приемлемой добычи становилось все меньше, и ему приходилось все реже охотиться
и все дольше ждать. Последний период ожидания был самым долгим, и в нем
начинало уже зарождаться смутное беспокойство, не уничтожил ли он всю добычу и
не обрек ли этим себя на медленную голодную смерть.
безгласный, пожиратель висел в пустом пространстве Вселенной. Внезапно едва
уловимый пульсирующий сигнал, долетевший из глубин Галактики, вызвал его из
небытия. Несуществующие глаза открылись, отсутствующий слух обострился.
Сомнений не осталось: этот сигнал был запахом добычи. Пожиратель напрягся. Он
взял след. Его безукоризненное чутье, не имевшее ничего общего с
четырьмя-пятью известными человеку чувствами, никогда не ошибалось.
народ был таким могущественным и мудрым, что пережил угасание старой Вселенной
и рождение новой. Им было известно вс„, или, вернее, почти вс„ в мироздании -
только одна задача так и осталась неразрешенной: как победить врага, жестокого
и неумолимого, с каждым годом все сокращавшего их численность, пока от всего
народа не остался лишь один его представитель. Тогда надобность в отдельном
имени отпала, и, забыв, как его звали при рождении, он стал называть себя по
имени своего народа - Последний Шлепкун.
скрывались его мать, его отец и все его предки. Бороздя Галактику из конца в
конец, он прятался где мог, но знал, что это не поможет, и в конечном счете он
обречен. Рано или поздно пожиратель возьмет его след, и тогда он не сможет
укрыться ни в одном уголке Вселенной.
Остальные погибли, обессилев, потому что могли питаться только шлепкунами.
Охотник и дичь - их связывали узы, ведущие еще из прошлой Вселенной. Один
шлепкун и один пожиратель - два древних народа, два непримиримых врага.
населенную планету, где один из неразумных видов напоминал его собственный
(только по форме, но не по биоэнергетической сущности), и затаился, надеясь
затеряться. Последний Шлепкун был очень осторожен. Он не безумстствовал, не
мечтал и не получал ни одного из тех трехсот тысяч совершенных наслаждений,
которые были известны его народу. Он лишь дрожал и боялся. Это длилось века.
равномерным пульсациям Вселенной и думал, что если бы каким-то чудом
пожиратель погиб, то, возможно, он нашел бы способ возродить свой народ,
занявшись, например, клонированием собственных клеток. Но мечты эти оставались
лишь мечтами: в глубине души он знал, что рано или поздно пожиратель доберется
до него. Болезни и пространство ему не страшны, а ждать он может вечно.
атмосферу. Здесь, в атмосфере, ощутив живительное присутствие кислорода, его
тело приняло наконец свою изначальную форму - торпедообразную и узкую,
позволявшую стремительно продвигаться и лавировать в плотных воздушных
потоках.
Вибрация добычи шла оттуда. Пожирателю потребовалось всего несколько
мгновений, чтобы определить ее точное положение в пространстве. Нацелившись на
добычу, пожиратель стремительно помчался вниз, трепеща от охотничьего азарта.
Жидкость, составлявшая его разумную субстанцию, забулькала внутри твердых
стенок тела. В такие минуты он ничего не видел и ничего не замечал, одержимый
всепоглощающей охотничьей страстью. В какой-то мере это делало его уязвимым, и
он знал это.
добычу и, уже не скрываясь, медленно стал подкрадываться к ней. Он мог убить
ее в мгновенном прыжке, но не стал этого делать. Он наслаждался каждым
мгновением. Предвкушение - пик удовольствия.
упругое, лишенное конечностей компактное тело сразу стало рыхлым. О побеге он
и не мыслил. Он понял, что погиб. Теперь у него осталось лишь одно желание,
чтобы вс„ закончилось как можно быстрее...
огляделся. Его по-прежнему мутило и было так хреново, что не было сил даже
выматериться. Неожиданно где-то сбоку Сырцову почудилось движение, и он
повернул голову. На большом ящике из-под телевизора, служившим ему столом, он
увидел наполовину полную бутылку, медленно скатывающуюся в ящик. Бутылка была
без наклейки, но интуиция опытного алкаша подказывала, что это то, что нужно.
Не задумываясь, Сырцов схватил бутылку и, свернув ей пробку (ему показалось,
что она при этом тихо пискнула), забулькал. Напиток был странным на вкус, но
несомненно крепким и бьющим по шарам.
пожиратель был уничтожен внезапно появившимся гуманоидом, которого никто не
брал в расчет. Вс„ случилось так быстро, что пожиратель не успел ничего
предпринять. Его мыслительная субстанция была выпита и растворена желудочным
соком гуманоида, а торпедовидное тело с каждой секундой все больше
заисвестковывалось.
захлестнула и опьянила волна счастья.
великий деятельный народ шлепкунов! Я... я..."
искренней благодарности. Ему стало стыдно, что, прожив на их планете несколько
тысячелетий, он, парализованный страхом, так и не удосужился изучить обычаи
гуманоидов или обратить на них хотя бы малейшее внимание.
межзвездные перелеты! Я научу их, как получить все триста восемь тысяч высших
ментальных наслаждений! Этого же отважного гуманоида я сделаю правителем и
поставлю во главе всех государств," - с воодушевлением подумал Шлепкун.
ящик. Это оказалось чудовищно сложно, потому что его маленькое тело было
неповоротливо и вдобавок лишено конечностей.
блаженно и протянул руку.
Последний Шлепкун, но было уже поздно...
жесткий сюжет, сразу теряется внутреннее наполнение. НО: рассказ без сюжета -
мясо без скелета, которое сразу становится бесформенной грудой и заваливается
частью в эссе, частью в мемуары...
одно приятно: в этом очерке ни о чем я изначально, с первых же строк чувствую
бесконечную свободу от всего, что связывает писателя: от героев, от сюжета, от
композиции и т.п. и т.д. Я подумываю даже отказаться от стиля! Плевать на
стилистику! Пусть мысль течет так, как ей хочется, не боясь повторений,
занудств, "чтобы" и "как будто". Пусть мысль будет сама собой, не зная
красивых форм!
Губительная легкость. Часто, правя на компьютере уже готовую вещь, занимаешься
только залатыванием очевидных дыр, ленясь взяться на основательную переделку.
Если же семь-восемь раз вынужден перепечатывать или переписывать рукой один и
тот же текст, добиваясь совершенства, то во время самого процесса
переписывания книга расширяется, улучшается и подвергается основательной
доработке и переработке. В результате, рукописные тексты, к седьмой, скажем,
редакции видоизменяются настолько, что не имеют уже с первым, начальным
вариантом почти ничего общего. Компьютерный же текст остается практически
одним и тем же именно из-за этой ложной легкости при правке... Но это я уже
писал когда-то. Неважно... Держал как-то в руках черновики Толстого. Он писал
в детских тетрадях по 3 копейки, почти один к одному. "Война и мир" написана в
таких тетрадях.
мыслью. Значит, мысль мелка или поспешна.
истории все равно не унесет - Ноев ковчег тесен... Каждой твари по паре -
остальные за борт.
длинной в одно дыхание. Своего рода "мысль один", "мысль два". Это приятно
организует текст. Хотя здесь и нет сюжета, но должен быть какой-то принцип
построения. Зачем?
поручиться, с другой: "я" - это не литература. Это профилактика душевных
Маккефри Энн
Сертаков Виталий
Конюшевский Владислав
Куликов Роман
Афанасьев Роман
Белов Вольф