Чтение 107–й страницы книги ~Андерграунд, или Герой нашего времени~

ну еще с одним из ТбывшихУ. Тот тоже был С за. Они все о ней теперь оза-
ботились: ведь ЛД поработает, если ее посадить на нужное им место; и еще
как поработает! (Но они послали вперед этого лакеяРзама, старинного дру-
га, мол, посмотри, как там она, осталось ли хоть что, не сплошные ли ру-
ины?..) В тот день Я ушел раньше. Я ушел, а бывший третий зам (или кто
он там С звали Андрей Андреевич) задержался. Я стоял на лестничной клет-
ке, ожидаЯ лифт. Дверь ЛД обита, хорошаЯ и прочнаЯ дверь. Но все же че-
рез толщь двери Я расслышал, как они смеялись С схожий с чемРто прошлым
и очень счастливый был ее смех. Этакий забытоРдевичий смех Леси. Незна-
комый мне смех. Нет, нет, не любовь, не секс, а просто их общее. ПрежняЯ
жизнь, прежний смех. Во мне аукнулось и сразу же заныло, заболело. Вот
где (в том смехе) она жила. Вот где (в том смехе) мягко лежалось ее
сердцу. СмеятьсЯ бы ей вечерами, а не рыдать, стоЯ на четвереньках. Я
позавидовал этому бывшему заму, этому запорнику, этому чегоРизволите с
дачей и с детьми в Цюрихе (пардон, в Аргентине). Кольнуло острым не за
его, конечно же, детей (пусть! ради бога!), не за сытую былую жизнь, а
за тот тучный пласт памяти, который счастливо срастил, сроднил его с Ле-
сей.

Значило и время: демократы, первый призыв, уже линяли, не сумели они,
так и не дотянулись, косорукие, до тех рычагов и рычажков, колес, шесте-
ренок, какими делаетсЯ в России реальнаЯ власть. Держались пока что
инерцией, но себе в помощь (к ржавым рычагам) они уже звали койРкого из
сросшихсЯ с прошлым. Конечно, не звали отпетых. Но середнячки, сред-
ненькие бонзыРпартийцы уже пошли в гору. Уже было не обойтись. Поначалу
их звали, конечно, в помощники на подступы, на пятые роли. Но скоро се-
реднячок из пятого ряда выдвигалсЯ вперед, выпихиваЯ демократа (честного
говоруна) на престижную отмель, полежи там, дружок, отдыхай! Справимся.
Ты полежи (а мы посидим в кресле). Ты выступай по телевизору. (А мы в
кресле.) Пришел их час: ползучее возвращение, когда новое обновлялось
старым.

Это к тому, что друзья, приходившие к Лесе (зачастившие теперь к
ней), уже не были ни обиженными, ни бедными. Сидели в креслах. Пока что
не в былых своих, но уже в мягких. И теперь (это им в плюс!) они вспом-
нили о друзьях, что тоже из ТбывшихУ. Они ожили. И каким серебром заиг-
рала благороднаЯ проседь в их головах! Некоторые из них преотлично усво-
или и свежую тональность, легкий колокольчиковый звук речей демократов С
серебрясь теперь во всем, были уже неотличимы. Жизнь сращивала; жизнь
сращивала и не таких!

КакРто придя, они увидели, что Я торопливо чищу картошку С да, да,
всего лишь торопливо чистил, скоблил картофелины тупым ножичком и сидел
рядом с ЛД (ЛесЯ лежала). С этого часа и с этой минуты (Я не преувеличи-
ваю, это как часы) они стали поРиному со мной разговаривать. Мол, с ним
не обсуждать и не спорить. Прислуга. Возможно, пока что он ей нужен.
Возможно, сожитель, даже и е..рь ее неплохой, но ведь неплохой в том же
значении и смысле (в смысле прислуживанияРобслуживания). ПсихологиЯ на-
чальствующих: агэшник длЯ них всегда и только неудачник, никто. Он даже
не пыль под ногами (не прах, который всеРтаки не топчи).

С Ты С добрый, Петрович. Ты добрый человек... Не ссорьсЯ с ними.

С А Я не ссорюсь, Леся.

Когда Я чистил картошку, они пришли вдвоем: они приехали. (Одному уже
вернули госмашину.) Этот, что с машиной, С типичный сыромясый начальник.
Второй С игривый босс из Комитета по науке, все потерявший в первые годы
перестройки. (Все, кроме умениЯ ждать.) Оба, разумеется, повидали людей
на своем властном веку и мигом (нюхом) сообразили, что Я никто, времен-
щик в этих стенах.

Но еще не появилсЯ самый из них симпатичный. Весельчак.
Пузан.

