означали они хоть что-нибудь? Когда-то казалось, что - да, казалось
одинокому, почти погибшему мальчику, но лепестки роз давно исчезли. Он
потерял их примерно тогда же, когда увидел фотографию того выгоревшего дома
в Лос-Анджелесе и понял, что Кэрол Гербер больше нет.
детства. Что от него толку, если оно приводит вот к такому? Плохое зрение,
плохое давление - это одно, плохие сны, плохие мысли и плохие концы - это
совсем другое. Через какое-то время хочется сказать Богу: а послушай,
Большой Парень, брось-ка! Вырастая, утрачиваешь невинность, это, как знают
все, в порядке вещей, но неужели надо утрачивать и надежду? Что толку
целовать девочку в кабинке Колеса Обозрения, когда тебе одиннадцать, если
тебе одиннадцать лет спустя предстоит развернуть газету и узнать, что она
сгорела в трущобном домишке в трущобном тупике? Что толку помнить ее
прекрасные испуганные глаза или то, как солнце просвечивало в ее волосах?
прядка былой магии и коснулась его. "Иди домой, - шепнула она. - Иди Бобби,
иди, сукин ты сын, иди домой". И вот он здесь, снова в Харвиче. Отдал дань
памяти старому другу, совершил прогулку по старому городку (и его глаза ни
разу не затуманились), а теперь приблизилось время уехать. Однако прежде ему
предстояло сделать еще одну остановку.
проволочной сетке, ограждающей поле Б. Навстречу ему шли трое замешкавшихся
бейсболиста. У двоих были большие красные рюкзаки с принадлежностями, а у
третьего магнитола, из которой на полной мощности гремел "Отпрыск". Все трое
ребят недоверчиво на него покосились, чему Бобби не удивился. Он был
взрослым в стране детей, живущих в эпоху, когда все такие, как он, являются
подозреваемыми. Он не стал ухудшать ситуацию приветственным кивком, или
взмахом руки, или глупостью вроде: "Как игралось, парни?" Они прошли мимо,
не замедляя шага.
заходящего солнца косо ложится на траву поля, отражается от табло и плакатов
"ОСТАВАЙТЕСЬ В ШКОЛЕ" и "ИЗ-ЗА ЧЕГО, ПО-ТВОЕМУ, ИХ НАЗЫВАЮТ ДУРЬЮ?". И опять
его охватило это щемящее ощущение магии, ощущение окружающего мира как
тонкой пленки, натянутой поверх чего-то другого, чего-то и более солнечного,
и более темного. Голоса теперь были повсюду, кружа, как линии на волчке.
но и не шепча. Определяя их весомость. Он даже не помнил толком, как
выглядел Тед Бротиген (только "честерфилдки" и нескончаемые бутылки
рутбира), но от этих слов ему все-таки стало тепло.
момента его возвращения защипали слезы.
ходить в черном фраке и цилиндре..."
отворачиваясь от поля Б. Он засмеялся, утер глаза, потом провел рукой по
макушке. Ни единого волоска, последние он потерял точно по расписанию лет
пятнадцать назад. Он пересек дорожку (гравий в 1960 году, теперь асфальт с
маленькими предупреждениями: "ТОЛЬКО ВЕЛОСИПЕДЫ, НИКАКИХ РОЛИКОВ!") и сел на
скамью, возможно, ту самую, где он сидел в тот день, когда Салл позвал его в
кино, а Бобби отказался, потому что хотел дочитать "Повелителя мух".
Спортивную сумку он поставил на скамью рядом с собой.
самая, куда Кэрол увела его, когда он заплакал. Она увела его, чтобы никто
не видел, как он ревет, точно маленький. Никто, кроме нее. И она обнимала
его, пока он не выплакался? Уверен он не был, но ему казалось, что да. Яснее
он помнил, как потом трое сентгабцев чуть не избили их. Им на выручку пришла
подруга матери Кэрол. Он не помнил ее имени, но она появилась в самый
последний момент.., как военные моряки явились как раз вовремя, чтобы
выручить Ральфа в финале "Повелителя мух".
скажет их родителям.
бы Кэрол в Лос-Анджелесе, если бы Гарри Дулин и его дружки не тронули ее?
Конечно, точного ответа не было, но Бобби считал, что нет, не сгорела бы, И
даже теперь его руки сжались в кулаки, когда он подумал: "Но я разделался с
тобой, Гарри, верно? И еще как!"
сравнения с магнитолой, которая только что прошествовала мимо него в
направлении склада спортинвентаря, но ему годился и этот. Его было
достаточно просто включить: он уже был настроен на WKND, Приюта Стариканов
Южного Коннектикута. Трои Шонделл пел "В последний раз". Бобби это
устраивало.
сын.
стремительно, что транзистор скатился с его колен в траву. Лица женщины он
не увидел: она была только силуэтом, и красное небо простиралось от нее
справа и слева, будто крылья. Он попытался заговорить и не смог. Дыхание
оборвалось, язык прилип к гортани. В глубине его мозга какой-то голосок
задумчиво произнес: "Вот как видят привидения".
Бобби охнул, поднял ладонь, зажмурился. Он ощутил запах духов.., или летней
травы? Он не знал. А когда открыл глаза, то по-прежнему не видел ничего,
кроме ее абриса; там, где должно было находиться ее лицо, висело зеленое
пятно, оставленное солнечным диском.
правда ты?
Дениз Шуновер.
последний раз. Но он не сомневался. И отчаянно протер глаза. Из транзистора
в траве диск-жокей сообщил:
"Вопрос влюбленного".
всяком случае, не только из-за Салла. И в то же самое время он был так
уверен, что ее нет в живых. Не сомневался с той секунды, когда увидел
фотографию выгоревшего дома в Лос-Анджелесе. И в сердце была такая боль,
словно в последний раз он видел ее не сорок лет назад, когда она перебегала
Коммонвелф-авеню, но словно она всегда оставалась его другом на расстоянии
телефонного звонка или соседней улицы.
солнечное пятно, женщина крепко поцеловала его в губы и шепнула ему на ухо:
и повернулся к ней. - Ты пришла. Ты жива, и ты пришла.
мог ее увидеть. Она была красива, несмотря на то, что ее лицо от уголка
правого глаза до подбородка пересекал шрам, точно жестокий рыболовный
крючок.., а может быть, благодаря ему. Вокруг глаз крохотные морщинки, но ее
лоб оставался гладким, а ненакрашенный рот не был заключен в скобки складок.
пляшут прежние смешинки. - У тебя были такие чудесные волосы. Рионда
говорила, что наполовину я влюблена в них.
увидел еще шрамы, а мизинец был бесформенным, словно оплавленным. Следы
ожогов.
старой песне Рэнди и "Рейнбоуз". - Она напела мотив. Бобби хорошо его знал.
Он знал все старые песни. - Если ты проверишь мои удостоверения личности, то
ничего, кроме "Дениз Шуновер", не обнаружишь. Я видела тебя на богослужении.
человек научил меня давным-давно. Прием оставаться неопознаваемой. - Она
содрогнулась. Бобби читал, как люди содрогались - главным образом в скверных
романах, но сам ни разу не видел. - А в толпе я умею стоять далеко позади.
Бедный старый Салл-Джон. Помнишь его бо-ло?
руками и за спиной, а еще и между ног. И здорово врезал себе по яйцам, так
что все чуть не умерли со смеху. Тут прибежали девчонки - и ты в их числе, я
совершенно уверен - и начали спрашивать, что случилось, а мы не говорили. Ну
и злилась же ты!
всей ясностью увидел девочку, которой она была.