непреклонный, но не могла справиться с мягкой своей натурой и расплакалась.
Правда, я был еще юн, но такое выражение чувств весьма подняло ее в моих
глазах, и я подумал, что оно очень к лицу ей, добродетельной жене и матери.
станется? Как она могла так жестоко поступить и с собой и с ним!
миловидной, и обрадовался, что и она об этом не забыла.
спать. Но даже во сне она плачет об Эмли. И целый день малютка Минни плакала
об ней и все спрашивала, правда ли, что Эмли такая нехорошая. Что же мне
было ей сказать, если Эмли в последний свой приход к нам - это было вечером
- сняла со своей шеи ленточку и повязала ее вокруг шеи малютки Минни? А
потом опустила на подушку свою голову рядом с головкой Минни и ждала, пока
та крепко уснет... И теперь эта ленточка на шейке Минни. Может быть, ее
нужно снять, но как мне быть? Эмли - очень дурная, но они так друг друга
любили! А ведь ребенок ничего не понимает...
комнаты и стал ее успокаивать. Я оставил их вдвоем и отправился домой, к
Пегготи, еще более печальный, чем раньше, если это только было возможно.
усталость, вызванную бессонными ночами и тревогой за мужа, осталась у брата,
где хотела пробыть до утра. В доме, кроме меня, была только старушка,
которую Пегготи наняла несколько недель назад, когда уже не могла заботиться
о хозяйстве. В услугах старушки я не нуждался и отослал ее спать, что было
ей весьма по душе, а сам уселся в кухне перед очагом, чтобы все обдумать.
меня словно подхватила волна и повлекла к тем далям, в которые так странно
вглядывался этим утром Хэм, как вдруг стук в дверь прервал течение моих
смутных мыслей. На двери висел молоток, но это не был удар молотком. Это был
стук рукой, да к тому же в нижнюю часть двери, как будто стучал ребенок.
особы. Я открыл дверь и, к своему удивлению, не увидел ничего, кроме
огромного зонтика, который, казалось, пришел сам собой. Но тут же я
обнаружил под ним мисс Моучер.
на лице мисс Моучер, тщетно пытавшейся закрыть зонтик, то "игривое"
выражение, которое произвело на меня такое сильное впечатление во время
нашего первого и последнего свидания. Но когда она обратила ко мне свое
лицо, оно было очень серьезно. А когда я освободил ее от зонтика, весьма
неудобного даже для ирландского великана *, она сжала свои ручонки с таким
огорченным видом, что я даже почувствовал к ней симпатию.
взглядом пустынную улицу, не совсем ясно, впрочем, понимая, зачем мне это
нужно.
прошмыгнула мимо меня в кухню. Когда я затворил дверь и с зонтиком в руке
вошел в кухню вслед за нею, мисс Моучер уже сидела на уголке каминной
решетки - она была низенькая, с двумя перекладинами наверху для тарелок, -
сидела, укрывшись в тени котелка, и, покачиваясь, терла руками колени,
словно ей было больно.
нежданную гостью и наблюдать столь странное ее поведение, я снова
воскликнул:
сердцу. - У меня болит вот здесь! У меня очень болит вот здесь! Подумать
только, что это могла так кончиться! А ведь я, безмозглая дура, могла бы все
предвидеть и, пожалуй, предотвратить!
нескладной фигурки, закачалась взад и вперед вместе с ее крохотным телом, а
на стене заколыхалась шляпа совсем гигантская.
опрометчивые юнцы, высокие и рослые, когда видят, что такое маленькое
существо, как я, способно что-то чувствовать! Я для них только игрушка, они
забавляются мною, а потом бросают, когда им это прискучит... И они
недоумевают, как же это я чувствую глубже, чем игрушечная лошадка или
деревянный солдатик! Да, да, всегда так. Вечно одно и то же!
как вам кажется, - сказал я. - Возможно, я не должен был удивляться, когда
увидел вас в таком состоянии... Ведь я вас так мало знаю. Я сказал не
подумав...
разводя руками, чтобы я мог видеть ее всю, с головы до пят. - Вот, смотрите!
