Чтение 107–й страницы книги ~Экипаж "Меконга"~

рассказывали об одной гадалке - она принимает клиентов в белом халате и
перед гаданием измеряет им кровяное давление.

- Ну ладно. - Привалов включил лампу над письменным столом. - Давай-ка
займемся подводными излучателями.

12. НАШИ ГЕРОИ НА ОСТРОВЕ ПТИЧИЙ КАМЕНЬ

Так вот ты какая!..

Направо - жара, солончак, барханы,

Налево - бархан, солончак, жара.

Н.Тихонов, "Полустанок в пустыне"

Ранним утром два долговязых молодых человека вышли из здания аэропорта
и сели в автобус.

Незачем пояснять, что это были инженеры Костюков и Потапкин. Самолет
только что доставил их из Красноводска.

Казалось бы, что трудного - найти небольшой участок моря меж двух
берегов, если есть подробнейшие морские карты. Но вот уже сколько времени
рыщут Николай и Юра по побережьям, а такого участка, который подошел бы по
всем статьям, не нашли.

Вот и за море они слетали, осмотрели пролив между Челекеном и островом
Огурчинским и другие места - тоже ничего подходящего. В последний день
командировки молодые инженеры решили съездить на Красноводскую косу. Долго
бродили они по унылым прибрежным пескам и возле поселка Кызыл-Су вдруг
наткнулись на каменный обелиск, увенчанный пушечным ядром и крестом.
Памятник окружала ограда из якорных цепей, ступени его были занесены
мелкими песчаными волнами.

"Красноводскiй отрядъ - сподвижникамъ Петра Перваго", - прочли они
потемневшую надпись. Потом шли даты, среди них - "1719". Еще надпись:

Въ пустынЪ дикой

Васъ, братья, мы нашли

И теплою молитвою

Вашъ прахъ почли.

- Постой, 1719 - это, случайно, не дата гибели экспедиции
Бековича-Черкасского? - вспомнил Николай.

- Кажется, - сказал Юра. - Не знал, что участникам экспедиции памятник
здесь поставлен... Видишь дату - 1872? Должно быть, в том году соорудили.

Они постояли перед обелиском, сфотографировали его и попутным катером
вернулись в Красноводск. Задумчиво смотрели с кормы на уплывающую в
вечернюю дымку косу, и воображение их рисовало старинные корабли у этих
плоских песчаных берегов, сумрачного князя Черкасского с приставленной к
глазу подзорной трубой, беспокойного, колючего гидрографа Кожина,
склонившегося над картой, веселого, ясноглазого Федора Матвеева, не
догадывающегося еще, какая трудная и необычная судьба его ожидает...

"Въ пустынъ дикой васъ, братья, мы нашли..." Строки, высеченные на
обелиске, не выходили из головы. Странное дело: и раньше Николай и Юра не
сомневались в достоверности матвеевской рукописи, но герои ее рисовались
их мысленному взгляду как бы черно-белыми оттисками старинных гравюр;
теперь они вдруг встали перед ними во плоти - обожженные солнцем пустыни,
истомленные жаждой, в пропахших потом рубахах...

Итак, прилетев рано утром из Красноводска, наши друзья сели в автобус и
поехали в город. Они молча смотрели в окно на знакомый с детства пейзаж:
лес нефтяных вышек, серебристые резервуары, небольшие озерца, окаймленные
коричневой полосой мазута, бесчисленные переплетения труб. Юра задремал,
свесив голову на грудь. Николай толкнул его локтем в бок, сказал
грубовато:

- Очнись, сонная тетеря. Что начальству докладывать будем?

- Вот я доложу тебе сейчас по шее! - проворчал Юра и снова закрыл
глаза.

- Из всего, что мы видели, лучшее место - это все-таки Птичий Камень, -
продолжал Николай. - Недалеко, и глубины подходящие. Слышишь, Юрка? - Он
опять ткнул его в бок.

- Самое паршивое место Птичий Камень! - сердито сказал Юра, отодвигаясь
от Николая.

- Почему?

- Потому что голое, необорудованное.

Через некоторое время, когда автобус уже катил по улицам города, Юра
сказал:

- Вообще, конечно, лучше Птичьего Камня не найти.

- Не подойдет твой Птичий Камень, - отозвался Николай.

- Почему?

- Гиблое место. Необорудованное.

- Ну, ты как хочешь, - заявил Юра, - а я буду докладывать о Птичьем
Камне.

