черви. О, я безнравственна, как боги! Недаром же я незаконная дочь короля.
И я поступаю по-королевски. Кто такая была Родопис? Царица, влюбленная во
Фта, мужчину с головою крокодила. В честь его она воздвигла третью
пирамиду. Пентесилея полюбила кентавра, носящего имя Стрельца и ставшего
впоследствии созвездием. А что ты скажешь об Анне Австрийской? Уж до чего
дурен был этот Мазарини! А ты не некрасив, ты безобразен. То, что
некрасиво, - мелко, а безобразие величественно! Некрасивое - гримаса
дьявола, просвечивающая сквозь красоту. Безобразие - изнанка прекрасного.
Это его оборотная сторона. У Олимпа два склона: на одном, залитом светом,
мы видим Аполлона, на другом, во мраке, - Полифема. Ты - титан. В лесу ты
был бы Бегемотом, в океане - Левиафаном, в клоаке - Тифоном. В твоем
уродстве есть нечто грозное. Твое лицо как будто обезображено ударом
молнии. Твои черты исковерканы чьей-то огромной огненной рукой. Она смяла
их и исчезла. Кто-то в припадке мрачного безумия заключил твою душу в
страшную, нечеловеческую оболочку. Ад - это печь, где накаляют докрасна
железо, которое мы называем роком; этим железом ты заклеймен. Любить тебя
- значит постигнуть великое. Мне выпало на долю это торжество. Влюбиться в
Аполлона! Подумаешь, как это трудно! Мерило нашей славы - удивление,
которое мы вызываем. Я люблю тебя. Ты снился мне все ночи! Вот мой дворец.
Ты увидишь мои сады. Здесь есть ключи, журчащие в траве, есть гроты, в
которых можно предаваться ласкам, есть прекрасные мраморные группы работы
кавалера Бернини. А сколько цветов! Их даже слишком много. Розы весною
пылают, как пожар. Я, кажется, сказала тебе, что королева - моя сестра.
Делай же со мной, что хочешь. Я создана для того, чтобы Юпитер целовал мне
ноги, а сатана плевал мне в лицо. Какой ты веры? Я - папистка. Мой отец,
Иаков Второй, умер во Франции, окруженный толпою иезуитов. Никогда я еще
не переживала того, что испытываю возле тебя. Ах, я хотела бы плыть
вечером на золотой галере, под пурпурным навесом, прислонясь рядом с тобой
к подушке, наслаждаясь под звуки музыки бесконечной красотою моря.
Оскорбляй меня! Ударь! Плати мне за любовь! Обращайся со мной как с
продажной тварью! Я боготворю тебя...
Эта женщина была и свирепа и нежна. Трудно представить себе что-либо более
трагическое. Она и ранила и ласкала. Она нападала, как кошка, и тотчас же
отступала. В этой игре обнажились ее звериные инстинкты. В ее поклонении
было нечто вызывающее. Ее безумие заражало. Ее роковые речи звучали
невероятно грубо и нежно. Ее оскорбления не оскорбляли. Ее обожание
унижало. Ее пощечина возносила на недосягаемую высоту. Ее интонации
сообщали безумным, полным страсти словам прометеевское величие. Воспетые
Эсхилом празднества в честь великой богини пробуждали в женщинах, искавших
сатиров в звездные ночи, такую же темную, эпическую ярость. Подобные
пароксизмы страсти сопровождали таинственные пляски, происходившие в лесах
Додоны. Эта женщина как бы преображалась, если только преображение
возможно для тех, кто отвращается от неба. Ее волосы развевались, как
грива, ее халат то запахивался, то раскрывался; ничего не могло быть
прелестнее ее груди, из которой вырывались дикие вопли; лучи ее голубого
глаза смешивались с пламенем черного; в ней было что-то нечеловеческое.
Гуинплен изнемогал от этой близости и, весь проникнутый ею, чувствовал
себя побежденным.
облаков, которыми Гомер иногда окутывал Юпитера и Юнону. Быть любимым
женщиной зрячей, видящей его, ощущать на своем обезображенном лице
прикосновение ее дивных уст, было для Гуинплена жгучим блаженством. Он
чувствовал, что перед этой загадочной женщиной в его душе исчезает образ
Деи. Воспоминание о ней, слабо стеная, уже не в силах было бороться с
наваждением тьмы. Есть античный барельеф с изображением сфинкса,
пожирающего амура; божественное нежное создание истекает кровью, зубы
улыбающегося свирепого чудовища раздирают его крылья.
