Чтение 106–й страницы книги ~Очарованная душа~

кого-нибудь из них на руки - за отсутствием того, кого ей так не хвата-
ет!.. Далекий Марк всегда с нею. Она ищет его в каждом из своих учени-
ков. Она сравнивает его с ними. И хотя Аннета - на то она и мать - не
находит никого, кто мог бы сравниться с Марком, она силится обмануть се-
бя, живо воображает его на их месте, перед собой, видит его; хочет раз-
гадать их, чтобы разгадать его. За неимением лучшего - это зеркала, не
слишком сильно искажающие образ потерянного сына, блудного сына, который
вернется. Что же они отражают?..

Увы, они отражают взрослых! Их идеал ограничен: быть тем же, чем были
их предшественники, люди предыдущего поколения (и эту силу прошлого, ко-
торая пятится назад, определяют словом "пред-шествовать"!). Рождаются
они каждый со своими чертами, но еще до поступления в школу эти особые
черты становятся едва уловимыми: дети отмечены печатью, наложенной их
владельцами-отцами, которые, в свою очередь, носят на себе штамп родства
со своими предками, общности породы. Они уже не принадлежат себе. Они
принадлежат безыменной Силе, которая целые века собирала в городах этих
степных собак, повторявших все одни и те же движения, лаявших одинаково,
наново строивших одни и те же конуры мысли. Коллеж - это мастерская, где
обучают технике обращения с машиной мысли. Что могут сделать одиночки,
стремящиеся освободить этих детей? Прежде всего их следовало бы отучить
от привычки напяливать на себя мысли взрослых. А между тем вся их гор-
дость и состоит в том, чтобы разыгрывать из себя "больших". Чем меньше у
них собственных мыслей, тем больше они гордятся и радуются... Ах, боже
мой! Ведь так же ведут себя и взрослые. Они приходят в восторг, если мо-
гут освободиться от личного мнения (какая обуза!), утопить его в мышле-
нии оптом, в мнении массы, именуется ли она Школой, Академией, Церковью,
Государством, Родиной, или никак не называется, а является Видом, этим
подслеповатым чудовищем, которому приписывают божественную мудрость... А
оно ползет наудачу, шаря прожорливым хоботом в илистом болоте, откуда
оно некогда вышло и где оно потонет... (Сколько тысяч видов уже бесслед-
но кануло в него! Но неужели и мы не в силах будем отстоять наш вид?)

Над болотом светятся блуждающие огни. И кажется, что отсвет их мерца-
ет в глазах некоторых из этих малышей... Аннета старается его уловить...
Что они думают о жизни? Что они думают о смерти? Эта война, этот шквал,
бушующий у подножия холмов, там, вдали, на горизонте, - как отзываются
они под этими маленькими непроницаемыми лбами?

Отзыв находит у них только тра-та-та, звон литавров, грохот взрывов,
картинки из "Иллюстрасьон" - далекое зрелище, которое становится скуч-
ным, если оно затягивается: уж очень все это приедается!.. Гораздо силь-
нее захватывают школьников бильярд или пари, которые они заключают. Или
их классные интриги. А когда они вырастут, их увлекут домашние дела, ба-
рыши, потери.

Однако там, в окопах, у них есть родственники. Многие уже пострадали.
Разве дети не вспоминают о них?

Если и вспоминают, то без волнения. Зато они не прочь хвастнуть ими.
Они тогда и сами чувствуют себя героями, так сказать, по доверенности.
Известия, приходящие с фронта, предварительно фильтруются. Ужасы войны
рассматриваются с комической точки зрения. Будэн говорит, громко смеясь:

- Да, друг ты мой! Брат пишет, что они там сидят по самую шею в
дерьме.

Корво говорит, что бошей закалывают ножами. Он показывает, как это
делается. Он видел, как бьют свиней.

Когда они описывают друг другу, как рвутся снаряды, у них весело
блестят глаза. Колокольни, деревья, кишки и головы летают в их воображе-
нии, словно какието варварские игрушки. Их занимает только декоративная
сторона событий. Да, раненая плоть, кровь, - они все это представляют
себе, и даже с некоторым удовольствием, порой испытываемым мальчиками,
когда они шлепают по грязи. Но крик души, который в этом слышится, не
достигает их ушей.

Вернувшиеся с фронта ничего не делают для того, чтобы они услышали
этот крик. Старший брат Корво приехал на побывку. Он рассказывает
мальчуганам:

- Был у меня приятель, он загребал деньги - продавал трубки невзор-
вавшихся снарядов. Он ловко отвинчивал их своими десятью пальцами, -
проворен был, как обезьяна, - и подбирал их еще не совсем остывшими. Я
говорил ему: "Осторожнее!" А он мне: "Что там! Дело привычное!" Однажды
я был в двадцати шагах от него, за деревом. "Брось! - кричу. - Добром
это не кончится..." А он: "Всего бояться!.." Бац! Снаряд разрывается
прямо ему в лицо... Пропал бедняга!.. Гляжу - и звания не осталось...

Он смеялся до упаду. И мальчуганы вместе с ним. Аннета, ошеломленная,
слушала. Что крылось под этим смехом? Воспоминание об уморительной шут-
ке? Нервное возбуждение? Или ровно ничего?

Она отозвала смешливого рассказчика в сторону и спросила:

- Скажите, Корво: что, там и в самом деле так весело?

Он посмотрел на нее и стал опять балаганить. Но она не смеялась.

- По правде говоря, хорошего там мало, - сказал он и разразился пото-
ком горьких признаний.

Аннета спросила:

- Но почему же вы не говорите им все как есть? Он махнул рукой:

- Нельзя. Не поймут... Да и слушать не захотят... И потом - к чему?
Ведь сделать мы ничего не можем.

- Потому что не хотим.

- Не наше дело - хотеть.

- Если не ваше, то чье же? Озадаченный Корво ответил:

- Да вот... Начальства...

Не было смысла продолжать этот разговор, не было смысла напоминать
ему:

"Начальство существует благодаря вам. Вы и создаете его".

Корво продолжал врать и бахвалиться, как в тот же вечер убедилась Ан-
нета. Это было для него потребностью. Одурачить он стремился не других,
а себя.

Если люди, побывавшие на фронте, не способны видеть правду, желать
ее, так чего же ждать от тех, кого это испытание пока миновало, - от де-
тей?

Они не знают жизни. Они зачарованы словами. В звонком слове они не
ищут смысла. Аннета задала им сочинение на тему: кто кем хочет быть.
Бран мечтает стать офицером - один из его дедушек был военным. Мальчик с
гордостью пишет:

"Разве река не возвращается всегда к своим истокам?"

Война служит им поводом для зубоскальства. Старшие-те, кто будет
призван, если она затянется на годдругой, - повторяют пустые речи, кото-
рые они слышали от каких-нибудь старых шутов:

- Если вас пронзит пуля, вы и не почувствуете боли? Вставайте, мерт-
вецы!..

Будущий героизм освобождает их от всяких усилий в настоящем. Они не
желают "пальцем шевельнуть". Они говорят:

- После войны не придется тянуть из себя жилы. За все заплатят бо-
ши... О, их уж запрягут!.. Но-но, лошадка!.. Мой отец сказал, что купит
с полдюжины этих стервецов и подкует их... Но-но, живей!..

Кто пограмотнее - сын председателя суда, сын адвоката - наслаждается
напыщенным красноречием газет. Лаведан - это их Корнель. Капюс - Гюго.
Остальные пробавляются поддельными снимками в иллюстрированных листках.

Аннета делает опыт. Она забрасывает удочку. Читает своим ученикам
главу из "Войны и мира" - о смерти юного Пети - чудесные страницы, насы-
щенные октябрьским туманом и мечтами деревца, которому не расцвести...

"Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и
того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал
косой, крупный дождь".

Сначала они слушают плохо. Русские имена их смешат, а имя юного героя
вызывает бурю веселья. Наконец они стихают, как рой мух, спокойно усев-
шихся на край чашки. Умолкают и шикают на болтунов, и только у одного
надуваются щеки каждый раз, когда Аннета произносит имя юноши, - так до
конца и не удается пробить броню его тупоумия. Остальные не спускают
глаз с Аннеты... Когда она дочла, послышались зевки. Некоторые вознаг-
раждают себя за продолжительную неподвижность шумной возней. Есть и та-
кие, которым не по себе, они чем-то недовольны, они глубокомысленно бор-
мочут:

- У русских не все дома!..

А некоторые, не умея выразить свои чувства, говорят:

- Здорово!..

Остальные не говорят ничего. Это те, которых проняло. Но в какой мере
и чем? Трудно сказать. Ведь из них нельзя извлечь ни одного звука, иду-
щего от сердца.

Аннета приглядывается к одному из своих слушателей - щуплому блондину
с длинным носом, тонкими чертами лица и старательно приглаженными воло-
сами; у него впалая грудь, он покашливает и смотрит искоса. Это умный,
робкий мальчик, довольно замкнутый, как все дети, которые чувствуют свою
слабость и боятся открыть свою душу. Аннете показалось, что чтение заде-
ло его за живое. Поднимая глаза от книги, она замечала взгляд взволно-
ванного мальчика, который спешил снова уткнуться носом в тетради. Этот
ребенок способен думать о страдании, потому что сам он - хилое, нервное
существо, - часто ведь ключом к жалости является эгоизм. Кто страдает
сам, тот скорее откликается на страдания других.

По окончании занятий Аннета подзывает его к себе. Она спрашивает,
понравился ли ему Петя, его юный брат. Мальчик заливается краской, он
смущен. Аннета напоминает ему о сне, который приснился в последнюю ночь
чуткому к поэзии ребенку. Как прекрасна была эта жизнь! Могучая и хруп-
кая жизнь! Жизнь, которая могла бы быть! Жизнь, которой не будет!.. По-
нял ли он?.. Мальчик отвечает кивком, опускает глаза. Но она уловила в
них засиявший луч...