Я вот такая, и мой отец был такой, и у меня такая сестра и брат такой. Много
лет работаю я ради брата и сестры, изо всех сил работаю, мистер Копперфилд,
с утра до ночи. Ведь я должна жить. И никому я зла не приношу. Если
находятся такие люди, которые по недомыслию или из жестокости подсмеиваются
надо мной, что же мне остается делать, как не смеяться над собой, над ними,
над всем на свете? Ну что ж, иногда я так и делаю. Чья же это вина? Моя?
продолжала крошечная женщина, с упреком покачивая головой, - неужто вы
думаете, что он отнесся бы ко мне благосклонно, захотел бы мне помочь? Если
бы маленькая Моучер (которая отнюдь не виновата, молодой джентльмен, в том,
что она такой родилась) обратилась в беде к нему или к таким, как он, неужто
вы думаете, что они бы услышали ее слабый голос? Маленькая Моучер, будь она
самой злобной и тупой из пигмеев, все равно нуждалась бы в средствах к
существованию, но чего бы она добилась? Ничего! Она задохлась бы в погоне за
хлебом насущным!
платок и вытерла глаза.
думаю, она у вас добрая, - порадовались тому, что я все это выношу и умею
быть веселой, хотя и знаю, какова я... А я, во всяком случае, радуюсь, что
мне удается идти своей дорожкой в жизни и никому за это не быть обязанной, и
что на все то, чем в меня швыряют по глупости или из тщеславия, я отвечаю
только невинным обманом. Я не горюю о том, чего у меня нет в жизни, - ну что
ж, так для меня лучше, а повредить это никому не может. И если для вас,
великанов, я только игрушка, то хотя бы обращайтесь со мной деликатно!
глядя:
одышка, сами понимаете - я не в состоянии ходить так быстро, как вы, и не
могла вас догнать. Но я догадалась, куда вы идете, и вот я здесь. Я уже
заходила сюда сегодня, но доброй хозяйки не было дома.
часов утра. Помните, что сказал мне Стирфорт об этой несчастной девушке,
когда я видела вас обоих в гостинице?
стене закачались, когда она задала этот вопрос.
этом думал. Так я и сказал ей.
указательный палец перед сверкающими своими глазами. - И да будет трижды
проклят этот негодный слуга! А я-то думала, что вы еще с детства влюблены в
нее.
ее, краснели и были так взволнованы? - воскликнула мисс Моучер, ломая руки и
ерзая на своем сиденье.
другой причине.
платок и, держа его обеими руками, стала прикладывать к глазам, всякий раз
топая при этом ножкой. - Он то помучит вас, то приласкает, я это видела! А
вы - вы были воском в его руках, я это тоже видела. Как только я вышла тогда
из комнаты, его слуга мне сказал, что "невинный юнец" (так он вас называл, а
вам всю вашу жизнь следует звать его "старый негодяй") влюблен в девушку, а
она, мол, ветреная особа и вы ей нравитесь, но его хозяин не позволит, чтобы
дело дошло до беды, - больше ради вас, чем ради нее, - и потому, мол, они
находятся здесь. Как же я могла этому не поверить? Когда Стирфорт пел ей
хвалу, я видела, что это вам льстит и услаждает ваш слух! Ведь это вы первый
назвали ее имя. И вы сознались, что уже давно восхищаетесь ею. Как только я
заговорила о ней, вас начало бросать то в жар, то в холод, вы то краснели,
то бледнели. Что же я могла подумать, что же мне оставалось думать? Да
только одно: вы молодой повеса, которому не хватает лишь опыта, но попали в
руки человеку, достаточно опытному, и он, если захочет, может вас уберечь
для вашего же блага. Ох! Они очень боялись, что я доберусь до истины! -
воскликнула мисс Моучер, соскочила с решетки и засеменила по кухне, в
отчаянии воздевая ручки. - Они знали, как я проницательна, - ведь я должна
быть проницательной, чтобы пробиваться в жизни! - и они меня провели, и я
передала этой несчастной девушке письмо, а благодаря ему, я уверена, и
завязались ее отношения с Литтимером, которого нарочно оставили здесь.
Моучер, которая бегала по кухне взад и вперед, пока не запыхалась; тогда она
снова присела на каминную решетку и, вытирая лицо платком, долго покачивала
головой, не делая никаких других движений и не нарушая молчания.