братию, дровы рубят!
недаром и собирается отслужить обедню, зане в пустыньке до сих пор не было
своего священника.
поскачет с ним на Москву. Великий князь любит, чтобы службу сполняли
быстро, без волокиты лишней, и уже гадал, не станет ли его бранить боярин.
Но старый монах, поняв недосказанное Крюком, отмолвил просто:
Пойдет пеш, а будет зараньше тебя на Москве!
послан?
грубости, ни начальственного крика в монастыре явно не признавали.
игумену Митрофану, принимая благословение. В негустой толпе братии
(Рагуйло Крюк все не мог взять в толк, который из них Сергий) были и
молодые и старые. Крюк двинулся было к одному, посановитее на вид, но тот
глазами молча указал на молодого инока, который с чем-то возился у
крыльца. Оказалось, попросту засовывал топоры под застреху. Инок поглядел
на Крюка ясным остраненным взором, безо всякого вопрошания в глазах, явно
и не улыбаясь, и не хмурясь лицом, нагнулся, поднял уроненную лопату,
приставил ко крыльцу.
ответить было нельзя.
и зовут! Стало - надоть чего князю великому... А монашку етого не
объяснишь! И Крюк испугался: а ну как возьмет да и не поедет?
все одно дорога тут не проездна, а пешеходна!
Братии ходить, а ты путь истоптал! Коли от князя скачешь, не боись, что
без коней не признают тебя!
Пробормотал:
в миру о том помнить должен: путника не обидь и князеву честь не роняй! В
церкву пойдешь?
кивнул головой.
шапку в руках, посапывая. Согласно со всеми склонял голову, крестился и
клал поклоны. Иноки пели стройными голосами, и его понемногу охватывало
странное успокоение. Да, он послан от князя. И это очень важно, но еще
важнее сперва отстоять обедню в этом монастыре (и зря он, в самом деле,
мучал коней), хотя бы и ждал его князь, хотя бы и выругал боярин. А почему
важнее - он не знал, не задумывал даже. Было важнее, и все. Монахи
причащались, он ел из утра и потому только поцеловал крест.
коням - повесить тому и другому торбы с овсом, но торбы уже висели на
конских мордах, и кони смачно хрупали, переминаясь. Кто-то успел
позаботиться о конях прежде него.
водоносом, поставил бадью перед мордою коня, напоил первого, поправил
торбу, мягко отстранив Крюка, начал поить второго.
но, впрочем, скоро понял из разговоров, что общая трапеза и тут не была в
обычае, а лишь затеивалась по случаю прихода игумена Митрофана. Не хватило
хлеба, и кто-то побежал за ним в соседнюю келью. Прочли молитву, разлили
по деревянным мискам похлебку из репы с луком и постным маслом, положили
перед каждым хлебный ломоть, налили кислого хлебного квасу. Изрядно
оголодавший Крюк и то покрутил головой: <Ого! Не набалованы тута, видать,
мнихи!>
Посовещавшись, Митрофан со спутником решили заночевать. Крюк неволею
остался тоже. Коней уже кто-то завел за ограду, выстроенную на совесть, -
верно, от волков, медведей ли. Сергий отдал свою постель Митрофану, потом
на полу кельи настелили холодного лапнику, притащили рогожу, сверху
разостлали зипуны, что было, и все улеглись спать. Дотрещав, загасла
последняя лучина в светце. И только Сергий еще стоял в темноте, шепча про
себя молитву. Наконец, когда Крюк задремывал, улегся и он. Крюку сильно
хотелось расспросить и про монастырь, и про самого Сергия, но он побоялся
тревожить спящих иноков. Решил: из утра спрошу!
головою.
Он ить лесами пойдет, на лыжах!
прутьев и обтянутые лыком, Крюк приметил еще с вечера. Теперь же их не
было в избе. Наскоро поснидав, он вывел коней и, не сожидая игумена
Митрофана, повел их прежнюю тропкою. Впрочем, как ни торопился Рагуйло,
времени не выиграл. Когда он, мокрый, как пуганая мышь, подходил к
Хотькову, монахи уже нагоняли его.
