потребительские коммуны. О подробностях справиться в
Продотделе Юрсовета, Октябрьская, бывшая
Генералгубернаторская, 5, комната 137".
разрешения нового образца преследуются по всей строгости
закона. Разрешения обмениваются в Юрревкоме, Октябрьская, 6,
комната 63".
2
оттого казавшийся смуглым человек одичалого вида с котомкой за
плечами и палкой. В сильно отросших его волосах еще не было
седины, а темнорусая борода, которою он оброс, стала седеть.
Это был доктор Юрий Андреевич Живаго. Шубу, наверное, давно
сняли с него дорогою, или он сбыл ее в обмен на пищу. Он был в
вымененных короткорукавых обносках с чужого плеча, не гревших
его.
поданная в последней пройденной подгородной деревне, и кусок
сала. Около часу назад он вошел в город со стороны железной
дороги, и ему понадобился целый час, чтобы добрести от
городской заставы до этого перекрестка, так он был измучен
ходьбою последних дней и слаб. Он часто останавливался и еле
сдерживался, чтобы не упасть на землю и не целовать каменьев
города, которого он больше не чаял когда-нибудь увидеть, и
виду которого радовался, как живому существу.
линии железной дороги. Она вся находилась в забросе и
бездействии, и вся была заметена снегом. Его путь лежал мимо
целых белогвардейских составов, пассажирских и товарных,
застигнутых заносами, общим" поражением Колчака и истощением
топлива. Эти, застрявшие в пути, навсегда остановившиеся и
погребенные под снегом поезда тянулись почти непрерывною
лентою на многие десятки верст. Они служили крепостями шайкам
вооруженных, грабившим по дорогам, пристанищем скрывающимся
уголовным и политическим беглецам, невольным бродягам того
времени, но более всего братскими могилами и сборными
усыпальницами умершим от мороза и от сыпняка,
свирепствовавшего по линии и выкашивавшего в окрестностях
целые деревни.
волк. Путник при виде путника сворачивал в сторону, встречный
убивал встречного, чтобы не быть убитым. Появились единичные
случаи людоедства. Человеческие законы цивилизации кончились.
В силе были звериные. Человеку снились доисторические сны
пещерного века.
перебегавшие тропинку далеко впереди и которые Юрий Андреевич,
когда мог, старательно обходил, часто казались ему знакомыми,
где-то виденными. Ему чудилось, что все они из партизанского
лагеря. В большинстве случаев это были ошибки, но однажды глаз
не обманул его. Подросток, выползший из снеговой горы,
скрывавшей корпус международного спального вагона, и по
совершении нужды заюркнувший обратно в сугроб, действительно
был из лесных братьев. Это был мнимо насмерть расстрелянный
Терентий Галузин. Его недострелили, он пролежал в долгом
обмороке, пришел в себя, уполз с места казни, скрывался в
лесах, оправился от ран и теперь тайком под другой фамилией
пробирался к своим в Крестовоздвиженск, хоронясь по пути от
людей в засыпанных поездах.
нездешнего, трансцендентного. Они представлялись частицами
каких-то неведомых, инопланетных существований, по ошибке
занесенных на землю. И только природа оставалась верна истории
и рисовалась взору такою, какой изображали ее художники
новейшего времени.
По светлой заре вычерчивались черные верхушки берез, тонкие,
как письмена. Текли черные ручьи под серой дымкой легкого
обледенения, в берегах из белого, горами лежащего, снизу
подмоченного темною речною водою снега. И вот такой вечер,
морозный, прозрачно серый, сердобольный, как пушинки вербы,
через час-другой обещал наступить против дома с фигурами в
Юрятине.
дома, чтобы просмотреть казенные оповещения. Но взгляд его
поминутно падал на противоположную сторону, устремленный
вверх, в несколько окон второго этажа в доме напротив. Эти
выходившие на улицу окна были забелены мелом когда-то. В
находившихся за ними двух комнатах была сложена хозяйская
мебель. Хотя мороз подернул низы оконниц тонкой хрустальной
коркой, было видно, что окна теперь прозрачны и отмыты от
мела. Что означала эта перемена? Вернулись ли хозяева? Или
Лара выехала, в квартире новые жильцы, и теперь там все
по-другому?
волнением. Он перешел через дорогу, вошел с парадного подъезда
в сени и стал подниматься по знакомой и такой дорогой его
сердцу парадной лестнице. Как часто в лесном лагере до
последней завитушки вспоминал он решетчатый узор литых
чугунных ступеней. На каком-то повороте подъема, при взгляде
сквозь решетку под ноги, внизу открывались сваленные под
лестницей худые ведра, лохани и поломанные стулья. Так
повторилось и сейчас. Ничего не изменилось, все было
по-прежнему. Доктор был почти благодарен лестнице за верность
прошлому.
бездействовал уже в прежние времена, до лесного пленения
доктора. Он хотел постучаться в дверь, но заметил, что она
заперта по-новому, тяжелым висячим замком, продетым в кольца,
грубо ввинченные в облицовку старинной дубовой двери с хорошей
и местами выпавшей отделкою. Прежде такого варварства не
допускали. Пользовались врезными дверными замками, хорошо
запиравшимися, а если они портились, на то были слесаря, чтобы
чинить их. Ничтожная эта мелочь по-своему говорила об общем,
сильно подвинувшемся вперед ухудшении.
быть, и в Юрятине, а может быть, даже и на свете. Он готов был
к самым страшным разочарованиям. Только для очистки совести
решил он пошарить в дыре, которой так боялись он и Катенька, и
постучал ногой по стене, чтобы не наткнуться рукой на крысу в
отверстии. У него не было надежды найти что-нибудь в условном
месте. Дыра была заложена кирпичом. Юрий Андреевич вынул
кирпич и сунул в углубление руку. О чудо! Ключ и записка.
Записка довольно длинная, на большом листе. Доктор подошел к
лестничному окошку на площадке. Еще большее чудо, еще более
невероятное! Записка написана ему! Он быстро прочел:
видели в окрестностях, прибежали и сказали мне. Предполагая,
что первым делом ты поспешишь в Варыкино, отправляюсь к тебе
сама туда с Катенькой. На всякий случай ключ в обычном месте.
Дожидайся моего возвращения, никуда не уходи. Да, ты этого не
знаешь, я теперь в передней части квартиры, в комнатах,
выходящих на улицу. Впрочем, сам догадаешься. В доме простор,
запустение, пришлось продать часть хозяйской мебели. Оставляю
немного еды, главным образом, вареной картошки. Придавливай
крышку кастрюли утюгом или чем-нибудь тяжелым, как я сделала,
в предохранение от крыс. Без ума от радости".
внимания, что бумажка исписана и с другой стороны. Он поднес
разложенный на ладони листок к губам, а потом, не глядя,
сложил и сунул его вместе с ключом в карман. Страшная, ранящая
боль при-мешалась к его безумной радости. Раз она не обинуясь,
без всяких оговорок направляется в Варыкино, следовательно,
его семьи там нет. Кроме тревоги, которую вызывала эта
частность, ему нестерпимо больно и грустно было за своих.
Отчего она ни словом не обмолвилась о них и о том, где они,
точно их и вообще не существовало.
Множество дел надо было успеть сделать засветло. Не последнею
заботою было ознакомление с развешанными на улице декретами.
Время было нешуточное. Можно было по незнанию заплатить жизнью
за нарушение какого-нибудь обязательного постановления. И не
отпирая квартиры и не снимая котомки с натруженного плеча, он
сошел вниз на улицу и подошел к стене, на большом пространстве
сплошь облепленной разнообразною печатью.
3