очутились бы здесь, и нам с вами жилось бы лучше. Но дело сейчас не в этом.
Она в Лондоне. Когда я был у нее, я нарочно сказал, что вы находитесь
поблизости, чтобы легче было ее уломать, - я же знал, что она никак не
жаждет свидания с вами. И это ее, видимо, сильно испугало - вот она и ушла
из деревни сюда, в Лондон.
пустомели, мистера Тэппертита. Кстати, мы с ним виделись вчера, и он мне
рассказал, что ваш сын, Барнеби, названный так, конечно, не в честь своего
родителя...
хороший знак - похоже на то, что вы ожили. Так вот, вашего сына Барнеби
сманил от матери какой-то приятель, знававший его еще в Чигуэлле. И он
пристал к бунтовщикам...
и сына?
больно вы нетерпеливы! Допустим, я разыщу вашу супругу и скажу ей так: "Вы
тоскуете по сыну, мэм? Хорошо. А я знаю, кто его сманил и где он. Я могу вам
его вернуть. Очень хорошо. За Это меня следует вознаградить, мэм, не так ли?
Услугу я взамен потребую ничтожную, вам она ничего не будет стоить - а это
уж лучше всего. Не так ли, дорогая леди?"
скажу: "Какие уж тут шутки, миледи! Человек, которого считают вашим мужем
(трудно ведь установить истину после стольких лет), сидит в тюрьме по
обвинению в убийстве, и жизнь его в опасности. Ну-с, а на самом деле ваш муж
давным-давно в могиле. И того джентльмена, что сидит в тюрьме, перестанут
принимать за него, если вы будете так любезны заявить под присягой, что муж
ваш умер, объяснив, когда и как, - всего несколько слов - и что этот
арестант, хотя он немного на него похож, - такой же муж вам, как я. Вашего
показания вполне достаточно, чтобы уладить дело. Если вы обязуетесь дать
его, мэм, я позабочусь, чтобы ваш сын (славный паренек!) был в безопасности,
а после вашей пустячной услуги доставлю его вам здравым и невредимым. Если
же вы откажетесь исполнить мою просьбу, то, боюсь, сына вашего могут выдать
властям, а тогда он несомненно будет приговорен к смерти. Так что вы должны
сделать выбор между его жизнью или смертью. Откажетесь - его ждет виселица.
Согласитесь - так еще не выросло то дерево, из которого соорудят ему
виселицу, и не посеяна та конопля, из которой совьют для него веревку!"
в полдень! - подхватил слепой. - Тсс! Я слышу где-то вдалеке шаги. Ну,
прощайте пока и положитесь на меня.
Слышите, звенят ключи: сюда идут, свидание окончено. Сейчас ни слова больше,
иначе нас могут подслушать.
один из тюремщиков и объявил, что посетителям пора уходить.
Крепитесь, дружище. Ошибка скоро разъяснится, и вы опять станете человеком.
Если бы этот благородный джентльмен проводил до ворот бедного слепого,
который может отблагодарить только молитвой за него, и повернул его лицом к
западу, он сделал бы доброе дело... Спасибо, дорогой сэр. Большое вам
спасибо!
лицо к узнику, и вышел,
распахнув ее настежь, сказал заключенному, что он может, если желает,
погулять час на тюремном дворе.
том, что услышал от слепого. Взволнованный надеждами, которые пробудил в нем
этот разговор, он то рассеянно щурился на яркий свет за открытой дверью, то
следил за тенями, которые отбрасывала одна стена на другую и на каменные
плиты двора.
Здесь было так холодно, что, казалось, замерзали даже забредавшие сюда
солнечные лучи. Вид этих суровых, голых камней пробудил в душе узника тоску
по лугам и деревьям и страстную жажду свободы. Он встал и, прислонясь к
дверному косяку, поднял глаза к ясному голубому небу, улыбавшемуся даже этой
мрачной обители преступлений. Казалось, он вспоминал, как когда-то, в
далекие времена, лежа под деревьями среди сладких ароматов лета, смотрел на
это небо сквозь качавшиеся над его головой ветви.
