Чтение 106–й страницы книги ~Гонители~

не разговаривали. Дороги их жизни расходились, и оба понимали - навсегда.
Судуй попробовал шутить, но шутки не вышло, он огорченно махнул рукой.

- Пусть небо хранит тебя, анда. Пусть у тебя будут дети и много скота.

- Спаси тебя господь, друже. Поклонись от меня отцу, матери. Будь
счастлив ты и твои дети.

Захарий тронул коней, поехал, заворотив назад голову. Судуй махнул
рукой, и ветер хлестал его по лицу мокрым снегом. Вскоре он стал
неразличим за мутно-белой завесью.

<Где сейчас Судуй? Что с ним?>- подумал Захарий, поворачиваясь на бок.
Сопела и хрумкала, срывая траву, лошадь, недалеко на белом камне сидел
коршун, чистил клювом перья. Хорошо пригревало солнышко, и думы Захария
стали тяжелеть, веки смежились. Спал он, кажется, недолго. Разбудил его
какой-то шорох. Открыл глаза и увидел перед собой ноги в старых, с
вытертыми в голенищах сапогах. Рванулся, протягивая руку к копью. Его
придавили к земле, связали, сняли пояс с ножом и саблей, обшарили
седельные сумы и одежду. Однако до мешочка с золотом Фатимы не добрались,
и Захарий понял: эти люди не грабители караванов, не удальцы, промышляющие
на дорогах. Уж те знают, что и где искать.

Его поставили на ноги. Старик с ловчим соколом на руке подъехал К нему,
склонился с седла, спросил по-тюркски:

- Откуда ты и кто такой?

Захарий как будто ничего не понял. Ему надо было оглядеться, уразуметь,
что это за люди, что им можно сказать, о чем лучше умолчать. Их было
пятеро. По виду все не воины. Старику много лет, а остальным, напротив,
мало - отроки. И доспехов нет ни на одном, ни сабли, ни мечей тоже ни у
кого нет, только луки со стрелами. Скорей всего охотники. Но почему они
его схватили, ни о чем не спросив? Разве добрые люди так делают?

Разглядывая его оружие, они гадали, кто он.

- По лицу урус,- сказал старик.- Но они такую одежду не носят.

- А если он из неведомых врагов?

- Все может быть,- согласился старик.- Поведем его к Котян-хану. Он
дознается.

Они привязали Захария к седлу, поехали. Захарий висел головой вниз,
видел только мелькающие ноги своего коня и высокую траву. Он надеялся, что
путь далек, где-то они остановятся отдыхать, может быть, даже почесть. Он
попросит развязать руки... Дальше будет видно. Судя по всему, старик не
раз встречался с русскими. Стало быть, это земля половецкая. До дому -
рукой подать. Обидно будет, если его опять продадут в рабство.

Однако половцы нигде не останавливались, гнали коней до вечера. Захарий
уловил ноздрями запах дыма, вскоре послышались голоса людей, блеяние овец,
ржание коней. Его сняли с седла у шатра из выбеленной солнцем и ветром
ткани. Кругом рядами стояли крытые кибитки. Под огромным котлом горел
огонь, пахло вареной бараниной. Захарий сглотнул слюну и, подталкиваемый
стариком, ступил под полог шатра.

- Соглядатая поймали, хан,- сказал старик, кланяясь пожилому человеку
с подковой вислых усов под хрящеватым носом.- По-нашему не говорит. И
одежды такой я не видел.

- Одежду при нужде не выбирают, надевают какая есть.- Неожиданно хан
спросил Захария по-русски:- Как попал сюда?

Услышав родную речь, Захарий вздрогнул. Это не укрылось от
внимательного глаза Котян-хана.

- Боишься? Разве не знаешь, что моя дочь - жена Мстислава Удатного,
князя Галицкого? Говори: зачем ты здесь? Почему у тебя чужое оружие, чужая
одежда? Кем послан?

Захарий оторопело молчал. К этому он был не готов. Он так давно не
слышал русской речи! Говорил хан не совсем чисто, смягчая многие звуки, но
в выборе слов не затруднялся...

- Не понимает!- огорчился старик.- По-нашему спрашивал - молчит.
По-урусутски спрашиваешь - молчит. Хан, он из этих, чужедальних врагов. Я
сразу понял.

- Не враг я вам!- сказал по-тюркски Захарий.- Что я вам сделал?

- Ай-вай!- Старик от неожиданности попятился.

Круто изогнутые брови Котян-хана взлетели на лоб, в глазах вспыхнули
холодные огоньки.

- Так ты из тех тюрков, которые отдали врагам свою землю, а теперь
ведут их на наши?!

- Какой я тюрок! Киянин я,- по-русски заговорил Захарий.

Котян-хан уже не удивлялся, но взгляд его стал еще более жестким,

- Не знаю, кто ты, однако вижу твое непрямодушие. Честному человеку от
нас таить нечего! Или ты сейчас же во всем сознаешься, или будешь убит.

- Ну и убивайте!- в отчаянии выкрикнул Захарий, озлобился:- Почему я
тут и почему был там, у вас спросить надо! Не вы ли вместе с князем
Рюриком Ростиславичем жгли посады киевские, полонили нас и продавали в
чужие земли? Из-за вас горе мое и мытарства мои!

- Ты был в Хорезме?- спросил Котян-хан.- Кто такие Чэпэ и Супутай,
знаешь?

