Чтение 106–й страницы книги ~Анж Питу~

Питу взял его на руки, как святой Симеон Иисуса, и понес.

Теперь он мог идти как угодно быстро.

Поскольку Питу уже не в первый раз брал Себастьена на руки, мальчик не
противился.

Так они дошли до Ларньи. Тут Себастьен почувствовал, что дыхание Питу
участилось; он сказал, что уже отдохнул и может идти так же быстро, как
Питу.

Но Питу великодушно замедлил шаг.

Полчаса спустя мальчики пришли в Арамон, "прелестный родной уголок", как
поется в романсе великого поэта, романсе, чья музыка несомненно гораздо
лучше, чем слова.

На окраине деревни мальчики остановились и огляделись по сторонам.

Первое, что они увидели, было распятие, которое благочестивый народ
ставит обыкновенно у входа в деревню.

Увы, дух вольномыслия, царивший в Париже, проник и в Арамон. Гвозди,
которыми были прибиты правая рука и ноги Христа, заржавели и сломались.
Христос висел на одной левой руке, и никому не пришло в голову починить этот
символ свободы, равенства и братства - добродетелей, которым так истово
поклонялись французы в конце восемнадцатого столетия, и вернуть его на то
место, куда поместили его иудеи.

Питу не отличался набожностью, но с детства привык уважать религию. При
виде этого заброшенного Христа у него сжалось сердце. Он нашел в одной из
оград тонкий гибкий прут, прочный как проволока, положил на траву каску и
саблю, взобрался на крест, прибил правую руку божественного мученика к
поперечине, поцеловал ему ноги и спустился.

Себастьен тем временем молился, стоя на коленях у подножия креста. За
кого он молился? Мы не знаем.

Быть может, за видение его детства, которое он всей душой надеялся вновь
обрести под высокими деревьями здешнего леса, за неведомую мать, которая
никогда не бывает неведомой. Ибо если даже она не кормила нас девять месяцев
своим молоком, то она непременно питала нас девять месяцев своей кровью.

Закончив святое дело, Питу вновь надел каску и пристегнул саблю к поясу.

Закончив молитву, Себастьен осенил себя крестным знамением и снова взял
Питу за руку.

Они вошли в деревню и направились к хижине, где Питу родился, а Себастьен
вырос.

Питу, слава Богу, хорошо знал Арамон, и все же ему не удалось найти свою
хижину. Пришлось спросить дорогу; ему указали на каменный домик с шиферной
крышей.

Сад вокруг домика был обнесен стеной.

Тетушка Анжелика продала дом сестры и новый владелец все разрушил: старые
стены, обмазанные глиной, старую дверь со щелью, через которую мог входить и
выходить кот, старые окна, наполовину застекленные, наполовину закрытые
бумагой, испещренной бессвязными каракулями маленького Питу, крышу, поросшую
зеленоватым мхом и обильной растительностью Новый владелец все разрушил,
ничего не пожалел!

Дверь была заперта, на пороге сидел большой черный пес, который оскалил
зубы при виде Питу.

- Идем, - сказал Питу со слезами на глазах, - идем, Себастьен, туда, где
все осталось по-прежнему.

И он увлек Себастьена на кладбище, где была похоронена матушка Питу.

Он не ошибся. Там в самом деле ничего не изменилось, только выросла
трава, а трава на кладбищах такая густая, что Питу еле узнал могилу матери.

По счастью, вместе с травой выросла веточка плакучей ивы. За три или
четыре года веточка превратилась в деревце. Питу пошел прямо к этому деревцу
и поцеловал землю под ним с тем же благоговением, что и ноги Христа.

Вставая, он почувствовал, как шелестят листья, колеблемые ветерком.

Он протянул руки, собрал ветки ивы и прижал к груди.

Ему казалось, будто это волосы матушки, которые он целует в последний
раз.

Мальчики не торопились уходить с кладбища; меж тем время шло.

Пора было оставить единственное место, где, казалось, жила память о
бедном Питу.

У Питу на мгновение мелькнула мысль отломать на прощанье ивовую ветку и
прикрепить к своей каске; он протянул было руку, но остановился.

Ему показалось, что он может причинить боль матушке, ломая ветку дерева,
чьи корни, наверно, обнимают развалившийся сосновый гроб, где покоится ее
тело.

Он снова поцеловал землю, взял Себастьена за руку и удалился.

Все арамонцы были в поле или в лесу, так что почти никто не видел Питу, а
поскольку каска и сабля изменили облик юноши, те немногие, что увидели, не
узнали его.

Питу брел по дороге в Виллер-Котре, живописной дороге, которая три
четверти мили идет лесом, и ничто не Могло отвлечь его от скорбных мыслей.

Себастьен шел за ним, такой же задумчивый и молчаливый.

Когда они добрались до Виллер-Котре, было около пяти часов пополудни.

