Чтение 107–й страницы книги ~Призвание варяга~

я не знаю высшую математику? Неужто ради победы ты готов был даже -- на
этакое?!"

Я в запальчивости отвечал:

- "Это не шулерство! Это -- такая же подготовка к будущей партии, как
-- изученье начал и гамбитов! Никто не заставлял меня учить партии мастеров,
чтоб знать выгодные начала! Я тренирую мой ум, чтобы..."

- "Чтоб потешить свое самолюбие! А мне Природа не дала твоего Ума! Что
ж мне теперь -- вешаться?! Зато у меня -- Ловкость Рук и это такой же Дар,
как твой Ум! И я пользуюсь тем, что у меня получается лучше тебя!"

- "Я повредил пальцы!"

- "Рассказывай... Ты -- такой же неповоротливый, упертый, здоровый
кабан, как и все наши латышские родственнички! Ты в жизни не умел правильно
"сдернуть"! Умел бы -- жульничал не хуже меня! Правильно говорят: святоши
все -- импотенты!"

Что ответить на этакое? Вот так и зарождается трещинка...

Может быть потому, что... сестра в чем-то права. Я Унаследовал от отца
его Силу, Доротея -- его Красоту. Зато мне достался матушкин Ум, а ей -- ее
Изворотливость.

В любой кувшин не налить выше краешка...

А когда исчезают общие интересы, я начинаю посматривать на иных женщин,
Доротея ж -- тайком облизывается на иных мужиков. Жеребячья Кровь фон
Бенкендорфов. Кровь -- Лисов фон Шеллингов. А Кровь во многом -- мудрее нас,
- грешных...

Вот и встреча в Дерпте кончилась обычною гадостью. В одно прекрасное
утро Доротея ушла от меня, а за обедом подвела молодого полковника:

- "Вот, братец, - это мой старый друг -- милый Артур", - при этом она
со значением выделила слова "старый друг". Так чтобы я не строил иллюзий по
поводу этой "дружбы". (Я страшно ревнив и сестрица умеет сделать --
больней...)

Я, сделав вид, что не понял, с самой любезной улыбкой пожал руку сэру
Артуру Уэлсли -- будущему Герцогу Веллингтону. (Сестра всегда умела выбирать
"самого лучшего" из любовников...)

Полковник Уэлсли оказался необычайно умен, и у меня всю дорогу
возникали сомнения -- может быть он тоже "чует" мысли своего собеседника? Я
даже, как будто в шутку, спросил у него о таком. На что "милый Артур"
заразительно рассмеялся:

- "Это -- не врожденное. Просто ваша сестра была настолько любезна, что
помогла мне примечать малейшие движения глаз, уголков рта, или -- рук
собеседника и я теперь гораздо лучше всех понимаю. Это немало помогло мне в
карьере...

Я так очарован вашей сестрой, что даже предлагал ей Руку и Сердце. Мы,
разумеется, не свободны, но вы -- такие же лютеране, как -- мы! Я думаю, что
нет проблем в двух разводах и свадьбе, но Дороти -- против. Она говорит, что
у нее есть ревнивый любовник, кой может убить, коль она выйдет замуж за
человека значительного. Кто бы это мог быть?

Вы -- ее брат, Вы лучше меня знаете, - кого она имела в виду? Неужто я
не смогу справиться с сим ревнивцем?!"

"Милый Артур" говорил мне эти слова, а у меня в душе ревел ад. Я не
знал, что мне делать -- как реагировать. По всем признакам мой собеседник не
знал -- кто сей "любовник", а я -- не смел говорить. По законам любой страны
-- связь брата с сестрой, мягко скажем -- преступна...

Что же касается моей способности на убийство... Не знаю. Доротея так и
не ушла от меня. Я часто спрашивал, - почему на сей раз она передумала и
сестра отвечала, улыбаясь и целуя меня:

- "Потому что я люблю лишь тебя -- дурачок!" -- и все инстинкты
говорили мне, что сие -- правда. Но про угрозу убийств, не зная с кем
разговаривают, со мною делились и Талейран, и Меттерних! (Последний еще
удивлялся -- кто может убить его, - Канцлера Австрийской Империи? Еще больше
он удивлялся, - почему моя сестра в сем безусловно уверена?!)

Честно говоря, я не знаю -- как бы я действовал в такой ситуации. Я не
люблю заглядывать в себя -- слишком пристально... Сестра моя так и числилась
женой мужеложца фон Ливена, а после развода -- стала гражданской женой
одного академика. Ни к тому, ни к другому я ревновать не могу, - можно ли
ревновать подругу к ее собаке, иль -- лошади? Они же ведь -- нам не ровня!

Так началась моя дружба с Артуром Уэлсли. Матушкины рекомендации к ее
дяде -- британскому королю, подкрепленные кредитным письмом на пять
миллионов гульденов, произвели фурор на брегах Альбиона, и Артур получил
долгожданное назначение. Лично мы второй раз встречались в 1814 году в
Париже, а в 1826 году английский король сделал Артура своим личным
посланником при нашем дворе. Вскоре Артур стал английским премьер-министром.

