Презрение к славе насторожило бы Йорка, но искреннее безразличие Мура
смягчило его суровую душу.
слушал, как владельцы суконных и одеяльных фабрик восторгаются его мужеством
и восхваляют его подвиги, перемежая лесть со свирепыми угрозами в адрес
рабочих. Для мистера Йорка это было отрадное зрелище. Сердце его ликовало
при мысли, что все эти неуклюжие комплименты огорчают Мура и заставляют его
почти стыдиться своих поступков. Упрек, оскорбление, даже клевету не трудно
принять с улыбкой, но выслушивать похвалы людей, которых презираешь, -
испытание тяжкое. Мур не раз с великолепной выдержкой противостоял
озлоблению воющей толпы, не раз встречал с легким сердцем и мужественной
осанкой грозы и бури всеобщей неприязни, но теперь низкопробные похвалы и
поздравления торгашей заставили его уныло понурить голову и устыдиться
самого себя.
которое ты ратуешь, не правда ли? Одно только жаль, парень, - добавил он, -
жаль, что ты не повесил тех четырех бродяг. Если бы это тебе удалось, все
наши дворянчики выпрягли бы коней из твоей кареты, впряглись бы в нее сами,
и дюжина двуногих ослов доставила бы тебя в Стилбро как победоносного
полководца!
минут пять спустя; он догнал Мура на дороге, и они выехали из Стилбро
вместе.
последние лучи солнца меркли, золотя края облаков; приближалась октябрьская
ночь, покрывая равнину густеющими тенями.
весьма довольный тем, что Мур вернулся наконец в Йоркшир, болтал почти без
умолку, радуясь попутчику в дальней дороге. Он коротко, но от этого не менее
язвительно высказался о судебном процессе и приговоре, затем перешел к
местным сплетням и, наконец, накинулся на самого Мура.
гладко, Фортуна тебе улыбалась и готова была подарить первый приз своей
лотереи - двадцать тысяч фунтов. Нужно было только протянуть руку, чтобы
взять их. Что же ты сделал? Велел седлать и отправился верхом в Варвикшир на
охоту за негодяями! Твоя возлюбленная, - я имею в виду Фортуну, - простила
тебе и это. Она сказала: "Я его извиняю: он еще слишком молод". Подобно
статуе Терпения на надгробиях она ждала, пока охота не закончилась, пока
подлая дичь не была затравлена. Она надеялась, что ты вернешься и будешь
умником. Тогда она еще, может быть, отдала бы тебе первый приз. Однако, -
продолжал мистер Йорк, - она была крайне удивлена, да и я тоже, когда
узнала, что, вместо того чтобы мчаться сломя голову домой и сложить свои
лавры к ее ногам, ты преспокойно сел в карету и отправился в Лондон. Что ты
там делал, - известно одному сатане! Я думаю, ничего путного, - наверное,
просто сидел и дулся. Лицо у тебя и раньше-то на лилию не походило, а теперь
и вовсе позеленело, как оливка. Ты уже не прежний красавчик, друг мой!
потеряна. Еще до рождества она станет леди Наннли.
получить, клянусь!
всегдашней бледности становится прямо пунцовой, едва заслышав твое имя.
Филипп - размазня, как я его называю, - ни рыба ни мясо. Кроме того, он еще,
говорят, пописывает стишки, рифмует всякую чепуху. Ты-то выше этого, Роб, в
этом я уверен!
время? Уже одиннадцатый час, мистер Йорк!
думаю, ты ей нравишься или во всяком случае нравился, - она тебя простит.
Постой-ка, да ты смеешься? Уж не надо мной ли? Похихикай лучше над
собственной глупостью! Впрочем, я вижу, улыбочка-то кривая! У тебя сейчас
такая кислая физиономия, что просто любо!
колеса, я бился как рыба об лед, вывихнул обе руки, стараясь избавиться от
оков, и расшиб свою крепкую голову об еще более крепкую стену.
тебе на пользу и пособьет с тебя спеси.
товар? Вы этим торгуете? Или, может быть, кто-нибудь другой? Дайте адрес: я
непривередливый покупатель и готов расстаться с последней гинеей, лишь бы
приобрести такую штуку!
высказываются начистоту. Что же с тобой творится?
разладилась, котел, который я принимал за свое сердце, сейчас работает под
таким давлением, что вот-вот разорвется.
