все здесь, и у всех обычные, уже хорошо знакомые лица. Дженни еще не пила,
вовсе не канарское вино дурманит ее этой чудесной радостью. Вот, немного
припоздав, явились танцоры, усаживаются за стол хмурые, молчаливые; даже
Рику и Рэк изменила обычная живость.
прямо до бесчувствия, - сказала Дженни. - Но по ним этого совсем не видно,
правда?
какой-то маленькой гостинице, и студенты проводили ее до самых дверей, потом
накупили на рынке цветов, полную тележку, и расставили у нее под окнами и
велели слугам убрать цветами ее балкон. Но condesa к ним не вышла и не
захотела с ними говорить.
откуда Фрейтаг так быстро это узнал?
корабль.
успеть.
Они сосредоточенно ели, не разговаривая, почти не поднимая головы, набивали
полный рот.
воруешь по магазинам, можно проголодаться.
салатом.
от Eisbein mit Sauerkohl und Erbsenpuree {Свиные ножки с кислой капустой и
гороховым пюре (нем.).} и, конечно, от горки жареного лука.
прониклась искренним презрением к иностранцам, которые непременно все
кипятят перед тем, как надеть или взять в рот, и не знают вкуса сочных
плодов и восхитительных национальных блюд, что дымятся в глиняных горшках по
индейским деревням. Сейчас она была не голодна, по крайней мере этой
плотной, тяжелой еды вовсе не хотелось. Удивительно, Дэвид всегда с
одинаковым аппетитом уплетает, что ни дадут, - будто на редкость прожорливый
птенец поминутно разевает клюв и заглатывает без разбору все, что перед ним
маячит. Но у него хотя бы отличные манеры, он не хватает жадно большие
куски, не давится, не чавкает, не захлебывается, не разговаривает с набитым
ртом. Старые тетки-скупердяйки хоть и морили его в детстве голодом, но то
немногое, что давали, научили есть прилично. И все-таки поразительно, до
чего неутомимо он очистил полную тарелку и положил себе еще. Всегда он
доедает все до кусочка, до последней крохи, и не только за завтраком, обедом
и ужином, но и в полдень допьет до капли бульон, и за вечерним чаем не
оставит ни единой хлебной крошки. А меж тем, когда он опускает глаза или
смотрит по сторонам, примериваясь, что бы еще съесть, веки его как-то жалко
вздрагивают, губы приоткрываются - этакая фальшивая мина голодного
несчастного сиротки... видя его таким, Дженни всегда ожесточалась. Вот и
сейчас к ее веселости примешалась злость, и она стала про себя сочинять
историю Дэвида заново. Он, конечно, подменыш, как в сказке, вот он кто.
Проказники-эльфы выкрали младенчика из колыбели и взамен подкинули матери
свое исчадие. Все приметы сходятся, бедный мой Дэвид. Такой ребеночек все
ест, ест - и никак не насытится, и ничуть не прибавляет в весе; как бы нежно
его ни любили, он не умеет полюбить в ответ; ничто не заставит его
заплакать, и ему плевать, сколько горя он доставляет всем вокруг; он берет
все, что только может, но никогда ничего не дает; а потом однажды он
исчезает без следа, не простясь, ни слова не сказав.
когда Дженни было шесть лет. - Сколько есть на свете таких матерей: думает,
бедняжка, что ее неслух сынок сбежал в матросы или пошел бродить по свету, в
Индию там, или в Африку, или в пустыни Калифорнии, и удивляется, несчастная,
я ж, мол, на него всю душу положила, а он какой неблагодарный. А того не
знает, что все время пригревала на груди змею... нет, эти гаденыши промеж
людей не остаются, они уж непременно воротятся к своей нечистой силе и потом
весь свой век тоже выкрадывают младенцев, а в колыбели кладут подменышей!
крадеными младенцами? - но поздно, задать этот вопрос было уже некому.
яблочное пирожное со взбитыми сливками.
и вонзил вилку в пирожное.
что все мы чужие и друг другу не нравимся. Все куда-то едем и рады будем
друг с другом распрощаться. Брр, я до самой смерти не пожелаю даже открытку
от когонибудь из них получить, просто думать противно!
пружины, - и понеслась прочь летящей походкой, вся прямая, скользя, как на
коньках... А Дэвид доел пирожное и выпил кофе.