Когда в 1830 году взбунтовалась Польша, и Англия с Францией решились
послать войска на подмогу "повстанцам", на очередном заседании Парламента
премьер и командующий английской армией Герцог Веллингтон поднялся и сказал
так:

- "Господа, военной карьерой, должностью и постом, а главное - самой
большой Любовью я обязан Дому Российской Империи. Я лишусь Чести, прежде чем
нападу на армию братьев любимой мной женщины. Вы вольны именовать меня
Изменником Родины, но будь я проклят, если предам дружбу с людьми сделавшими
меня, тем - что я есть!"

Скандал был ужаснейший. Артур подал в отставку, поднялись волнения, и
Парламент просил его вернуться на пост и подавить мятежи. Либералы числят
его "русским агентом", но даже они признают, что армия повинуется одному
Артуру - настолько высок его Авторитет. И никто не верит, что Веллингтона
можно купить. Не тот человек.

Когда сестре стукнуло сорок, она прогнала мужеложца фон Ливена,
разделила имущество и решилась начать новую жизнь. Так вот Артур очередной
раз стоял пред ней на коленях, умоляя принять его Руку и Сердце. Он даже
опять обещался развестись со своею женой и выполнять любую Дашкину прихоть,
но моя сестра отказала. Она сказала так:

- "Милорд, я люблю Вас, и буду с Вами пока это доставит нам
удовольствие, но... Я развожусь с мужем не потому, что он мне постыл, но
потому что брат мой стал тем, кем он стал.

Я люблю мужчин, - во мне говорит Кровь моей бабушки - Екатерины. Но во
мне ревет и Кровь "Жеребцов Лифляндии" всех вместе взятых! Я привыкла брать
свое Силой - против всех Законов и Правил! Сегодня же...

Бить "сидячих уток", - это так неспортивно!

Я уезжаю, чтоб "искать новых лужков" и в последний раз взгорячить мою
Кровь! Ты ж предлагаешь мне пост премьерши...

Знаешь, чем кончится? В Лондоне выстроится та же очередь, как и в
России, из таких же вот "клюкв", норовящих соблазнить меня - ради Вас, как
нынче -- в России. Я слишком люблю Тебя - мужика, чтоб увидеть Вас --
рогоносцем", - в этом моя сестра.

К Пасхе мы опять "засели в траншею", русские же решили обойти врага и
насильно погнать его на наши позиции.

Но Бонапарт изменил свою тактику и вместо лобовой атаки тайно отошел к
болотам у Фридлянда.

Буксгевден с Беннигсеном вечно спорили и в решительный миг армия
раскололась. Беннигсен, будучи в авангарде и попав под картечь, решил
"разорвать дистанцию" и отступил. Буксгевден, возглавляя арьергард и
понимая, что отступать некуда (сзади болота), приказал всем -- в атаку. Две
половинки армии, приученные новыми уставами прусского образца исполнять
любые приказы, пошли сквозь собственный строй под кинжальным огнем вражеских
пушек. Все смешалось...

Буксгевден три раза поднимал людей в штыковую и ему почти удалось
взойти на холмы, но когда его сбило картечью, войска потеряли голову и
сложили оружие.

Беннигсен же, отступая, увяз в болотах, и был расстрелян с высот.
Разгром был полным, - русская армия кончилась...

К вечеру мясорубки мимо нашего края потянулись разбитые русские. Тогда
Барклай приказал мне с Меллером -- "Съездить там поглядеть, - что за
притча?!"

Наши полки поехали и нос к носу столкнулись с лавой швали фельдмаршала
Нея. Эти ребятишки нарочно бросились в дыру меж "нами", дабы не выпустить
русских "за наши спины".

Ну, они задели нас, мы дали им сдачи и завертелось. Ближе к ночи
полыхал огнями и наш фронт, а Барклай, обнаружив полное изничтожение
русских, отошел к Мемелю. Война была кончена.

Уже в кромешной тьме меня вызвали к раненым. Я увидал знакомую фигуру
на подушке из свежего сена. Я наклонился к дяде Додику, а у него дыра вместо
правого глаза и пол-затылка снесло выходным отверстием...

Господи, как же я плакал тогда... А потом усовестился слез и сказал
людям, что у меня был приступ сенной болезни.

После очередной сшибки его принесла лошадь к нашей позиции... У дяди
Додика всегда были самые лучшие, самые умные лошади во всей Риге...

Матушка, узнав о смерти, не поленилась приехать ко мне, отозвала меня в
сторонку и, прижимая к своей костлявой, но в то же время самой мягкой для
меня на свете груди, почти приказала:

- "Поплачь, Сашенька. Легче будет. Отец твой купецкого звания, - ему не
понять, что барона должен воспитывать только барон. Пусть - жидовский. Хоть
он и не был бароном".

Мемельский рубеж, возникший на заре Прусского Ордена, слыл
неприступным. В годы Ливонской войны наши армии после десятилетней осады так
и не вышибли пруссаков из "болотной твердыни" и это стало началом конца. В