Глава 58

КАК ПИТУ, КОТОРОГО ТЕТУШКА ПРОКЛЯЛА И ВЫГНАЛА ИЗ-ЗА ОДНОГО ВАРВАРИЗМА И ТРЕХ СОЛЕЦИЗМОВ, БЫЛ СНОВА ПРОКЛЯТ И СНОВА ИЗГНАН ЕЮ ИЗ-ЗА ПЕТУХА С РИСОМ

Питу пришел в Виллер-Котре той частью парка, которая носит название
Фазаний двор; он пересек танцевальную площадку, пустовавшую в будние дни;
три недели назад он провожал сюда Катрин.

Сколько событий произошло в жизни Питу и в жизни Франции за эти три
недели!

Потом, пройдя длинной каштановой аллеей, он вышел на площадь перед
замком, обогнул коллеж аббата Фортье и постучался в дверь черного хода.

С тех пор, как Питу покинул Арамон, прошло три года, но с тех пор, как он
покинул Виллер-Котре, Прошло всего три недели, так что совершенно понятно,
почему никто не узнал его в Арамоне, но все узнали, его в Виллер-Котре.

В мгновение ока по городку разнесся слух, что вернулись Питу с
Себастьеном Жильбером, что оба они через дверь черного хода вошли в коллеж
аббата Фортье, что Себастьен за время отсутствия почти не изменился, а у
Питу появились каска и длинная сабля.

Все это привело к тому, что у парадной двери собралась целая толпа; все
подумали, что раз Питу вошел к аббату Фортье через маленькую дверь со
стороны замка, то выйдет он через парадную дверь на улицу Суассон.

Этой дорогой он ходил в Пле.

На самом деле Питу пробыл у аббата Фортье ровно столько времени, сколько
нужно, чтобы передать его сестре письмо доктора Жильбера, препоручить ее
заботам Себастьена и заплатить пять двойных луидоров за пансион.

Сестра аббата Фортье поначалу очень испугалась, увидев, как в садовую
калитку входит устрашающего вида солдат; но вскоре она разглядела под
драгунской каской мирную и честную физиономию и несколько успокоилась.

Наконец зрелище пяти двойных луидоров успокоило ее окончательно.

Страх бедной старой девы был тем более понятным, что аббат Фортье как раз
отлучился из дому: он повел учеников на прогулку, и она была в доме
совершенно одна.

Вручив сестре аббата Фортье письмо и пять двойных луидоров, Питу обнял
Себастьена и вышел, нахлобучив каску с ухарством бывалого солдата.

Расставаясь с Питу, Себастьен уронил несколько слезинок; хотя разлука им
предстояла недолгая, а время они провели не слишком весело, неунывающая
бодрость Питу, его дружелюбие, его бесконечная снисходительность тронули
сердце юного Жильбера. Питу походил на большого добродушного ньюфаундленда,
который порой вам сильно досаждает, но в конце концов всегда обезоруживает
вас преданностью, с какой лижет вам руку.

Одно утешало Себастьена: Питу обещал часто навещать его. Одно утешало
Питу: Себастьен поблагодарил его за это.

Теперь последуем за нашим героем из дома аббата Фортье к дому тетушки
Анжелики, расположенному, как известно, на окраине Пле.

Выйдя от аббата Фортье, Питу увидел, что его ждут десятка два человек.
Слух о его диковинном наряде уже разнесся по всему городку. Видя, что он в
новом обличье возвращается из Парижа, где шли бои, жители Виллер-Котре
предположили, что Питу тоже участвовал в сражениях, и захотели услышать
новости.

Пыжась от гордости, Питу стал излагать эти новости; он рассказал о взятии
Бастилии, о подвигах Бийо и г-на Майяра, г-на Эли и г-на Юллена; рассказал,
как Бийо свалился в ров и как он, Питу, вытащил его оттуда; наконец,
рассказал, как оба они вызволили из тюрьмы г-на Жильбера, который восемь или
десять дней провел в заточении.

Почти все, что рассказывал Питу, слушатели уже знали, но они прочли это в
газетах, а как ни интересны писания газетчиков, рассказы очевидца не в
пример интереснее, вдобавок ему можно задать вопрос и получить ответ.

Итак, Питу возвращался к началу, излагал все подробности, не обижался,
когда его перебивали, отвечал с неизменной любезностью.

Питу целый час ораторствовал на запруженной слушателями улице Суассон,
возле дома аббата Фортье, пока наконец кто-то из присутствующих, заметив на
его лице признаки некоторого беспокойства, не догадался сказать:

- Бедный Питу устал, а мы тут держим его на ногах, вместо того, чтобы
отпустить к тетушке Анжелике. Бедная старая дева! Она будет так рада его
увидеть.

- Дело не в том, что я устал, - сказал Питу. - Просто я проголодался. Я
никогда не устаю, но всегда хочу есть.

Услыхав это простодушное заявление, толпа, уважавшая требования желудка
Питу, почтительно расступилась, и Питу в сопровождении самых любопытных
своих слушателей отправился в Пле, где жила его тетушка.

Тетушка Анжелика, верно, отлучилась к соседям; дверь была на замке.

Тогда несколько человек пригласили Питу к себе на ужин; Питу гордо
отказался.