- Джэбэ и Субэдэй-багатур? Знаю...

Понемногу Захарий рассказал обо всем, что видел,- о гибели хорезмийских
городов, о могуществе монгольского хана и силе, литой цельности его
войска. Лицо Котян-хана мрачнело все больше.

- Ты подтвердил самые худые мои опасения,- сказал он.- Поедешь вместе
со мной на Русь. Все расскажешь своим князьям.

Он велел возвратить Захарию оружие, пригласил на ужин.

Утром налегке, в сопровождении двух десятков воинов поскакали в Киев.
По дороге то и дело обгоняли кочевые толпы. По степи катились тысячи
крытых кибиток, брели неисчислимые стада и табуны.

От Котян-хана Захарий узнал, что тумены Джэбэ и Субэдэй-багатура
перевалили через горы Кавказа, напали на аланов. Половецкий хан Юрий
Кончакович (<сын того Кончака, который помогал Рюрику Ростиславичу
захватить Киев и тебя>,- с усмешкой вставил хан) пошел на помощь аланам.
Совместными усилиями они остановили врагов. Но монголы прислали к Юрию
Кончаковичу послов и сказали; <Вы кочевники, и мы кочевники. Пристойно ли
нам драться друг с другом? Идите с миром на свои пастбища, отступитесь от
аланов. За это дадим вам много шелков и иных тканей, серебра и золота>. И
верно, дали. Войско половецкое, разделив добро, разбрелось по своим
кочевьям. Монголы разбили аланов и сразу же напали на половцев. Били и
гнали разрозненные племена как хотели. Захватили много больше того, что
дали прежде. Теперь половцы бегут на запад - кто за Дунай, кто за Днепр.
Он, Котян-хан, повелел подвластным ему людям идти под защиту русских.

- Много зла и досады было вашим землям от наших набегов. Но и сами мы
натерпелись немало. Все было. Время вражды никого не осчастливило.-
Котян-хан нахмурился, вздохнул.- Не все понимают это у нас. Один князь
идет на другого - зовет меня. Другой идет на третьего - зовет Юрия
Кончаковича или Данилу Кобяковича. Управят свои дела - на нас кинутся...

К Днепру подъехали в потемках, расположились ночевать у перевоза.
Захарию не спалось. По песку он спустился к теплой воде. Вдали, за рекой,
светились гроздья огней. Неужели это Киев? На реке поскрипывали уключины,
слышались голоса людей, всплескивалась рыба. Взошла луна, и огни на том
берегу стали совсем тусклыми, но Днепр заблестел серебром. По серебру от
одного к другому берегу наискось бежала трепещущая золотая дорожка.

Хан прислал за ним человека - звал ужинать. На берегу горели огни. И
было их не меньше, чем в городе. К перевозу с Дикого Поля собралось много
половцев, ожидали череда на переправу. Многие из них приходили сюда совсем
недавно иначе - потрясая, оружием, распустив знамена с навершьем из двух
рогов. Но в душе Захария не было злорадства. Слишком много видел он зла в
последнее время и желал этим людям найти на другом берегу приют и покой.

Утром он снова побежал к Днепру. Над рекой плыл невесомый и прозрачный
туман, омывая взгорье на том берегу. Среди зелени белели дома, дворцы,
стены монастырей. Взошло солнце, лучи ударили в золотые кресты и купола
церквей, брызнули во все стороны горячие искры. Празднично,
торжественно-радостно сиял город. Мягкие облака висели над ним...
Крутогрудые ладьи приближались к берегу. Весла секли воду, дружно взлетали
вверх, роняя огненные капли. Пристав к берегу, перевозчики в длинных
холщовых рубахах стали прилаживать сходни, лениво переругиваясь. Захарий
вслушивался в голоса, заглядывал в лица. Его, в чужой одежде, дочерна
обожженного степным солнцем, за своего не признали, знаками показали,
чтобы не лез, не мешал делом заниматься.

- Дикой... Должно, от страха.

А ему хотелось обнять каждого и каждому сказать: <Родные! Славные! Свои
я!> Но вместо слов из горла вырвалось какое-то бульканье, и слезы
застилали глаза. <Что-то уж больно слезлив я стал, не к добру это...>

XIII

В ту пору на киевском столе сидел князь Мстислав Романович. Великое
княжение перестало быть великим. От того, что было при достославном
прапрадеде Мстислава Романовича Владимире Мономахе, остались только
былины. Обособились северные уделы, вошли в силу и Киевского князя знать
не желали. Да и ближние уделы Киев только чтили, а слушать не слушали. Что
им Мстислав Романович! Они сами себе большие и маленькие. Стол
великокняжеский, за который в последние десятилетия было пролито русской
крови - реки и без счета сгублено христианских душ, уже не возвышался
гордо над другими, князь Киевский уже не был вместо отца всем князьям
русским. На стол дедов и прадедов Мстислав Романович был посажен своим
двоюродным братом Мстиславом Удатным. Сам Удатный взял для себя на щит
Галич, сидит в нем крепко, перед Киевом не только не ломает шапку, но и
норовит взять его под свою управу. Князь Удатный свое имя прославил в
битвах, непоседлив, охоч до брани и не зря назван Удатным - удача всегда
при нем. Мстиславу Романовичу и завидно, и обидно, и страшновато. Мстислав
Удатный посадил на стол, он же мог со стола и скинуть. Жил Мстислав