Чтение 106–й страницы книги ~Солдаты живут~

становился холоден как лед и дышать им было почти невозможно, то зигзагом
проносились мимо облачных гор, где нас швыряло и трепало воздушными
потоками. Шукрат и Аркана скорее согласились бы умереть, чем угодить в
грозу.

- Подумай, что может случиться, если в тебя угодит молния, - сказала
Аркана.

Сообразил я очень быстро. Не было на свете человека, которого я желал
увидеть настолько отчаянно, что ради него рискнул бы путешествовать на
леталке, которая в любую минуту может взорваться у меня между ног. И я
направил ее к земле.

Мы приземлились в гуннитской деревушке. Ее жители отнеслись к нам с
настороженным уважением, какое оказали бы троице нагов - злобных змее-людей,
которые, согласно гуннитским мифам, живут глубоко под землей, но частенько
вылезают на поверхность и гадят людям. Правда, это всегда происходит в
соседних деревнях, а не там, где живет рассказчик.

Мы не стали красть у них ни младенцев, ни девушек, ни их священный скот,
ни даже овец. Я счел любопытным тот факт, что они проявляют определенную
религиозную гибкость и разводят овец для продажи тем же веднаитам, которые
всегда не прочь полакомиться мясом.

Дождь перестал молотить по земле вскоре после полуночи. На прощание мы
оставили хозяевам столько монет, что у них наверняка появилось желание
благословить наши имена. Которые мы ни разу не упомянули.

***

Молнии уже не сверкали, зато пошел моросящий дождь. Одежда Ворошков
помогала, но лишь отчасти. Я быстро замерз и преисполнился жалости к себе, а
моя любимая ворона, перебравшаяся вперед, чтобы укрыться под складкой
черного балахона, погрузилась в такую глубокую меланхолию, что даже
перестала жаловаться.

Казармы Отряда показались мне неестественно тихими и приведенными в
состояние ненормально повышенной боевой готовности. Повсюду расхаживали
вооруженные часовые.

- Кажется, Суврин опасается нападения.

- Наверное, что-то случилось.

- Девочки, вы ничего не ощущаете?

- Что-то явно не так, - проговорила Аркана. - Только не знаю, что именно.

- Тогда нужно узнать, и поскорее. - Нас не было менее двух недель - а все
уже накрылось медным тазом?

***

Суврин все объяснил. Я сдержался и не помчался к Госпоже, не выслушав его
до конца.

- Генерал Сингх держит Тобо в одиночной камере, чтобы к нему не могли
пробраться Неизвестные Тени. Увидеться с Тобо он не разрешает никому. Однако
мы узнали, что парень ранен.

- Очевидно. Иначе его не удержали бы никакие стены. Он пытался сделать
какую-нибудь глупость?

- О да. А у меня не было лошадей, чтобы его вызволить.

- Теперь есть. Если захочешь с этим возиться. Как Госпожа?

- Мы не знаем, что произошло. Там никого не было. И мне докладывали
довольно давно. В последний раз мне сказали, что она в сознании, но очень
угрюма и не желает разговаривать. А девушке стало хуже. А тебе все удалось
сделать?

- Очень многое. И это, вероятно, как раз и объясняет то, что случилось с
Госпожой и Бубу. - В подробности я вдаваться не стал. - А тут у тебя
страшновато.

- И каждую ночь становится все хуже. Друзья Тобо недовольны. И с каждым
часом их недовольство возрастает. Но Аридату они не запугали.

- Попробуем это изменить. Но после того, как я увижу жену. - Или ту,
которая была моей женой. Аркану я прихватил с собой. На всякий случай.

- Ничего не говори. Просто будь рядом и прикрывай меня, - сказал я ей.

Возле моего дома дежурил часовой, но поставили его не для того, чтобы он
никого не впускал. Или не выпускал. Суврин поставил часового, чтобы тот
вовремя его предупредил, если что-то произойдет. Мы с часовым кивнули друг
другу. И Аркана жутко расстроилась: парень не заметил, какая она
привлекательная юная женщина. Я-то полагал, что это видно, несмотря на
балахон Ворошков.

***

Госпожа сидела за столиком, уставясь в никуда. Перед ней лежал начатый
пасьянс, но она давно про него забыла. В стоящей рядом лампе заканчивалось
масло. Она коптила, потому что фитиль давно следовало подрезать.

Куда бы она ни глядела, во взгляде ее отчетливо прочитывалось отчаяние.

Она даже утратила всякий интерес к своей внешности.

