отложить несрочные операции, потому что не хватало рук на приеме, когда
больных некуда было класть и все нервничали, волновались, она одна
работала так, как будто ничего не случилось. В первой палате она учила
разговаривать одного несчастного парня, лежавшего с высунутым языком, - и
знала. Она долго скучным голосом отделывала повара за то, что картофель
был плохо протерт и застревал в трубках, - и знала. То в одной, то в
другой палате слышался ее сердитый, уверенный голос - и никто, ни один
человек в мире не мог бы догадаться о том, что она знала.
и, наконец, стала приходить домой только тогда, когда Розалия Наумовна
просила меня об этом.
которая становилась все более пугливой и молчаливой и уже не ходила по
очередям, а целые дни лежала на диване и, главное, почти перестала есть.
ее из Ленинграда. Но Розалия Наумовна боялась отпустить ее одну, а сама об
отъезде не хотела и слышать.
мебели, на полу, солнце сквозило через щели прикрытых ставен. Я подсела к
Берте, задумалась, потом очнулась, как от сна, от беспокойных,
утомительных мыслей, которые точно за руку увели меня из этой комнаты, где
стояла мебель в чехлах и худенькая старушка в чистой ночной кофточке
сидела и с детским вниманием вырезала бумажные салфетки - за последнее
время это стало ее любимым занятием.
оторвалась от своих салфеток и рассеянно посмотрела на меня.
комнате, сложив на животе руки.
вернувшись к Берте.
знакомый!
знакомого, длинного, бородатого, с полосками от пенсне на носу. Мне стало
смешно. Вот так штука! Это был моряк - китель и противогаз висели на
стуле.
люди, пошарил вокруг себя - должно быть, искал пенсне. Я кашлянула. Он
вскочил.
как это ни странно.
знакомы... сколько, давай бог?
не меньше.
Он научил Саню говорить, и я даже помнила эти первые смешные слова:
"Абрам, кура, ящик". Он летал с Саней в Ванокан, и если бы не его
удивительная энергия, плохо было бы дело, когда трое суток Сане пришлось
"пурговать" без малейшей надежды на помощь! Мне всегда казалось, что даже
в том восторге, с которым Саня говорил о нем, было что-то детское,
сказочное. И действительно, он был похож на доктора Айболита, со своим
румяным морщинистым лицом, с толстым носом, на котором задорно сидело
пенсне, с большими руками, которыми он смешно размахивал, когда говорил,
точно бросал вам в лицо какие-то вещи.
Вы же были где-то далеко?
стакан чаю!
чай. Потом вернулась и сказала, что Саня до сих пор возит с собой
стетоскоп, который доктор когда-то забыл в занесенной снегом избушке в
глухой далекой деревне под Энском.
будто тысячу лет знакомы. Так оно и было - хотя не тысячу, но очень давно,
с тех пор, когда я впервые услышала о нем от Сани.
попросился, хотя Ненецкий национальный округ протестовал и какой-то Ледков
говорил с ним целую ночь - все убеждал остаться. Но доктор настоял. Его
сын Володя был в армии на Ленинградском фронте, и доктор считал, что надо
воевать, а не сидеть у черта на куличках. Он был назначен в Полярное на
базу подводного флота. Полярное - это не Заполярье. Это военный городок на
Кольском заливе, в двух тысячах километров от Заполярья. Морские летчики в
Полярном сказали ему, что Саня в АДД (авиация дальнего действия), что он
летал на Кенигсберг и что один из полков АДД, по слухам, вскоре прилетит
на Север.
если не вы?
говорил, что тяжело. Именно здесь, под Ленинградом. Позвольте, но я же
привез вам письмо!
противогаз, который висел у него под носом: очевидно, письмо было в
противогазе. - Служит с Володей в одной части. Именно он сказал мне, что
вы в Ленинграде. Уезжая, просил передать вам письмо.
конверте - и адрес, очень подробный. И второй адрес - госпиталя, на
случай, если доктор не найдет меня дома. Почерк был ясный, острый и
незнакомый. Нет, знакомый. С изумлением я смотрела на конверт. Письмо было
от Ромашова.
и Володя говорит, что он без него, как без рук. Очень милый. К сожалению,
уехал.
пьет?
что именно друг. Он, например, рассказал мне всю вашу жизнь, особенно
последние годы, о которых я знал очень мало.
концентратом - шоколад с какао.
письмо?
написано крупно, торопливо. - Умоляю вас. Нельзя терять ни минуты. Я знаю
больше, чем могу написать. Да хранит Вас моя любовь, дорогая Катя! Вот
видите, какие слова. Разве я посмел бы написать их, если бы не сходил с
ума, что вы останетесь одна в Ленинграде? До Тихвина можно доехать на
машине. Но лучше поездом, если они еще ходят. Не знаю, боже мой! Не знаю,
увижу ли я Вас, моя дорогая, счастье мое и жизнь..."
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Херберт Фрэнк