танкисты останавливались, выковыривали, выколачивали кости из траков и
ехали дальше.
Бойцы "Молнии" на своем островке все еще пели про сорок тысяч лошадей и про
атамана, с которым никогда не приходится тужить.
Глеб Головеров попел вместе со всеми и, когда закончился бег на дороге
войны, снова стал куда-то собираться. Ходил и клянчил у "зайцев" то
гранатомет, то автомат старого образца под патрон сорок третьего года, то
гранаты к подствольнику и прочие боеприпасы. Вооружился, экипировался под
завязку и стал перед бегущим потоком.
- Куда ты опять, Глеб? - спросил дед Мазай.
- Пойду, - сказал он. - Что делать?
- Не ходи, утонешь. Смотри, как глубоко... - Да я в этой грязи поплавал, не
утону. - Извини, Глеб, - покаялся генерал. - Получилось-то, я твою добычу
отпустил. Не суди старика, привык исполнять приказы, все думаю: начни
самовольничать, от государства вообще ничего не останется...
- Ничего, Дед, я еще раз возьму, - успокоил Головеров. - Сам на меня
набежит, знаю, где ждать. Будешь в Москве, зайди, попроведуй мой дом. Если
найдешь там кого, скажи, пусть еще подождут. А я вернусь.
Они обнялись, неловко, неуклюже из-за навешанного на плечи оружия.
- Иди, - сказал дед Мазай. - Вольному воля. Глеб ушел по военной дороге...
Ближе к вечеру прилетел Сыч, сел посередине островка, большой, решительный,
страшный. Долго молчал, глядя в бурный поток, и слушал песню про грозный
Терек, про то, что жалко волю да буланого коня. Генерал пытался утешить
его, оправдать, мол, это же не просто война, а война политиков, людей с
психическим заболеванием, параноиков, жаждущих управлять миром, а чеченский
народ принесен ими в жертву; хотел объяснить, что, искупавшись в этой
грязи, Россия прозреет и увидит истинного противника. Вот тогда-то и
начнется поединок.
Сыч смотрел на него, будто глухой.
- Ты о чем... бормочешь? Да что ты знаешь об этом?
- Да почти еще ничего.
- В том-то и дело!.. Вот Комендант знал. И много чего повидал своими
глазами. Не выдержал! Комендант не выдержал!.. Три дня назад застрелился. А
может, застрелили. Теперь уже не узнать. Вот тебе и поединок... Самоубийц,
говорят, даже не отпевают.
- Ничего, мой Капеллан отпоет, - заверил дед Мазай. - Он всех отпевает.
- Это хорошо! - обрадовался старый товарищ. - Запомню, хоть знать буду...
- И не рассчитывай! - отрезал генерал. - Они того и ждут, чтобы мы пулю в
лоб. Хрен вот им! Не дождутся! Привыкли, что мы сами себя на тот свет, чтоб
им полная свобода, а нам - врата! Из земли выползу, а радости им не
доставлю!
- Кому им-то?
- А тем, что пляшут. Смотри, вон они приехали! На дороге войны торчала
черная "Волга". А рядом, встав в круг, с руками, засунутыми в карманы,
выплясывали странный прыгающий танец пять мужских фигур в черных плащах,
черных широкополых шляпах и с черными же бородами. Между ними лежали
мертвые в грязи, вскипавшей красными пузырями.
И было им безразлично, на чьей крови совершать этот ритуальный танец,
поскольку вся кровь одного цвета...
В Чечню он пришел к шапочному разбору. По дорогам в сторону России змеиными
хвостами тянулись войсковые колонны. Хорошо вооруженные, неплохо оснащенные
пехотные и артиллерийские подразделения под свист, улюлюканье, танцы и
бесконечную стрельбу в воздух бежали от толп народа, авангард которых
состоял из крикливых, чем-то возмущенных женщин и детей. Создавалось полное
впечатление, что армия отступает перед невидимым и невероятно мощным
натиском противника, бросая на произвол судьбы мирное, хотя и вооруженное
население маленькой республики. И оно, это население, мечет гнев и
проклятия вслед воякам, с мрачной трусливостью бегущим с поля боя,
поскольку невозможно было представить, чтобы вся эта сила была неспособна
противостоять врагу. И каков же должен быть враг, чтобы гнать регулярную и
вовсе не потрепанную в боях армию!