земному шару, два полюса? Неужели мы тоже вращаемся на неподвижной оси и
кажемся издали звездой, а вблизи комом грязи? Не планета ли мы, где день
чередуется с ночью? Неужели у сердца две стороны? Одна - любящая при
свете, другая - во мраке? Одна - луч, другая - клоака? Ангел необходим
человеку, но неужели он не может обойтись без дьявола? Зачем душе крылья
летучей мыши? Неужели для каждого наступает роковой сумеречный час?
Неужели грех входит, как что-то неотъемлемое, в нашу судьбу, и мы никак не
можем без него обойтись? Неужели мы должны принимать зло, лежащее в нашей
природе, как нечто, неразрывно связанное со всем нашим существом? Неужели
дань греху неизбежна? Глубоко волнующие вопросы.
переживал невыразимо сложное чувство; в нем одновременно боролись влеченья
плоти, жажда жизни, сладострастие, мучительное опьянение и все то чувство
стыда, которое содержится в гордости. Неужели он поддастся искушению?
звенел колокольчик, вделанный в стену. Герцогиня повернула голову и
сказала:
стуком отворилась серебряная дверца, украшенная королевской короной.
золотом подносе лежало письмо.
глаза сразу бросилась крупная печать из алого сургуча. Колокольчик
продолжал звенеть.
Гуинплен. Все еще одной рукой обнимая Гуинплена, герцогиня наклонилась,
взяла письмо и захлопнула дверцу. Отверстие закрылось, и колокольчик
умолк.
бросила конверт на пол к ногам Гуинплена.
королевскую корону и под нею букву "А". На другой стороне конверта стояла
надпись: "Ее светлости герцогине Джозиане".
веленевой бумаге. На пергаменте стояла зеленая канцелярская печать больших
размеров, свидетельствовавшая о том, что документ относится к знатной
особе. Герцогиня, все еще в упоении восторга, затуманившего ее глаза,
сделала еле заметную недовольную гримасу.
надоедливая женщина!
спрашивала тебя: умеешь ты читать? Умеешь?
халат, опустила широкие рукава, оставив, однако, открытой грудь, и,
обжигая Гуинплена страстным взглядом, протянула ему листок веленевой
бумаги.
возлюбленный, прочти, что пишет мне королева.
самых разнообразных чувств:
заверенную и подписанную нашим слугою Вильямом Коупером, лорд-канцлером
королевства Англии, из какового протокола выясняется весьма примечательное
обстоятельство, а именно, что законный сын лорда Кленчарли, известный до
сих пор под именем Гуинплена и ведший низкий, бродячий образ жизни в среде
странствующих фигляров и скоморохов, ныне разыскан, и личность его
установлена. Всех принадлежащих ему прав состояния он лишился в самом
раннем возрасте. Согласно законам королевства и в силу своих
наследственных прав, лорд Фермен Кленчарли, сын лорда Линнея, будет
сегодня же восстановлен в своем звании и введен в палату лордов. А посему,
желая выразить вам нашу благосклонность и сохранить за вами право владения
переданными вам поместьями и земельными угодьями лордов
Кленчарли-Генкервиллей, мы предназначаем его вам в женихи взамен лорда
Дэвида Дерри-Мойр. Мы распорядились доставить лорда Фермена в вашу
резиденцию Корлеоне-Лодж; мы приказываем и, как сестра и королева,
изъявляем желание, чтобы лорд Фермен Кленчарли, до сего времени носивший
имя Гуинплена, вступил с вами в брак и стал вашим мужем. Такова наша
королевская воля".
герцогиня, приподнявшись с подушки, слушала, не сводя с него глаз. Когда
он кончил, она вырвала у него из рук письмо.
засвидетельствованная саутворкским шерифом и лорд-канцлером копия
признаний компрачикосов, погибших на "Матутине".
галереи, она проговорила:
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Прозоров Александр
Белов Вольф
Прозоров Александр
Афанасьев Роман