Подумать только, что у него больше нет ни одного благовидного предлога,
чтобы убедить Роберту подождать с этим ее окончательным и бесповоротным
требованием. Он отчаянно напрягал мозг. Нельзя писать ей длинные
Компрометирующие письма: это было бы безумием, раз он решил не жениться на
ней. Притом он весь еще был под впечатлением объятий и поцелуев Сондры. В
таком настроении он не мог написать Роберте, даже если бы и хотел.
сделать, как-то успокоить ее. Через десять минут после того, как он
дочитал второе письмо, он уже пытался вызвать ее по телефону. После
получасовых нетерпеливых усилий ему наконец удалось дозвониться и он
услышал ее голос, слабый и, как ему вначале показалось, раздраженный (на
самом деле им просто было плохо слышно друг друга).
волновалась. Ты получил мои письма? А я уж собиралась утром уехать отсюда,
если ты до тех пор не позвонишь. Я просто не могу, когда от тебя нет
никаких вестей. Где ты был, дорогой? Ты помнишь, что я писала тебе о моих
родителях? Они уезжают. Почему ты не пишешь, Клайд, или хоть не звонишь
чаще? Как насчет того, что я тебе писала про третье число? Ты приедешь,
это наверно? Или мне встретить тебя где-нибудь? Я так нервничала последние
три-четыре дня, но теперь, когда я опять с тобой поговорила, может быть, я
смогу немножко успокоиться. Пиши мне каждые два-три дня хоть по нескольку
слов, непременно! Почему ты не хочешь, Клайд? Ты мне ни разу не написал за
то время, что я здесь. Я не могу рассказать тебе, в каком я состоянии. Мне
слишком трудно держать себя в руках.
так. В сущности, казалось Клайду, она разговаривает очень неосторожно;
правда, дом, откуда она говорит, в это время совершенно пуст. Она
объяснила, что она там совсем одна и никто не может ее услышать, но Клайда
это мало успокоило. Он не желал, чтобы она называла его по имени и
упоминала о своих письмах к нему.
что ему трудно писать ей так часто, как она считает нужным. Ведь он же
говорил ей, что приедет двадцать восьмого или около этого, если сможет. Он
и приехал бы, если бы мог, но похоже, что ему придется отложить свой
приезд еще на неделю, даже немного больше: до седьмого или восьмого июля.
Тогда он успеет собрать еще пятьдесят долларов, - у него на этот счет есть
кое-какие соображения, эти деньги ему совершенно необходимы. А на самом
деле (такова была задняя мысль Клайда) тогда он успеет в конце следующей
недели, - он так жаждал этого, - еще раз навестить Сондру. И вдруг это
требование Роберты. Не может ли она поехать со своими родителями на
неделю-другую, а потом он приедет за ней или она приедет к нему? Тогда у
него будет больше времени...
если так, она, безусловно, сейчас же вернется в Ликург, к Гилпинам, и не
станет тратить здесь время на то, чтобы готовиться к отъезду и понапрасну
ждать Клайда, раз он и не собирается приезжать... И тут Клайд вдруг решил,
что можно с таким же успехом пообещать ей приехать третьего; а если он и
не приедет, то в крайнем случае тогда сговориться с нею, где им
встретиться. Ибо даже теперь он не решил, что будет делать. Ему нужно еще
немного времени, чтобы подумать... немного времени, чтобы подумать...
будто у меня нет никаких забот в связи с нашим отъездом. Ты не знаешь,
чего мне может стоить такой шаг. Не так-то просто со всем покончить, а
тебя, видно, это мало трогает. Я знаю, тебе тяжело и все такое, ну а мне
каково? Я делаю все, что только в моих силах; я должен обо всем подумать.
Неужели ты не можешь просто потерпеть до третьего? Пожалуйста, потерпи. Я
обещаю писать, а если не смогу, то буду через день тебе звонить. Хорошо?
Но я ни в коем случае не хочу, чтобы ты называла меня по имени, как только
что. Это наверняка может привести к неприятностям. Пожалуйста, не делай
этого. В следующий раз, когда я буду звонить тебе, я просто скажу, что
тебя спрашивает мистер Бейкер, понимаешь? А ты после можешь сказать, что
это кто-нибудь из твоих знакомых. А если в крайнем случае что-нибудь
помешает нам выехать именно третьего, - ну, тогда, если хочешь, приезжай
сюда или куда-нибудь поблизости от Ликурга, и потом мы двинемся при первой
же возможности.