Целый день Саня Грязев пробирался вдоль дорог с отступающими войсками и
никак не мог взять в толк, чем же продиктован этот странный, невиданный бег
разочарованных и обозленных русских солдат. Из Болгарии он добрался на
турецком корабле до Батуми, затем попутным транспортом до Тбилиси, а оттуда
- через Кавказский хребет во Владикавказ; одним словом, полтора месяца
дороги напрочь оторвали его и от жизни, и от последних событий,
произошедших на родине. Впрочем, его двухлетнее скитание в Балканских
городах Югославии и Болгарии отдалили его от российской действительности и
все происходящее здесь воспринималось как смутное видение далекой и совсем
не опасной грозы...
Дважды он выходил к дороге, пытался поговорить с солдатиками, едущими на
броне, но его либо не слышали, потому что не хотели слышать, либо, угрожая
автоматами, отгоняли от колонны, принимая то ли за шпиона, то ли за
чеченца. Тогда он ушел к железной дороге, так же забитой составами с
военной техникой, и тут выяснил, что из Чечни выводится последнее войсковое
соединение российской армии - двести пятая бригада. Разыскать особый отдел
оказалось не так-то просто, хотя поезда стояли в голой степи, выстроившись
в длинную вереницу: что-то там случилось с рельсами впереди. Грязев шел
вдоль вагонов, ощетинившихся стволами, и уже не скрываясь, спрашивал, в
каком составе едет контрразведка бригады. Никто ничего не знал или не хотел
знать, чаще всего посылали подальше и отворачивались. К железнодорожным
путям подъезжали поржавевшие БТРы с бородатыми вооруженными людьми на
броне, КАМАЗы, набитые гомонящими веселыми чеченцами, останавливались,
что-то кричали, требовали, смеялись, показывая пальцами знак V -
"виктория", швыряли на платформы с техникой водку, словно бутылки с
зажигательной смесью, и если солдатики успевали ловить, следовал взрыв
восторга и даже аплодисменты. А Грязев шел между двумя этими сторонами по
краю насыпи, спрашивал и не обижался, если получал выразительный и
определенный ответ. Наконец, возле платформы с самоходными артустановками
заметил одиноко бредущего подполковника со звездами на погонах - всех
других офицеров можно было отличить от солдат лишь по возрасту. Саня догнал
его, пошел рядом, чуть ли не касаясь плечом; артиллерист словно ничего не
видел.
- Послушай, брат, в вашей бригаде особый отдел есть? - как бы между прочим
спросил Грязев.
Подполковник запахнул бушлат, наброшенный на плечи, поежился, обронил, даже
не взглянув в его сторону:
- Где-то есть...
- А поконкретнее? - он обогнал артиллериста и стал.
- Ну зачем тебе отдел? Да еще и особый? - с внутренним злым смешком
поинтересовался подполковник, печально взглянув на Грязева, одетого в
цивильный потрепанный и грязный плащ.
- Да кое-что хотел спросить, - улыбнулся Саня.
- Знаешь, я эту публику... не уважаю!
- А мне до фонаря, уважаешь или нет. Ты только подскажи, где ее разыскать.
Из кузова грузовика, остановившегося возле эшелона, на платформу полетела
бутылка, ударилась о башню самоходки - в лицо брызнуло водкой.
- Пей, урус! - загоготали чеченцы, потрясая автоматами. - Дорога веселей
будет! Артиллерии хотел яйца резать - домой отпускаем! Иди и пей!
Подполковник не сразу отер лицо рукавом, стиснув зубы, потянул автомат
Суворов Виктор
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Посняков Андрей