню..

- Гриневых-Разумовских, - проговорил Джин.

Вдали, над деревьями, висела круглая красноватая луна.

Машина уехала Пыль, взбитая шинами машины, осела.

А Джин все еще стоял с чемоданом на земле своих предков, один на один с
собою.

Третья серия

Быстрыми деловыми шагами Джин шел по шоссе Все вокруг, весь пейзаж, за
исключением этого бетонного шоссе да линии высоковольтной передачи,
соответствовали рассказам отца, снимкам, рисункам, его мысленным прогулкам
по "родине предков".

Поселок скоро остался позади. Впереди поблескивали под луной медленно
текущие воды. "Вот и Ворскла, - подумал Джин. - За мостом через сто метров
поворот к усадьбе. Что там сейчас?"

Деревья за мостом стояли плотной черной стеной. Может быть, теперь уже
нет здесь никакого поворота, а парк превратился в дикий лес? Поворот
оказался на месте. От шоссе отходила грунтовая дорога, петляющая среди
высоких деревьев.

Джин пошел по ней из тени в свет, из тени в свет и скоро увидел прямо
перед собой, словно выплывший из детского сна, ярко освещенный луной въезд в
родовое поместье: белые башенки, похожие на солдат в нахлобученных жестяных
касках, свернувшихся львов, чугунную решетку ворот.

Все это выглядело под луной как гигантский негатив знакомой с детства
фотографии из семейного альбома. Не хватало только фигуры молодого отца в
военном мундире и опершейся на его руку княжны Мещерской, его первой
невесты.

Джин осторожно приблизился. На воротах висела табличка: "Парк-заповедник
Академии наук Украинской ССР". За воротами начиналась широкая аллея. В
полусотне метров от аллеи среди стволов блестели стекла спящего домика.
Вокруг не было ни души. Стояло полное безмолвие, только из Грайворона
изредка доносился приглушенный расстоянием лай собак да шелестели под тихим
ветром деревья.

Он толкнул рукой ворота: они оказались незапертыми. Джин пошел по аллее.
Здесь должны быть скульптуры: Пан, Аполлон, две менады... Сколько раз в
детстве он мысленно проделывал этот путь от ворот к красивому дому с
колоннами и широкими окнами!...

Ни дома, ни скульптур не оказалось. В том месте, где, по расчетам Джина,