Они договорились через час встретиться в институте и разошлись по домам
- помыться с дороги и позавтракать.

Бондарный переулок еще спал. Утренний ветерок робко шелестел в пыльных
ветвях акаций. Где-то в открытом окне залился будильник.

Николай прошел под аркой. Во дворе он увидел Вову. Атлет не спеша
приседал и выпрямлялся, в руках у него были крупные гантели. Он
таинственно подмигнул Николаю, потом поманил его пальцем и сказал громким
шепотом:

- Позавчера у нас в институте собрание было. На поруки меня взяли,
понял?

- То есть как? - не понял Николай.

- Туго до тебя доходит. Не выспался, что ли? Ты московскую железку
помнишь, которую я в музее взял?

Николай кивнул.

- Ну вот. Под суд хотели меня, понял? А за что? Для себя я, что ли,
брал? Мне она нужна была, как петуху тросточка. Собрание меня уважило: на
поруки взяли. Единогласно, понял? Только замдиректора по хозяйственной
части воздержался.

- Поздравляю, - сказал Николай.

- Спасибочко. - Вова поиграл гантелями. - А Опрятина-то - слышал? -
оправдали вчистую.

- Оправдали?

- Ага. Анатолия Петровича знаешь что убило? Шариковая молния.

- Что-о?..

- Шариковая, говорю, молния. Научное явление, понял?

Николай махнул рукой и взбежал по лестнице к себе.

Пока он умывался, покряхтывая и разбрызгивая воду, мать хлопотала у
газовой плиты, рассказывала о домашних делах.

- Вот голова! - воскликнула она вдруг. - Самое главное забыла сказать.
Вчера вечером приходила Рита.

Плеск и кряхтение разом прекратились. Николай повернул к матери
намыленное лицо.

- Рита?..

- Да. Пришла и говорит: "Здравствуйте, я Рита, которая когда-то жила в
вашем доме. Матвеева". А я говорю...

- Зачем она приходила? - нетерпеливо прервал ее Николай. Мыльная пена
щипала ему глаза, он тер их пальцами.

- Не знаю. Просила, чтобы ты позвонил, когда вернешься.

Николай поспешно закончил умыванье, вытерся, натянул рубашку и кинулся
к двери.

- А завтрак? - крикнула мать вдогонку. - Куда же ты?

- Звонить! - уже с лестницы донесся голос Николая.

Занятия еще не начались - стояла вторая половина августа, - но Рита
ежедневно ходила в школу. Она затеяла переоборудование кабинета биологии,
расширяла школьный опытный участок, - работы хватало. В этом было ее
спасение.

Валя часто забегала к ней по вечерам. Несколько раз приходили Николай и
Юра. А однажды нагрянул весь экипаж "Меконга". В этот вечер героем был
Валерка Горбачевский. Он уже третий день не расставался с номером
академического журнала, в котором была помещена небольшая статья Багбанлы
о перестройке внутренних связей вещества. В статье упоминался "эффект
Горбачевского" - так назвал старик Бахтияр памятный случай с Валеркиным
пальцем. Валерка, сияя, показал Рите статью. Рита ничего в ней не поняла -
статья почти сплошь состояла из формул и пучков кривых в координатных
угольниках, - но поздравила Валерку, который и сам ничего не понимал в
статье. Юра подшучивал над ним, утверждал, что слепок с Валеркиного
пальца, а может быть и сам палец, скоро будет выставлен в Москве, на
Выставке достижений народного хозяйства.

Но вечера, когда Рита оставалась наедине со своим горем...

Она не находила себе места. Бродила по комнатам, бесцельно трогала и
переставляла вещи. Подолгу стояла у книжных полок, листала его книги. Ей
попадались карандашные пометки на полях, сделанные его рукой, - она
всматривалась в них, пытаясь разгадать смысл отчеркиваний и значков.

Она видела Анатолия таким, каким он был в начале их любви, - веселым,
увлеченным, общительным. Он умел безудержно фантазировать и посмеиваться
над собственными фантазиями. Да, именно таким он жил теперь в ее памяти.

Иногда - гораздо реже - Рита вспоминала последнюю встречу с Анатолием
во дворе Института физики моря. "Помнишь, как мы в прошлом году плыли по
Волге?" - грустно спросил он тогда. Это были его последние слова -
последние, которые она слышала. Уходя, она оглянулась. Он стоял возле