радостные выкрики и монотонный рокот прибоя пробивалась мелодия сонаты
Баха для флейты. Позже я узнал, что этот приветственный хор передавался по
гидрофонам в Проливы, где дельфины выпрыгивали из воды и плясали под
музыку над волнами.
ковер-самолет направо, оставляя в стороне корабли и маяк. Затем мы плавно
повернули на север, к небольшой неосвещенной полоске земли. Внизу, на
отмели, тихо плескались волны. - Такой праздник у них каждый год, -
продолжал Майк, - но этот - в честь стопятидесятилетия колонии. Он идет
уже три недели и согласно обычаю продлится еще две. На всей планете не
наберется и ста тысяч жителей, но я готов держать пари: сейчас здесь не
меньше половины.
приземлились на скалистом уступе недалеко от пляжа. Шторм прошел южнее, но
вспышки молний и далекие огоньки островов по-прежнему были видны на
горизонте. В небе сияли звезды, которых мы не могли разглядеть над
сверкающим Порто-Ново, скрывшимся сейчас за холмом. Воздух здесь был
теплее, легкий бриз доносил запах листвы и цветов. Мы свернули
ковер-самолет и торопливо переоделись в костюмы арлекинов. Майк переправил
в свои широкие карманы лазерное перо и украшения.
рюкзаки и ковер.
Послужит валютой, когда будем договариваться об услугах.
корабельщикам так нужно отдохнуть в каком-нибудь укромном уголке, малыш.
Бубенчики позвякивали в темноте.
между камнями и кустами к оживавшим нас огням города.
только чувствую, как согревают спину лучи утреннего солнца, отраженные
камнями гробницы Сири.
"Лос-Анджелес" и только что достроенную приемную решетку нуль-канала. Но
их там нет. Я знаю, что они еще не взошли. Я знаю с точностью до секунды,
сколько времени еще осталось, прежде чей они окажутся в зените. Знаю, но
не хочу даже думать об этом.
на флагштоках. Я скорее чувствую, чем вижу беспокойство людей, ожидающих
там, внизу. Впервые после посадки на планету для этого, нашего шестого
Единения, я полон раскаяния. Мет, это не раскаяние, пока еще нет. Это
приступ печали, острой, как зубная боль, - печали, которую скоро сменит
ощущение глубокой безысходности. Годами я вел молчаливые беседы с Сири,
обдумывая вопросы, которые задам ей при встрече, и вот внезапно с
безжалостной, холодной очевидностью я осознаю, что никогда больше не
суждено нам сидеть вместе и говорить. Какая пустота в душе!
минут они пришлют сюда Донела, моего младшего, оставшегося в живых сына,
или его дочь Лиру с братом поторопить меня. Я отбрасываю изжеванный
травяной стебель. Смутная тень возникает на горизонте. Возможно, это
облако. Или первый из плавучих островов, гонимый инстинктом и весенними
северными ветрами к огромному поясу экваториальных отмелей, откуда он
когда-то ушел в плаванье. Теперь это не важно.
Конечно, она расспрашивала меня, но я нередко сомневался: нужны ли ей мои
ответы? Долгими часами я рассказывал ей о виртуозной игре законов физики,
позволившей нашим спин-звездолетам обгонять свет, но, кажется, она так
ничего и не поняла. Однажды, после того как я подробнейшим образом
объяснил ей различие между их древними "ковчегами" и "Лос-Анджелесом",
Сири ошеломила меня вопросом: "Но почему же тогда нашим предкам
понадобилось восемьдесят лет, чтобы достигнуть Мауи, а ты совершаешь это
же путешествие за сто тридцать дней?" Из всего, что я ей говорил, она не
поняла ни слова.
Гегемония и Великая Сеть так и остались для нее чем-то вроде волшебной
страны из занятной, но чуточку глуповатой детской сказки. Это безразличие
временами приводило меня в ярость.
касающееся Мауи-Обетованной и ее колонистов, - и иногда развлекала меня
каким-нибудь анекдотом или прелестным архаизмом, но о реалиях нашего
времени и слыхом не слыхивала. Такие слова, как Сад и Бродяги, Возрождение
и Лузус, ничего для нее не значили. Я упоминал Салмада Брюи или генерала
Горация Гленнон-Хайта, и это не вызывало у нее никакой реакции. Абсолютно
никакой.
лет. Ей было _с_е_м_ь_д_е_с_я_т_, но она никогда не путешествовала на
другие планеты, не пользовалась мультилинией, не пробовала никаких
алкогольных напитков, за исключением вина, не обращалась к психохирургу,
не переступала порога портала, не подвергалась генокоррекции, не
подключалась к фантопликатору, не посещала колледж, не проходила
РНК-терапию, не слышала о дзен-гностиках и церкви Шрайка и не летала ни на
чем, кроме старенького "Виккена", которым пользовалась ее семья.
говорила. И я верил этому.
дельфинами.
место, чтобы смотреть, как бледнеет небо на востоке, предвещая утро.
Сначала порозовели завитки высоких перистых облаков, а затем, когда над
горизонтом всплыло солнце, море превратилось в расплавленное золото.
омывавшие ее тело, бросили надсеки платформы длинную тень.
вновь разговаривали - и сейчас, когда вокруг все сверкало, я чувствовал
себя разбитым и опустошенным. Стоило островку покачнуться на волне, как у
меня все плыло перед глазами: пьяница с похмелья, да и только.
немного рассердился, но не стал спорить. Незадолго до этого Единения Сири
исполнилось двадцать шесть - я был на семь лет моложе, но своей
импульсивностью она напоминала мне ту, прежнюю Сири, которую всего лишь
десять месяцев назад я увел с Фестиваля. Ее звучный, беззаботный смех
остался тем же. Когда ей что-то не нравилось, ее зеленые глаза смотрели
так же гневно. Не изменилась и грива золотисто-каштановых волос. Но тело
ее налилось спелостью и манило обещаниями, которые прежде были лишь
туманным намеком. Ее грудь по-прежнему оставалась высокой и округлой -
почти девичья грудь, обрамленная сверху веснушками, оттенявшими прозрачную
белизну кожи, сквозь которую проступали голубые ниточки вен. Но выглядела
она по-другому. Сама Сири стала другой.
сбросила длинный восточный халат и побежала на нижнюю палубу. Наш кораблик
покачивался у причала. Деревья-мачты над нашими головами раскидывали ветви
навстречу утреннему бризу. Все эти дни Сири никак не желала расстаться со
своим купальником. Сейчас на ней ничего не было. В утренней прохладе соски
поднялись и затвердели.
листья-паруса. Все предыдущие дни мы дожидались полуденного штиля, когда
островок застывал среди моря, блестящего и гладкого, как зеркало. Сейчас
же плотные листья развернулись во всю Ширину, и снасти-лианы уже начали
кое-где подрагивать.
корень и приплыть обратно. Или за питающий отросток. Пошли.
облепила ее лицо, будто слой масла. Из кармана халата она вынула массивный
медальон и надела на шею. На ее нежной коже металл казался темным и
зловещим.
мне наушники.
нотки. - Я-то думала, ты знаешь все о технических новинках, Мерри. Наша
последняя модель.
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Андреев Николай