другом конце провода седой врач-полковник, с которым я знаком еще с
Алма-Аты, спохватывается:
позови к телефону эту черненькую лебедь. Нынче же ее заберу.
невесел.
званый ужин!
приятно мое оживление. Однако тотчас огорчение, испуг проглядывают в
складочках лица.
дипломатическую миссию: комбат-де просит забыть о его грубостях, приносит
покорнейшие извинения. Бозжанов, возьмешься быть моим послом?
Он восклицает:
Толстунов - рассудительный старший политрук посоветовал своему другу-послу
захватить с собою ловкого Гаркушу. Признаться, в душе я опять подивился
Толстунову: черт возьми, все ему известно.
женщину с майорскими шпалами в петлицах и Варю Заовражину.
столкновение.
пригласил гостей к столу. Не жеманничая, Варя села как своя.
Величественная "черненькая лебедь", поговорив по телефону со своим
начальством, тоже согласилась разделить нашу трапезу. Однако она и теперь,
при каждой встрече, любит мне припомнить, какую я ей задал трепку в
Горюнах.
7. "ТАК ДЕРЖАТЬ - ЗНАЧИТ НЕ УДЕРЖАТЬ"
яснеет утро. На воле тишина. Редкая пальба по Матренину и Горюнам
оборвалась еще до рассвета; уснув, я не заметил, в какой час она
кончилась. Серые тона ноябрьского утра постепенно становятся светлей. Вот
чуть заголубело незаволоченное, как и вечером, небо. И вдруг, будто эта
проглянувшая блеклая голубизна была сигналом, по всему фронту рявкнула,
взгремела артиллерия немцев.
Рахимов. Давно мы не слышали такого грома. Непрестанно возникали его
гулкие раскаты. Так в штормовую погоду бьет, обрушивается на препятствие
ревущая волна прибоя. Канонада как бы перекатывалась по фронту. Она то
уходила вправо, то возвращалась, рокотала в той стороне, куда были
выдвинуты роты Филимонова и Заева. Потом огневой бурун снова шел направо.
воздухе ходили, разворачивались, порой пикировали, сбрасывали боевой груз
немецкие бомбардировщики. Два "горбача" - самолеты-наблюдатели - кружили в
высоте.
поделиться такой мыслью - характерна для Панфилова. Легко ли четыре часа
молчать, не подкрепляя огнем дух своих войск, окопавшихся на передних
рубежах? Четыре часа молчать - это значило верить солдату, его мужеству,
сознанию долга. И располагать ответной верой.
противника, а наши скрыты. Панфилов не раз говорил, что надо уметь
разгадывать намерения врага по голосам его пушек. Расстановка артиллерии,
сосредоточенность, кучность огня позволяют определить направление
готовящегося главного удара. Однако эту истину ведали, конечно, и немцы.
Они применяли военную хитрость, прокатывая с фланга на фланг волну огня.
Вот и отыщи, где они намерены прорваться!
измочалить, исколотить передний край, потом перебросить огонь в глубину.
Или сперва обрушиться на позиции вторых эшелонов, устрашить, смутить
резервы, затем перенести огонь - ударить по передовой... И рывок!
по переднему краю, они затем несколькими залпами угостили и нас в
Матренине к в Горюнах. На своем новом рубеже батальон понес первые потери.
Я не знал, что в эти минуты происходило впереди, - атаковали ли немцы, где
именно? - но вот их артиллерия снова оттянула прицел, громыхающий каток
опять стал прокатываться по фронту.
батальона дне.
противотанковых орудий из резерва командира дивизии. Это служило знаком,
что Панфилов не изменил своей оценки намерений противника, укреплял мой
узелок. Артиллеристы заняли огневые позиции в лесу, наведя стволы на еще
не совсем задернутое снегом Волоколамское шоссе.
вздымались, медленно расплывались в небе черные дымы. А у нас на холме,
где протянулись Горюны; не прерывалась солдатская страда. Бойцы крошили
землю, рыли и рыли оборону.
минут наблюдал. Вот фанерный макет танка быстро движется к бойцу,
укрывшемуся в ямке. Что же тот медлит? Нет, все же успел. Вскинулся, еще
миг выждал, метнул гранату. Хорошо, четко сработал! А, это худенький,
слабогрудый Джильбаев, мой сородич. Теперь вот он каков! Верю ему, знаю -
не зажмурит в ужасе глаза, не побежит, встретит танк гранатой.
политрук Кузьминич. Солдатская одежда - короткие голенища тяжелых сапог,
ватные теплые штаны, что видны из-под встопорщившейся горбом шинели, -
по-прежнему кажется чужой на нем. Танк приближается. Кузьминич, стараясь
побороть неповоротливость, по-молодому быстро вскакивает, размахивается
и... И тотчас слышится характерный, с кавказским акцентом, голос Шакоева:
хромовых сапогах, в загрязненной почти дочерна, ушитой по фигуре
телогрейке, - пожалуй, в нем появилось некое особое щегольство оборванца,
- легко подбегает к сорокалетнему мужу науки, впервые, быть может,
пробующему метнуть противотанковую громоздкую гранату. Шакоев спокойно
обучает политрука. Доносятся слова:
генерала Панфилова команда истребителей танков во главе с лейтенантом
Угрюмовым. Ответив неизменным кратким "есть!", я вернулся на складное
кресло - это удобное кресло-кровать где-то раздобыл и притащил Синченко, -
вернулся, уселся и задумался.
забирают тебя, так глубоко в них погружаешься, что перестаешь замечать
комнату, все окружающее. Правильно ли расставлены силы? Что сделаю, если
бой сложится так? Как поступлю, если противник подойдет отсюда? Если
вырвется сюда?
ошибаюсь. Лев Толстой в наброске предисловия к роману "Война и мир"
говорил о миллионе вариантов, которые проносятся перед художником.
Возможно, творчество командира сродни погруженности художника. Удержаться
до двадцатого! В эти часы командирской творческой сосредоточенности
задача, полученная от Панфилова, становилась моим собственным созданием,
моим детищем.
вот гремящая волна покатилась в сторону, пошла обратно... Вот наступили
басы наших пушек, вот зачастила, забарабанила наша истребительная
артиллерия. Что же там? Уже дерутся? Уже идет атака немцев?
дойдет до сути. Оказалось, что к высотке, где окопалась рота Заева,
проникла какая-то группа немцев с минометами. Возможно, лишь разведка.
Винтовочный залп уложил несколько немцев. Другие под прикрытием огня
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Самойлова Елена
Афанасьев Роман