Тем временем прошла нужда в больничной сиделке. Выпившая, видно,
крепкого портвешку, Марь Ванна сказала мне, расхрабрившись, что ежели Я
так одинок и неухожен (слышала наши с ЛД разговоры), то она сойтись го-
това: обухожен будешь! Обстиран будешь. Всегда, мол, с горячими щами в
обед...

С Еще как наживемси с тобой, С заключила она, дыхнув вином. Тихонько
икнула и прикрыла рот: С Оссподи!..

Я с улыбкой пересказал ЛД, подтруниваЯ над простецкой Марь Ванной.
Думал, что нечаянные чужие слова иной раз приятны уху... Ан, нет. На
другой же день ЛД ее выдворила, и больше Марь Ванны Я никогда не видел.
Мелочь. Пустяк. Но агэшнаЯ душа затосковала по этой смешной бабе и ее
щам. По тем гениальным щам, которые мне (и Лесе) раза триРчетыре успели
сварить пахнущие рассолом бабьи руки. Cвитер заштопан С тоже ее руки.
Там и тут успевала Марь Ванна, с хлопотливой готовностью и с шуточками
тихоРтихо шагавшаЯ по жизни. (И с промашками. Увы, портвешок.) Когда
хвори, словно сговорившись, набегают на менЯ со всех сторон, Я знаю те-
перь заговор С слово как оружие. Едва выйдЯ из метро и, с первыми шага-
ми, окунувшись в уличный холод, говорю себе (помянув добром всех изгнан-
ных):

С Еще наживемси!..

На деревьях сентябрьскаЯ паутина С к погоде; в один из погожих тех
вечеров словно бы выпал из ветвей, упал паучком и оказалсЯ вдруг с нами
четвертый из ее друзей, острослов и пузан. (Симпатичный мне, говорЯ об-
що.) Он приносил Лесе красную рыбу С рыбку из недорогих, но слабого по-
сола, вкуснейшую и Явно в счет былых знакомств. КтоРто делилсЯ с ним, с
пузаном, по старой памяти. И только одинРединственный раз они привезли
поРнастоящему много икры и коньяки, но съели без меня. Я ушел не из
комплексов (агэшник играючи успевает на халяву съесть и, конечно, вы-
пить) С ушел, потому что не выгорело. Пузан (обычное пузцо, серый кос-
тюм, свободный крой) менЯ попросту выставил. Приобняв, отвел к окну.
Дружок, С сказал, С уж извини. Мы тут хотели побыть все свои. њто тебе
наши излияния? њто тебе в чужом пиру болтовня?

Но тем сильнее ЛесЯ старалась, чтобы Я был не только с ней, но и с
ними, беседовал, общался, был вместе, почему бы и нет?.. Потому и нет,
заспешил Я, повторяЯ его же паутинноРмягкую интонацию С что мне, Леся,
их рожи, что мне их ужимки, их постноменклатурные перемигивания, жрали
всю жизнь, хапали, общались домами и ненавидели таких, как Я, С поверь,
Леся, Я лучше напьюсь, сидЯ на ступеньках в холодном подъезде, на газет-
ке, на еженедельнике ТКоммерсантъУ...

С Дурак! Какой ты дурак! С сокрушалась она.

Тут вновь вошел Пузан. (Самый из них симпатичный.) Возможно, ЛесЯ
всегда ему нравилась. Возможно, подумывал о ней, мол, крупнаЯ и породис-
тая, и красавицей какРникак слыла в прошлом. Как не приласкать дамочку в
печали в удачно подвернувшуюсЯ минуту...

ЛесЯ его долговременные замыслы едва ли понимала. Но ценила его весе-
лость. И, сближаясь, охотно ему демонстрировала свою скромную нынешнюю
жизнь С свои заботы, свою маленькую квартирку, свои красивые полные руки
и даже меня:

С Вот он С гордый! С показала на менЯ глазами. С Не хочет с вами поу-
жинать.

Я уже надевал кепку.

С Не хочет с вами вместе даже руки под краном помыть, С заторопилась
ЛД, смягчаЯ известный народный оборот.

Пузан умел мило лавировать:

С Да. Мы отвратительны, С сказал он смеясь.

Возможно, Я к ним несправедлив, искали свое место и ведь тоже люди,
но замшелый агэшник не то чтобы не может С не хочет быть справедливым.

С ... Свинья! ГрязнаЯ общажнаЯ свинья! С она и рыдала, и рычала, то
хрипло выкрикивая, то жалко плача.

Но менЯ пробрало: Я говорил. Если Я хочу выразить мысль, менЯ не ос-
тановить:

С Потому ты и унижалась мной, что Я С грязь. Смогли бы разве друзья,
такие хорошие и сытые, С смогли бы они оценить твои слезы? твои страда-
ния? твою рвоту по ночам...

С Грязь! грязь!..