Я положил руку ей на плечо.

- Дорогая, я вернулся.

Она отреагировала не сразу. Но, узнав мой голос, резко отстранилась.

- Это сделал ты, - скорее размышляя вслух, чем действительно разговаривая
со мной, сказала она. - Ты сделал что-то с Киной. - Лишь в этом "ты" я
уловил человеческую эмоцию.

Я оглянулся на Аркану - она внимательно нас слушала. Наступил решающий
момент.

- Я ее убил. Потому что нас к этому принудили. - Если в ней сохранилась
частица богини, то мои слова должны были спровоцировать реакцию.

И я ее увидел. Но не физическую попытку отомстить, что я предпочел бы.
Наверное, предпочел бы.

Она просто заплакала.

Я не стал напоминать ей о том, что ей было прекрасно известно, что этот
день настанет. А вместо этого спросил:

- Как там Бубу? Как она это восприняла?

- Не знаю. Я ее не видела.

- Что? Ведь перед моим отлетом ты не хотела отойти от нее, даже чтобы
поесть.

Плотину прорвало. Хлынули слезы. Она стала женщиной, какой я ее никогда
прежде не видел, - распахнутой до самой глубины, словно лопнувший перезрелый
фрукт.

- Я пыталась ее убить.

- Что? - не понял я. Она говорила очень тихо.

- Я пыталась ее убить, Костоправ! Пыталась убить собственную дочь!
Пыталась изо всех сил и напрягая всю свою волю. Я приставила кинжал к ее
сердцу! И убила бы, если бы мне что-то не помешало.

- Я знаю тебя. И знаю, что для этого у тебя имелась веская причина.
Какая?

Госпожа заговорила. Взахлеб. Все, годами удерживаемое внутри, вырвалось
потоком слов, сметающим на своем пути все преграды.

По времени это совпадало с моментом нападения на Кину. А охватившая
Госпожу жажда убийства могла быть вызвана исходящим от Кины страхом. Он же
мог вызвать и реакцию Бубу.

Госпожа еще долго всхлипывала. Я обнимал ее. И боялся за нее. Она
погрузилась очень глубоко. А я был балластом почти на каждом футе ее пути
вниз, во тьму.

Я ли во всем виноват? Или искрометность романтического лета юности,
превратившегося в полную отчаяния дождливую осень старости?

Аркана - хорошая дочь. Она терпеливо стояла в сторонке, пережидая эту
эмоциональную бурю. Она делала это ради меня, не нарушая своим
вмешательством самые тяжелые минуты жизни моей жены. Когда мы вышли, я от
души поблагодарил ее за это.

- Как думаешь, она сможет снова стать прежней? - спросила Аркана.

- Не знаю. Не знаю, как заставить ее захотеть этого. Если такое желание у
нее появится, то мне уже не о чем будет беспокоиться. У нее железная воля,
когда она хочет ее на что-то направить. А сейчас я буду лишь стараться
любить ее и надеяться, что произойдет нечто такое, что зажжет в ней искорку
надежды.

- Не знаю, смогла бы я смириться с тем, что полностью утратила магическую
силу. Я даже могла бы покончить с собой.

- Девятьсот девяносто девять человек из тысячи живут всю жизнь, не имея и
миллионной доли твоей силы. И ничего.

- Только потому, что они совершенно не представляют, чего лишены. Никто
ведь не скорбит об утрате того, чего у него никогда не было.

На это мне возразить было нечего.

И я не смогу в полной мере понять охватившую Госпожу апатию, потому что
мне никогда не было дано ощущать жизнь так, как ощущала ее она - во всех ее
мыслимых крайностях. Она же мой образ жизни представляла себе очень даже
хорошо.

И это тоже могло усугублять ее отчаяние.

138. Таглиос. Утраченное дитя

Бубу было хуже, чем Госпоже, - она потерялась внутри себя. Ее охраняли
настоящие часовые. Они сказали, что она лишь лежит, уставившись куда-то в
бесконечность, с тех самых пор, как пришла в сознание. Но они ни разу не
испытывали непреодолимое желание прислуживать или поклоняться ей.

Одним из часовых оказался шадарит, служивший под командованием Дремы еще
во времена кьяулунских войн.

- О ней заботятся Сурувайя Сингх и ее дети, - сообщил он.

Я ощутил легкий укол совести. Вдова Икбала Сингха. Дрема его ценила. Но я
и не подозревал, что его семья уцелела после сражений южнее Таглиоса. Я