изо всех сил запаренного коня и гнал всю дорогу, пересаживаясь из седла в
седло. И все же, когда поздним вечером на спотыкающемся жеребце въезжал в
Кремник, уже от знакомого сторожевого узнал с невольно упавшим сердцем,
что недавно пришел молодой мних - <чудной такой!>, - которого, расспросив,
тотчас проводили в покои великого князя.
вышел в потемнях. К тому же он хорошо ведал лесные пути, да и лыжи
сослужили ему добрую службу.
озираясь, подошел к воротам княжого терема и спросил, не здесь ли игумен
Стефан, присовокупив, что он зван к великому князю, то один из сторожевых,
взявшихся было с хохоту за бока, услышав имя Стефана и вглядевшись в
странника попристальнее, воскликнул: <А ну постой! Знаю игумена!> - и,
отпустив второму весельчаку затрещину (не шути над иноком, раззява!),
развалистой походкою заспешил к теремам. Подбежал боярин, коему наказано
было встретить монаха, захлопотал, повел Сергия за собой.
тотчас встретить брата и потому только и не завернул прежде к Богоявлению,
как собирался дорогой. Он с удовольствием присел (все-таки поболе
семидесяти верст оставлено за спиною!), не отказался и от трапезы,
предложенной ему в молодечной княжого дворца. Боярин, сожидавший Сергия,
растерялся было, но сам сообразил, что путника прежде следует усадить и
накормить, а тем часом повестить о его приходе князю, игумену Стефану и
наместнику Алексию. Рагуйло Крюк сумел запоздать как раз настолько, что у
боярина отошло сердце и дело окончилось для него хоть и не с наградою, но
и без выволочки.
и квасом. Боярин, ругнув себя самого (как сообразил монаху мясное
подать!), расстарался притащить мису вчерашней разогретой окуневой ухи, и
Сергий с веселыми искрами в глазах, только чтобы успокоить боярина,
выхлебал деревянной ложкою и ее тоже.
расслабив тело, закрыл на минуту глаза. Заставил себя ни о чем не думать,
погрузившись в глубокий покой внутренней тишины. И пока захлопотанный
боярин, все еще слегка сомневавшийся, того ли он, кого должно, принял и
угощал, бегал в верхние горницы дворца, Сергий спал, или, вернее, пребывал
в сосредоточенной полудреме. Нескольких минут ему хватило для отдыха, и
когда боярин вновь явился перед ним, он уже был снова бодр и свеж, как
давеча.
мешок в молодечной, поднялся вслед за боярином в терема, прошел длинными
лестницами и переходами. У порога княжеской домовой церкви, оборотясь к
боярину, сделал ему знак оставить себя одного, и боярин, с некоторым
сомнением окинувши княжескую церковную утварь из золота и серебра,
послушно отступил, прикрыв за собою двери. Что-то было в этом молодом
мнихе, заставлявшее без ропота подчиняться ему.
обнялись, презрев уставные правила, потом уселись на лавку в крохотном
притворе, и Стефан торопливо поведал брату о семейных злоключениях
великого князя владимирского, стать духовным лекарем коих сам он
затруднялся ныне.
совету Алексия, вскинул мгновенный пристальный взгляд на брата. Стефан
вдруг как-то иссяк, не ведаючи, о чем еще говорить с Варфоломеем. Начал
сказывать о своих многовидных обязанностях и трудах. Младший брат был как
бы тот и не тот (и это связывало Стефана, сбивало с мысли и речи). К
прежнему, простому и ясному, присоединилось нечто, словно бы отлитое из
прозрачного индийского камня. Все зримо, все видно насквозь в сияющих
гранях, а уже не порушить, не достать, не тронуть рукой. Сергий внимал, не
перебивая, спросил только:
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Пехов Алексей
Лукьяненко Сергей
Перумов Ник