этому), в его голосе слышалась прежняя нежность и кажущаяся беспомощность,
которая когда-то совершенно покоряла Роберту и даже теперь пробудила в ней
странное, лишенное всякого основания чувство благодарности. И она сразу же
кротко, даже ласково ответила:
знаешь. Это только сейчас так вышло, потому что мне было очень плохо, и я
не могла с собой справиться. Ты это понимаешь, Клайд, правда? Я не могу не
любить тебя. И, наверно, всегда буду любить. И я совсем не хочу огорчать
тебя, милый, правда! Я постараюсь больше так не делать!
почувствовав свою прежнюю власть над нею, готов был снова разыграть
влюбленного, лишь бы только Роберта была не слишком непреклонна и не
требовала, чтобы он немедленно ее увез. Хотя он больше не любит ее,
говорил себе Клайд, и не думает на ней жениться, но ради той, другой, ради
своей мечты он может по крайней мере быть добрым к ней, не так ли?
Притвориться! Итак, этот разговор кончился примирением, основанным на их
новом уговоре.
возвратился, немного стихла) Клайд, Сондра, Стюарт и Бертина вместе с
Ниной Темпл и юношей по имени Харлей Бэгот, гостившим у Тэрстонов,
проехали на автомобиле сначала к Бухте Третьей мили (небольшое дачное
место, примерно в двадцати пяти милях к северу от Двенадцатого озера), а
оттуда, между двух стен огромных елей, - на озеро Большой Выпи и другие
меньшие озера, затерянные в глуши бора, простиравшегося на север от озера
Трайн. Клайд вспомнил теперь, какое странное впечатление произвели на него
эти глухие, почти безлюдные места. Это были дебри - в самом полном смысле
слова. Узкие, размытые дождем грязные дороги с глубокими колеями
извивались меж высоких, молчаливых и сумрачных деревьев, повитых траурными
гирляндами ядовитых ползучих растений, и, лесу этому, казалось, не будет
конца. Жуткие, таинственные, непролазные трясины и топи виднелись по
сторонам этих дорог; там и сям они были, точно покинутые поля сражений,
усеяны трупами деревьев: пропитанные сыростью гниющие стволы, наваленные
Друг на друга, иногда в четыре яруса, вязли, в зеленом иле. На поросших
лишаями или мхом пнях и гнилых корягах блестели глаза и спинки лягушек,
безмятежно греющихся в лучах июньского солнца; в воздухе вилась мошкара;
изредка мелькал хвост змеи, потревоженной неожиданным появлением машины и
нырявшей в густые заросли ядовитых трав и водяных растений.
случае на озере Пасс. Сам того не понимая, он подсознательно оценивал
уединенность этого заброшенного места: она может иной раз оказаться
полезной. И вдруг странная водяная птица с резким криком пролетела где-то
близко и скрылась в темной чаще леса. От этого крика Клайд вздрогнул и
привстал в автомобиле: никогда в жизни он не слыхал, чтобы так кричала
птица.
коже!
уединенных озер, о существовании которых он никогда прежде не слыхал. Вся
местность, по которой они сейчас ехали так быстро, как только позволяли
покрытые непролазной грязью дороги, была испещрена озерами, затерянными
среди густых хвойных лесов. И лишь очень редко можно было заметить
какие-нибудь признаки жилья, к которому вела едва приметная тропинка либо
песчаная или ухабистая дорога, исчезавшая среди темных деревьев. В
большинстве берега самых дальних озер были почти необитаемы, и одинокая
хижина или далекий домик, видневшиеся над гладью вод какого-нибудь
самоцвета в оправе из елей, вызывали всеобщее любопытство.
девушки нашли, а тело ее спутника - нет... Какой все-таки ужас!
что еще через несколько миль машина наконец выехала на открытое
пространство в северной части длинного узкого озера. Южную часть его
отделял островок или мыс, за которым, должно быть, озеро тянулось еще
далеко, с изгибами и поворотами, не видными с того места, где остановился
автомобиль. Оно казалось совсем пустынным, если не считать небольшой
гостиницы и сарая для лодок в ближнем конце. На всем озере они не увидели
в этот час ни одной байдарки или лодки. И как у всех других озер, мимо
которых они проезжали, по берегам его, вплоть до самой воды, стояли на
страже все те же высокие темно-зеленые островерхие ели с раскидистыми
ветвями, совсем как дерево за его окном в Ликурге. А вдалеке на юго-западе
вздымались горбатые спины мягко очерченных зеленых Адирондакских гор. По
озеру шла рябь от легкого ветерка, вода его, блестевшая на солнце, была
густого тона берлинской лазури, почти черная; это означало, как после
сообщил проводник, бездельничавший на низкой веранде маленькой гостиницы,
что здесь очень глубоко:
пристани.
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Акунин Борис
Андреев Николай