только что, шагнув к двери, он вздрогнул от такого же точно лязга
собственных кандалов. Затем послышалось пение, и Радж увидел на плитах двора
чью-то тень. Голос умолк (видно, поющий на миг забыл, где находится, а
теперь опять вспомнил это) - и тень скрылась под тот же лязг железа.
бряцаньем своих цепей. Проходя, он заметил, что рядом с его дверью есть
другая и она тоже сейчас открыта настежь.
этой дверью, он снова услышал тот же лязг. За решетчатым окошечком появилось
чье-то лицо - его трудно было рассмотреть, так как внутри было темно, а
брусья решетки очень широки, - и вслед за тем из камеры вышел человек и
направился к нему.
тюрьме. Взволнованный надеждой обрести товарища, он поспешно шагнул
навстречу второму узнику.
съежившись от невольного испуга, а Барнеби - напрягая слабую память и
спрашивая себя, где он видел раньше этого человека. Сомнения его длились
недолго, - он вдруг схватил Раджа за плечи и, пытаясь повалить его, крикнул:
почувствовав, что бороться с этим юношей ему не под силу, он поднял глаза, в
упор посмотрел на Барнеби и сказал:
выпустил Раджа, отшатнулся и ошеломленно уставился на него. Потом неожиданно
кинулся к нему, обнял и прижался головой к его щеке.
оставил мать одну... нет, хуже, чем одну, - с дурачком-сыном? Вправду ли она
сейчас так счастлива, как говорит Хью? Где же она? Где-нибудь близко? Ох,
нет, нет, разве она может быть счастлива, когда ее Барнеби в тюрьме!
вокруг них, словно заключая их в магический круг перед тем, как вызвать все
силы ада.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
разных частях столицы. Выполняя приказ, разосланный по казармам и постам на
расстоянии суточного перехода от Лондона, регулярные войска и милиция
двинулись к городу по всем дорогам. Однако беспорядки приняли уже такие
грозные размеры и бунтовщики, оставаясь безнаказанными, до такой степени
осмелели, что появление множества войск, к которым все время присоединялись
вновь прибывающие, не только не удержало, но раззадорило их, толкая на еще
большие бесчинства. В Лондоне вспыхнуло пламя столь бурное, какого здесь не
видывали даже в старину, в смутные времена.
к исполнению долга членов магистрата, в особенности лорд-мэра, самого
трусливого и нерешительного из них всех. С этой целью к Меншен-Хаусу
неоднократно посылались крупные войсковые части в распоряжение лорд-мэра, но
никакими увещаниями и угрозами не удавалось принудить его отдать необходимый
приказ, и солдаты стояли на улице праздно, без всякой пользы - похвальные
усилия главнокомандующего принесли скорее даже вред: бунтовщики, быстро
раскусив характер лорд-мэра, не преминули извлечь из этого выгоду и стали
кричать повсюду, что вот, мол, даже гражданские власти и те - антипаписты и
у них духу не хватает принять крутые меры против честных протестантов,
которые ни в чем не повинны. Заявления эти делались с таким расчетом, чтобы
их слышали солдаты, а те, вовсе не желая драться с народом, принимали их
довольно благосклонно и на вопросы, будут ли они стрелять в своих, отвечали
дружелюбно и простодушно; "Провались мы на этом месте, если будем". Таким
образом, бунтовщики решили, что солдаты - тоже антипаписты и готовы,
ослушавшись командования, перейти на их сторону. Слухи о таком настроении в
войсках передавались из уст в уста с поразительной быстротой, и как только
на улицах и площадях появлялись солдаты, их окружали, приветствовали,
пожимали им руки и всячески выражали им расположение и доверие.
соблюдая никакой осторожности. Они наводнили весь город. Когда кому-нибудь
из них нужны были деньги, ему стоило только постучаться в любой дом или
зайти в лавку и потребовать их для мятежников: требование немедленно
удовлетворялось. Мирные горожане боялись давать отпор даже одиночкам, а что
уж говорить о толпах бунтовщиков - те нигде не встречали никакой помехи. Они
разгуливали, где хотели, собирались на улицах и публично обсуждали свои
планы. Деловая жизнь в городе замерла, большая часть лавок была закрыта, и
чуть ли не на всех домах их хозяева вывесили синие флаги в знак единодушия с
Афанасьев Роман
Буркатовский Сергей
Прозоров Александр
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий