еще через год решеткой - вполне эластичной, незаметной с первого взгляда -
опутали каждого немца... В конце концов, будь что будет, да и потом я
практически не выхожу из дома, а мой сосед - прекрасный человек, шофер на
грузовике, очень сильный и добрый... Да и потом наци теперь поджали
хвосты, не посмеют...
материалы, представлявшие для них какую-то опасность, уничтожены?
только в Германии, но и в Испании, Австрии, здесь, на юге нашего
континента.
подбросить работу нюрнбергским судьям... А поскольку, как и вы, я убежден,
что нацизм не уничтожен, а затаился, чтобы восстать из пепла, свою работу
целесообразнее держать вот здесь, - Штирлиц постучал себя по лбу, - чем
хранить дома.
подвержена опасности.
Каждый приехавший из рейха напуган, до конца дней своих напуган, и ничто
его не спасет от самой заразной и въедливой бациллы - страха.
обязаны его делать: демократии виноваты, что Гитлер пришел к власти. Вам и
карты в руки - смойте позор с тех, кто спокойно смотрел, как преступник
рвался в рейхсканцелярию, хотя одного вашего демарша перед Гинденбургом
хватило бы, чтобы остановить мерзавца.
немец, тоже виноваты в том, что Гитлер стал фактом политической жизни. Что
вы, лично вы, сделали, чтобы он не стал канцлером? Бранили его в
университетской столовой? Говорили друзьям, что карикатурный истерик мнит
себя вторым Фридрихом? Или просто отмахивались: "Бред, такое невозможно,
покричит и успокоится, мы слишком культурны, чтобы пустить его"? Что вы
сделали, доктор?
лежит в клинике, ей, слава богу, лучше - выступала против него на митингах
и составляла прокламации... Она принадлежала к берлинской организации
социал-демократов. Ну и что? Ах, как она честно и красиво выступала, д о н
Максимо, как отважно! Ну и что?
назвали меня "доном"?
скрывать.
охватившей его ярости, - если бы я не был тем, кто дрался с наци... Если
бы я был здешним затаившимся г а д о м, вы бы покорно отвечали на мои
вопросы, потому что прекрасно знаете - не ответь вы на то, что меня
интересует, и я отправлю вас к праотцам! Или отравлю в клинике вашу жену!
привычной боли. Господи, как важно ощущать себя здоровым и сильным!"
вашем а н т и н а ц и с т с к о м доме.
нездорово-отечное, глаза сделались испуганными, заячьими, руки мелко,
по-стариковски затряслись...
- Я стану кричать.
форма страха за шкуру, а не за жизнь. Простите за резкость, но после
окончания войны я получил привилегию говорить то, что думаю.
подоконник. - У меня останавливается сердце.
концов, он просто трус, как и большинство обывателей от науки. Они
ниспровергают все и вся в кругу близких, а прилюдно молчат, - самый
горький балласт истории".
склеротическими сосудиками, к пузырьку, сделал большой глоток, откинулся
на спинку стула и расслабившись, закрыл глаза.
на себя, а не на этого мышонка: "Собрал информацию, классифицировал ее и
спрятал, низость какая!"
Если плохо с сердцем, печет в солнечном сплетении. И отдает в локоть...
"Дьявол лозою лезет по жилам, источенным тленьем", - последнюю фразу из
популярной берлинской песенки тридцатых годов Штирлиц произнес по-немецки.
прошептал Зуле. - Что вам от меня надо? Вы правильно поняли: если я пойму,
кто вы на самом деле, - я отвечу на все ваши вопросы, мои жилы разъедены
страхом...
против Гитлера? Нелегально? Что тогда?
жестокость учит не доверять: никому, нигде, ни в коем случае, ни при каких
условиях.
продолжая массировать грудь старика, - если не научитесь уверенности.
Нельзя бороться, то есть стоять на своем, никому не веря. Ну, легче?
этом на спинку шаткого стула.
старенькой, штопаной рубашке в а т н ы м и пальцами.
вас не затруднит, принесите их, я вам кое-что объясню... Только,
пожалуйста, не ссылайтесь на меня... Если я умру, жене будет не на что
купить хлеба, она плохо говорит по-испански... А кому здесь нужны старые
немецкие социал-демократы?
получил гражданство... Понимаете? Я был убежден, что Гитлер - надолго.
Зуле. - Если бы вам удалось найти тех. кто до переворота в сорок третьем
вел в Сенате расследование антиаргентинской деятельности, вы бы получили
исчерпывающие материалы. Опираясь на те материалы, можно понять суть
происходящего и поныне... С осени сорок четвертого года сюда пришли две
волны нацистской эмиграции: одна - в декабре, тайная, а весной и летом
сорок пятого - сверхтайная. Декабрьская волна - их было всего пять -
десять человек, одного из них зовут Нибель. Он работает в банке, ведет
операции с иностранными фирмами, тихий и незаметный человек, сторонится
"Немецкого клуба", где собирались фанатики... Весенние эмигранты - те, что
прибежали сюда после краха, - вообще не выходят из своих домов... Но в
Аргентине, как и в Испании, трудно хранить секрет, о профессоре Курте
Танке знают в городе... Но знают ли об этом за границами Аргентины? Сюда
не очень-то любят пускать иностранцев... Кроме тех немцев, которым верят в
Буэнос-Айресе. А вот про Рольфа Ритнера не знает никто, а знать про него
надо, потому что он возглавлял банду СС в том университете, где я читал
лекции... Я знал его там, в рейхе, и я увидел его здесь. Но я сделал вид,
что не узнал его, потому что именно он санкционировал все аресты в нашем
университете, я панически боюсь его - до сих пор.
начальник, только он вправе разрешать споры, возникающие между
"партайгеноссен", только он и никто другой. Адреса Райфель не знал,
телефона тоже, в ы х о д - по связи. Штирлиц в разговоре с Роумэном
предположительно определил этого человека как ключевую фигуру. "Что ж, я
довольно быстро на него вышел, шесть дней - не срок, на такие в ы х о д ы
порой тратят месяцы. Выход есть, а вот как его реализовать? Как заставить
говорить этого самого Ритнера? Но не менее важен банкир Нибель, сидящий на
операциях с иностранными фирмами, я почему-то убежден, что он весьма и
весьма интересен. Подход, как найти подход?")
профессоре Карлосе Гунмане?
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Браун Дэн
Махров Алексей
Шилова Юлия
Шилова Юлия