Чтение 106–й страницы книги ~Падение Гипериона~

И это прибежище должно быть таким привлекательным/

чтобы беглое Сопереживание

даже не смотрело на прочие обиталища\

Сознание почти божественное

какое только могли предложить

тридцать человеческих поколений/

воображение свободно странствующее

через пространство и время\\

И благодаря этим дарам

и соответствиям/

образовать связь между мирами/

которая позволила бы

этому миру ладить

с обеими сторонами]

"Уммон, мне осточертели твои двусмысленные благоглупости! Ты меня
слышишь, идол с металлическими мозгами? Кто же этот гибрид? Где он?"

[Ты отказался

от божественности дважды/

Китс\\

Если ты откажешься

в последний раз/

все закончится здесь/

потому что времени

больше нет]

[Иди!

Иди и умри чтобы жить!

Или поживи еще немного и умри

для нас всех!

В любом случае Уммон и остальные

больше не желают

иметь дело с

тобой!]

[Убирайся!]

Потрясенного, не верящего собственным ушам, меня не то роняют, не то
швыряют, и я несусь сквозь просторы Техно-Центра, как осенний лист в
урагане, пролетаю без руля и без ветрил через мегасферу и проваливаюсь в
еще более густой мрак метасферы, распугивая непристойной бранью встречные
тени.

Здесь - бескрайние просторы, ужас, тьма. И огонек костра где-то
внизу.

Я плыву к нему, молотя руками и ногами по бесформенной вязкости.

"Это Байрон тонет, - мелькает мысль, - Байрон, а не я". Если мне и
суждено захлебнуться, то лишь в собственной крови и ошметках легочной
ткани.

Но теперь, по крайней мере, у меня есть выбор. Я могу предпочесть
жизнь. Остаться смертным, не кибридом, а человеком, не Сопереживанием, а
поэтом.

Выбиваясь из сил, я плыву против течения к далекому огоньку.

- Хент! Хент!

Помощник Гладстон, пошатываясь, входит в комнату. Его длинное лицо
посерело от тревоги и усталости. Еще ночь, но обманчивые предрассветные
сумерки уже подползают к окну.

- Боже мой, - произносит Хент, в ужасе глядя на мою грудь.

Скосив глаза, я вижу яркие, почти праздничные разводы артериальной
крови на рубашке и простынях.

Хента разбудил мой кашель; приступ кровохарканья вернул меня на
Площадь Испании.

- Хент! - я задыхаюсь и снова валюсь на подушки. Нет даже сил
шевельнуться.

Хент садится на кровать, берет меня за руку. Он понимает, что я
умираю.

- Хент, - шепчу я, - есть новости, чудесная информация. Просто
чудесная!

- Потом, Северн. Отдыхайте. Я наведу здесь порядок, и тогда вы мне
все расскажете. Времени у нас много.

Я пытаюсь привстать и висну у него на руке, цепляясь липкими пальцами
за плечо.

- Нет, - шепчу я, слыша, как в такт клокотанию в горле булькает
фонтан за окном. - Не так уж много. Пожалуй, у нас его совсем нет.

Умирая, я понял наконец, что не являюсь ни избранным сосудом
человеческого Высшего Разума, ни единством ИскИна и человеческого духа, и
вообще - никакой я не Избранный.

Я просто поэт, умирающий вдали от дома.

Полковник Федман Кассад погиб в бою.

Мельком взглянув на Монету, Кассад бросился за Шрайком. Миг
головокружения - и все вокруг залил яркий солнечный свет.

Шрайк прижал руки к корпусу и попятился. Казалось, в его глазах
отражается кровь, забрызгавшая скафандр Кассада. Кровь Кассада.

Полковник огляделся. Они снова оказались в Долине Гробниц, но как
здесь все изменилось! На месте каменистой пустоши, примерно в
полукилометре от долины, вырос лес. На юго-западе, где раньше виднелись
руины Града Поэтов, мягко сияли в лучах заката башни и сводчатые галереи
большого города, обнесенного крепостным валом. Между городом и долиной
раскинулись луга с высокой травой, колыхавшейся под ветерком, который
изредка налетал с вершин Уздечки.

Слева от Кассада простиралась сама Долина. Ее изъеденные эрозией
скальные стены осели и поросли бурьяном. А Гробницы... Похоже, их только
что соорудили - с Обелиска и Монолита еще не были убраны строительные
леса. Стены и крыши ослепительно сверкали, точно их позолотили и на
совесть отполировали, но входы были закрыты наглухо. Вокруг Сфинкса
громоздились какие-то таинственные машины, опутанные толстыми кабелями.
Кассад наконец догадался: он попал в далекое будущее - на несколько веков,
а то и тысячелетий вперед - в канун дня, когда Гробницы были отправлены в
прошлое.

Он обернулся.

Несколько тысяч мужчин и женщин выстроились рядами на травянистом
склоне, бывшем когда-то скалой. Все стояли молча, пожирая Кассада глазами,
словно солдаты, ожидающие приказа полководца. Кое-где мерцали силовые
скафандры, но гораздо чаще встречались шерсть, чешуя и крылья. Кассад уже
видел подобных людей - в том месте/времени, где его исцелили.

Монета. Она стояла между Кассадом и этой странной армией - мягкий
бархатисто-черный комбинезон, силовое поле вокруг талии, красный шарф на
шее и какое-то оружие с тонким, словно былинка, стволом за плечами - и не
сводила с него глаз.

От этого взгляда раны полковника заныли с новой силой, и он
покачнулся.

Монета не узнавала его. Ее лицо выражало ожидание, недоумение...
страх?.. То же самое, что и лица остальных. Долина была погружена в тишину
- только ветер порой хлопал флажком или шуршал травой. Кассад смотрел на
Монету, она - на него.

Шрайк, почти по колено в траве, застыл стальным истуканом в десяти
метрах от полковника.

А позади Шрайка, преграждая путь к долине, выстроились легионы
Шрайков. Плечом к плечу, ряд за рядом. Острые, как бритвы, клинки сверкали
в лучах заката.

"Своего" Шрайка - ШРАЙКА - Кассад узнал лишь по пятнам крови на шипах
и панцире. В глазах монстра пульсировал багровый огонь.

- Это ты, не так ли? - раздался позади Кассада негромкий голос.

От резкого поворота он почувствовал головокружение. Монета! Она
застыла в нескольких шагах от него. Те же коротко подстриженные волосы и
глубокие зеленые глаза с коричневыми искорками, та же тонкая, почти
прозрачная кожа. Кассаду захотелось коснуться ее щеки, провести пальцем по
знакомому изгибу нежных губ, но руки словно налились свинцом.

- Это ты, - повторила Монета, но уже с утвердительной интонацией. -
Тот самый воин, чье появление я предсказывала.

- Ты не узнаешь меня, Монета? - В нескольких местах тело Кассада
разрублено почти до кости, но что боль от ран в сравнении с болью души в
этот миг!

Покачав головой, она знакомым движением откинула волосы со лба и
переспросила:

- Монета? Красивое имя. Оно означает и "Дочь Памяти", и
"напоминающая".

- Разве оно не твое?

Монета улыбнулась, и Кассаду вспомнилась ее улыбка на лесной поляне,
где они впервые встретились.

- Нет, - негромко ответила она. - Пока еще нет. Я только что прибыла
сюда. Мое странствие и служение еще не начались. - И она назвала Кассаду
свое имя.

Кассад заморгал и недоверчиво коснулся прохладной щеки.

- Я люблю тебя, - наконец сказал он. - Мы встречались на полях
сражений, затерянных в памяти. Ты всюду была со мной. - Он оглянулся. -