и ты станешь поэтом. Если на тебя нашло вдохновение, не стесняйся, Роберт,
высказывайся. На этот раз я все выдержу.
делаешь то, о чем сожалеешь десятки лет, чего не искупишь всей своей жизнью.
очень люблю. Продолжай, говори, слова принесут тебе облегчение. Сейчас мы на
пустоши, и на много миль вокруг нет ни одной живой души.
скребут на душе, и уж лучше вы сейчас выслушаете их вопли.
Луи поет, его голос звучит, словно нежный, глубокий колокол, - меня и то
дрожь пробирает. Ночь тиха, она тоже слушает. Смотри, она склонилась над
тобой, как черный поп над еще более черным грешником в исповедальне.
Исповедуйся, парень! Не скрывай ничего! Будь откровенен, как убежденный,
оправданный и возведенный в святые методист на показательном богослужении.
Считай себя хоть грешнее самого Вельзевула: это облегчит тебе душу.
Йорк, окажите мне милость! Я сейчас сойду с коня и лягу на дорогу, а вы
проскочите по мне взад и вперед раз двадцать, согласны?
уголовное дознание.
вспыхивали и разгорались ее глаза, когда она меня замечала в толпе. Она вся
заливалась румянцем, когда подавала мне руку и спрашивала: "Как поживаете,
мистер Мур?" Мое имя оказывало на нее волшебное действие. Стоило кому-нибудь
его произнести, и она сразу менялась, - я это ясно видел. И сама она
произносила его самым нежным голосом, на какой только способна. Она была со
мною сердечна, интересовалась моими делами, беспокоилась за меня, желала мне
добра, пользовалась малейшим предлогом, чтобы мне помочь. Я долго наблюдал,
размышлял, сравнивал, выжидал, взвешивал и, наконец, пришел к единственно
возможному заключению: да, это любовь! Я смотрел на нее, Йорк! - продолжал
Роберт Мур. - Я видел ее молодость и красоту, видел ее силу. Ее богатство
могло бы восстановить мою честь и мое дело. Впрочем, я ей и так признателен:
однажды она мне весьма существенно и вовремя помогла, одолжив пять тысяч
фунтов. Мог ли я все это позабыть? Мог ли я усомниться в ее любви? Рассудок
нашептывал мне "Женись, женись!". Что было делать? Закрыть глаза на все ее
прелести, отказаться от заманчивого будущего, презреть разумные советы,
отвернуться от нее и бежать? Мог ли я это сделать?
привязана, - говаривал я себе. - Она в меня влюблена!" Потом я раздумывал
над этими словами, повторял их снова и снова, пробовал на вкус, наслаждался
ими с гордым, сладостным самодовольством, восхищаясь только собственной
своей персоной и не оказывая ей при этом даже уважения. В глубине души я
насмехался над ее наивностью и простотой, над тем, что она первая влюбилась
в меня и первая это показала... Послушайте, Йорк, похоже, у вашего хлыста
увесистая ручка: когда вам захочется, размахнитесь получше и выбейте меня из
седла! Я заслуживаю хорошей взбучки...
разглядеть тебя получше признайся начистоту - ты ее любишь или нет? Мне
хотелось бы знать, я очень любопытен.
привлекательна. Временами она кажется вся сотканной из огня и воздуха; я
стою и любуюсь ею, впрочем даже не думая о том, чтобы обнять ее и
поцеловать. Выгода и тщеславие неудержимо влекли меня к ней, но я никогда не
думал о ней, как о жене, как о своей половине, может быть лучшей, чем я сам.
Когда подобная мысль приходила мне в голову, я от нее отмахивался и грубо
говорил самому себе: "С нею ты будешь богат, без нее - разоришься". Я
клялся, что буду действовать как делец, а не как романтик.
Это было как раз накануне моего отъезда в Бирмингем. Видите ли, я решил
наконец принять великолепный подарок Фортуны. О своем приезде я известил ее
запиской, в которой просил о свидании наедине. Шерли была дома и совсем
одна.
делу. Смущен был я, однако полон решимости. Уж не знаю сам, как я все это ей
изложил, - знаю только, что принялся за дело рьяно и круто, - пожалуй, даже
Березин Федор
Лондон Джек
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Ильин Андрей
Шилова Юлия