палубе и скрывались. В иллюминаторах рано погас свет. Капитан, стоя на
мостике, проглотил таблетку висмута и отправился спать, махнув рукой на
легенду, будто он, а не второй помощник выводит корабль в открытое море
после того, как его покидает лоцман. Казначей послал за кофе и пирожным и,
подкрепляясь, то и дело клевал носом над своими счетами и ведомостями.
Доктор Шуман, двигаясь как во сне, пошел в обход по нижней палубе, осмотрел
новорожденного с воспаленным пупком, дал успокаивающего человеку, который
страдал от судорог, перевязал рану на лбу одному из участников недавней
драки, и теперь старался худо ли хорошо ли скоротать эту злополучную ночь, и
чувствовал, как все ширится океан, и даль, и само время, отделяя его от
острова, которого ему больше не видать, да, в сущности, он и не увидел этот
остров, а лишь крутую дорогу от порта в гору, и на дороге - маленькую белую
коляску, что медленно взбиралась по склону и уносила с собой тщетные надежды
и суетные мечты всей его жизни. Хорошо отцу Гарса говорить: "Обращайтесь с
ней как с закоренелой грешницей, с неисправимой еретичкой, не попадитесь в
ее тенета", ничего эти слова не меняют, ничего не значат. Доктор прошел по
верхней палубе, приветственно махнул рукой музыкантам - они, сыграв что-то
для порядка, уже убирали на ночь свои инструменты; уступил дорогу матросам,
которые в этот час безраздельно хозяйничали на корабле - великолепные
здоровые молодые животные, ни у кого ни одного издерганного нерва, такие
счастливцы, во всей команде ни одного больного, разве только паренек с
блуждающей почкой, да и тот все еще заправляет подвижными играми на палубе,
и ему это, похоже, ничуть не вредит, и никто не обратил внимания на совет
доктора Шумана подлечить и поберечь этого малого. Доктор Шуман подавил
желание спросить, как он себя чувствует, и на ходу мельком, без обычной
щемящей жалости, глянул, как молодой красавец, олицетворение бессмысленного
здоровья, вывозит в кресле на колесах свихнувшегося умирающего старикашку -
глотнуть перед сном свежего воздуха. В который раз доктор Шуман отметил на
угрюмом, надутом лице красавца непоколебимую утробную уверенность в своем
праве обижаться на весь свет и ощутил внезапный укол странной зависти:
неплохо быть таким вот нелепым бессердечным глупцом.
пальцем по карте атласа, взятого в судовой библиотеке. Он никак не мог
отделаться от мыслей о минувшем дне в Санта-Крусе - вспоминался не город, не
люди, но собственная неприглядная роль в том, что произошло на глазах у
других пассажиров "Веры", - теперь они, конечно, станут его презирать за то,
что ему не хватило присутствия духа, даже за трусость. Стоило мысленно
произнести это слово, и его бросило в дрожь. Холод болью пронизал все тело,
оледенил все кости и кровь в жилах, заныли зубы, даже двойная доза лекарства
почти не облегчила страданий. Он все-таки поужинал - надо же как-то
поддержать силы - и рано лег, чтобы хоть час побыть в каюте одному.
Свернулся на боку под одеялом, взбил повыше подушки и раскрыл большую
неудобную книгу, полную сведений, которые, пожалуй, помогут уснуть.
"Новейшие карты, - обещало предисловие, - все страны... все государства...
климатические пояса, - путешествия и открытия... статистические сведения об
океанах, озерах, реках, островах, горах и звездах..." Водя пальцем по карте,
Глокен ясно видел, что в эти часы корабль огибает ничем не примечательные
берега Африки, тут даже нет ни одного порта. Не все ли равно, где он,
Глокен, сейчас находится и что делает? И он уснул.
дышал ровно, лицо его заслонял раскрытый атлас. Дэвид осторожно убрал книгу
и погасил свет, не потревожив спящего. Потом вспомнил, что видел в баре
Дэнни, который, кажется, уже насквозь пропитался спиртным, если вздумает
закурить и чиркнет спичкой, того и гляди сам воспламенится. Хотя нет, не
дождешься такого счастья; просто он явится среди ночи, пойдет спотыкаться
обо все, что есть в каюте, наполнит ее вонью перегара и пота, пьяным
бормотаньем...
лампу, чтобы Дэнни не путался в темноте, лег в постель и тоже задернул
занавеску. Сознание словно выключилось, не изменил лишь самый краешек, во
Свержин Владимир
Андреев Николай
Земляной Андрей
Каргалов Вадим
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий