которой стояла сложенная из дикого камня печь, скорее - ограда для костра,
а дым подымался вверх - поскольку хата была без потолочного настила, -
просачиваясь сквозь черные от сажи стреху и плотные ряды соломы.
спорила со старцем. Наконец, видимо, согласилась-таки принять беглеца.
Никита в свою очередь попросил инока достать ему спрятанную бронь,
объяснив, как ее найти, и сообщать на будущее какие ни на есть вести. На
том они и расстались. Бронь инок притащил в мешке еще через несколько
дней.
топор, приладил одно, починил другое, вычистил стаю, в которой стояла до
морозов корова, и, словом, держал себя так, что старуха почувствовала, что
получила в дом не хлебоясть, а работника.
обходя заставы. Побывал и на торгу, и близ лавры, прикидывая, что можно
содеять тут одному... Хотя одному содеять ничего было неможно. Алексиевых
бояр, по слухам, развезли кого куда; тех, с которых надеялись получить
окуп, увели в Литву; клирошан держали по-прежнему в затворе, в кельях, и
выходило, что из всего обширного поезда владыки на воле находится только
один он.
пути, и тут-то и натолкнулся на своих, едва не поплатясь головою за
нежданную встречу.
застрял в крохотной, в два двора, деревеньке в десятке поприщ от города,
почти на самом берегу Днепра. Кому иному и не пришло бы... Но у Никиты
выработался почти собачий нюх, он за версту чуял литовские разъезды, а тут
тем же сверхчувствием травленого волка понял: нет, не литва! И вздумал
прогуляться до деревушки вечером.
приготовившегося к обороне, вырвали саблю из рук.
пропал, а и свои зарежут - не легче!
голосом. В ответ ему крепко зажали рот и уже поволокли, когда знакомый
голос окликнул:
Наконец Матвей, размахнувши руки, выдохнул:
узнает его, пал в объятия друга и зарыдал, трясясь, всхлипывая вовсе
по-детски, отходя наконец от многомесячной жути, в которой пребывал до сих
пор. <Свои, свои, московляне!> - повторял он, словно в бреду.
страшно и надобно как можно скорей спасать теперь владыку Алексия.
братии достали из ямы и, почистив несколько и переменив платье (от
прежнего шел непереносный гнилостный дух), привели под охраною в собор.
Алексия, как пожелтел лоб, как обтянуло ему все кости лица, как
провалились глаза и истончились персты митрополита.
отобрано у москвичей и передано князю суздальскому.
он, прикрывая очи. Он с отчаянием оглядел братию, измерил нутро собора,
узрел стражу у всех дверей... И все-таки надобно было бежать! Иначе -
теперь это обнажилось со страшною яснотою - Ольгерд его убьет и тотчас
начнет забирать московские волости одну за другой. И Каллист отдаст
русскую митрополию Роману, и Русь умрет. Не сразу, нет, она еще будет
бороться, быть может, еще расцветать, как береза, срубленная в соку, но
все это будет смерть, начало смерти. И не состоит в веках величие русской
земли!
безотчетно поднял руку и узнал отца Никодима, того самого, что вместе со
Станятою был послан им в Константинополь.
Никодим тихо предложил Алексию в монашеской толпе, у всех на виду,
перемениться с ним платьем, после чего владыку должны были увести из
монастыря и умчать во влашскую землю.
недоброе, он взошел со стражею внутрь храма и уже не отпускал Алексия от
себя ни на шаг до самого конца службы.
из узилища и тогда уже сумеют его похитить, обменяв во время богослужения
на иного, похожего на него мужа.
ничего не ведавшие одна о другой, едва не погубили всего дела,
заподозривши в противной стороне Ольгердовых тайных посланцев. Но, к
счастью, спознались вовремя и тут же порешили действовать вместях.
уведав, что в яме с владыкою сидит и Станята, наотрез отказался от
похищения в церкви, поскольку тогда вытащить Станьку из узилища стало бы
невозможно совсем. Долго спорили, но Никиту поддержал Матвей Дыхно, а
затем городовой боярин, посланный Вельяминовым с очередною дружиной,
перешел на их сторону.
было в какой-то мере и правдою), что владыка без Станяты может не захотеть
бежать из затвора, а главное - никому из них неизвестно, сумеют ли, и
когда, печерские иноки выпросить Алексия вторично в храм. Стоит литвинам
воспротивиться тому, и все их хитрые заводы тогда улетят дымом.
требовал отец Никодим, хоть он и предлагал для этого себя самого,
показалось забедно ратникам.
целую ночь. В составленном наконец дерзком плане похищения должны были
принимать участие и те и другие.
гонец с приказом немедленно прикончить Алексия и что гонцу тому осталось
добираться до Киева всего три или четыре часа. Эти часы и должны были
стать последними часами жизни владыки.
нему приблизила смерть. Он встал перед утром и долго молился, а потом
спокойно и просто повестил Станяте, что жить, или пребывать в затворе, им
осталось не более одного дня.
пережитого им в молчании приступа бурного отчаяния укрепился духом,
решивши, что <там> его встретит Никита, убитый, как мыслил он, еще в
начале декабря, и... Что будет дальше, и будет ли вообще что, Станята
представлял себе плохо.
никогда, и потому стоило лишь Алексию про себя повторить скорбные слова:
<Погибнет Русь!> - как Станята, будто подслушавши его, возразил:
на Руси! Кого хошь вытащим и спасем, было бы кому повести нас всех за
собою! - И, не давая Алексию возразить, что, мол, вести-то и некому ныне,
продолжил: - А коли мы есть, дак и тот найдется, кому вести! Хуже, когда
вести некого, как вон у Кантакузина сотворило...
подумал про <много>. Легче и умирать, когда иные идут за тобой!
будет, за гробом? Такие же люди али духи там, али вовсе и нет ничего, коли
Бог - слово, и только?
с этою плотью, она изгнивает в земле.
поглотить праху, дабы очистить мир. Нетленны лишь тела праведных, у коих
каждый состав тела насыщен нетлением. Оные воскреснут на Страшном суде.
каков будет он взрослым мужем, муж не догадывает о старости, а что
возможем мы, земные, почуять из того вечного и нетварного мира? Борьба в
мире сем идет за евангельский свет, и судьба каждого христианина, и
царств, и княжеств зависит от того, насколько люди поняли, восприняли и
понесли ближним свет евангельской истины, насколько каждый из нас воплотил
ее в своем сердце! Старцы афонские видят нетварный свет, Фаворский свет!
Но и это - лишь энергии, истекающие из божества. Большего мы углядеть не в
силах. Ведаем, что посланы в мир. Ведаем, что так должно и что надобно
работати Господу! Видим по всякой час, что без вышней благодати, своими
малыми силами, человек токмо растрачивает и губит данное ему свыше