Фрумо, чтобы посмертное угощение приготовить. И как чужаки мертвых своих
рассаживают возле плетней и ставят им угощение. И знал, почему они это
делают, - не жить здесь никому; мертвым отдают они это место. Ибо тяжело
далось им наше село, недобрым мнится им это место.
смотрел он на курган. И стояло возле него подношение, а на коленях у не-
го меч лежал. И положил тот меч чужак с разрисованным лицом, что убил
Сванхильду, ибо тот убитый был ему братом единокровным. А иных родичей у
него не было.
тыкаться, думая молока добыть из мертвых сосцов. И брали щенков чужаки и
ласкали их. И смеялись, теребя им уши и давая кусать пальцы. И с собой
уносили их, радуясь.
догорают за их спинами дома, остаются истлевать тела убитых. Чужаки идут
к броду, гонят наш скот. Сегодня они заснут сытыми.
хотят ставить новое село ниже по течению реки. Недолго жить им в том се-
ле, только они о том не знают.
ревшее, оскверненное, обагренное кровью. И мертвым увидел я наше село -
было оно мертво, как Тарасмунд, тело которого оставалось еще рядом со
мной, но уже исчезло то главное, что и было Тарасмундом.
но не молодой Хродомер, которого я не знал; нет, старик Хродомер, кото-
рый был мне привычен. И нет еще нашего села, и нет еще в селе дедушки
Рагнариса, и не родился еще Тарасмунд. Желтеют сжатые поля. Скрипят те-
леги чужаков, увозя наше зерно. Уходят за курган вражеские воины, угоняя
наш скот. Едет, изнывая от позора, воин Агигульф, едет на маленькой вра-
жеской лошадке, отлягиваясь от ноющего Одвульфа - клянет наследство, ко-
торое оставила ему родная земля. Едет прочь от позора, прочь от старика
Хродомера, который копает нору. Едет воин Ульф, и беда сидит за ним в
седле и направляет его руку. В берестяной личине идет прочь от села брю-
хатая Фрумо, идет и напевает, идет и пританцовывает. Среди окровавленно-
го полотна нестерпимо блестит золотой браслет на руке Агигульфа-соседа.
ня, сядешь на коня, поедешь в далекие земли...
сыну, пока они прячутся от чужаков. А чужаки хозяйничают по всему селу,
поджигая дома, забирая скарб, угоняя женщин, убивая мужчин. А мать поет
еле слышно. И прилетает стрела. Мать замолкает, изо рта у нее течет
кровь. Мать наваливается на мальчика, тяжелая, как мешок с зерном.
Мальчик задыхается, но не смеет выбраться из-под матери. День сменяется
ночью, мать остывает.
Он освобождается и выходит на дорогу. Не глядя по сторонам идет прочь из
сгоревшего села.
бе домой. Ему дают новое имя, но ему кажется, что это его имя. Потом он
уходит и отсюда. Он боится чужаков.
ло. И какое бы имя ему ни дали, ему чудится, что это его имя.
которые он прожил.
станет он воскрешать. Но я не знал, умеет ли он воскрешать из мертвых.
погиб у гепидов, как о том и говорилось.
прорванными во множестве мест, будто плащ, прохудившийся от старости,
будто шкура медвежья, изодранная вутьей. И показалось мне, будто небо
глядит на меня в тысячу глаз. То были большие глаза и малые, и узкие,
как у страхолюдин, и удивленные и насмешливые, и крошечные, прищуренные,
и широко расставленные, отважные, и любопытные, и злобные.
сячу глаз.
ся. Казалось - Вселенная распахнулась в эти дни, раскрыв необъятные
просторы времени в обе стороны. Мы словно оказались в эпицентре како-
го-то грандиозного процесса, который БЫЛ И ЕСТЬ ВСЕГДА.
го от наших героев - он был могуч и простодушен. Он был геологом, по
полгода проводил в поле, понимал и ценил одиночество, природу, путь, дом
и очаг, товарищество - те вечные ценности, наедине с которыми современ-
ный человек подчас чувствует себя неуютно.
был нетороплив, эпичен - вечен. Когда мы предавали огню его тело, нас не
оставляло ощущение, будто любая великая тризна по великому вождю могла
стать той тризной, которую мы справляли по нашему другу.
хетипов - сколь бы мало оно ни продлилось - властно развернуло нас лицом
к более древним эпохам. Там, у истоков средневековья, мы обнаружили все
то же самое.
происходит своего рода архаизация сознания. Все громче заявляют о себе
люди с родовым, а не индивидуалистическим, сознанием. И сам современный
человек, потеряв шаткую опору в своем индивидуализме, начинает судорожно
искать свои корни, свой род.
раннего средневековья.
рить это чувство и зародился замысел, который поначалу носил название
"Меровинги".
вых, вандалы, проявляя вандализм, разграбили Рим, на чем и завершилась
история Римской империи. Во-вторых, народы долго переселялись, производя
пыль и шум за окном, пока Карл Великий не гаркнул: "Ша!" После чего на-
чалось уже Высокое Средневековье с трубадурами, инквизицией и собором
Парижской Богоматери.
в историю Средневековья Высокого, всегда подается как история ФРАНКОВ.
куда переселялся, мы неожиданно для себя набрели на одно потрясающее
открытие. Кроме франков, были и другие народы. В частности, мы нашли го-
тов.
ит в том, что готы изобрели фашизм, пьянство и страдания молодого Верте-
ра (В. Беньковский, подводя итог всему прочитанному о готах из россыпей
в советских и современных российских книгах).
никто не занимается. Если Уважаемый Читатель посетит экспозицию Госу-
дарственного Эрмитажа, ту самую, "скучную", часть, где выставлены череп-
ки и наконечники, то он на обширной карте 3-6 вв. не обнаружит никаких
готов. И вообще ни одного упоминания о них не найдет.
(Черняховская и др.) у нас считаются однозначно славянскими. Хотя более
пристальное изучение древних историков приводит к мысли, что славяне и
готы сидели рядом, соседствовали, воевали и роднились между собой. О том
же, кстати, свидетельствуют и данные языка (но о языке ниже).
рову (Казань) за подробный рассказ о раскопках германского городища и
экскурсию в запасники музея. Именно ему соавторы обязаны очень подробным
описанием взятия села. По рассказу археолога, ему довелось раскапывать
городище, которое, судя по расположению трупов, по местонахождению нако-
нечников стрел, состоянию домов, было некогда взято штурмом, а жители
его беспощадно истреблены. Данными этого рассказа, фотографиями раскопок
авторы в основном и воспользовались при описании гибели родного села
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Шекли Роберт
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий