голову, кивнул и ответил:
шагом. Братья встали. Алексий, благословляя, пристально вперил взор в
младшего. Он давно уже умел с первого взгляда понять человека до самой его
глубины, но тут было нечто и его сбившее с толку. Перед ним стоял молодой
муж, почти юноша, и глядел открыто, твердо, ничего не скрывая в себе.
Готовно сожидал вопрошаний. Он только что прошел пешком десятки поприщ
пути, прошел потому, что его позвали и, стало, он надобен зачем-то ему,
Алексию, и великому князю Семену. И вот он здесь, чтобы исполнить
просимое, быть может, произнести всего несколько слов и уйти.
он этого и искал многие годы! Почему же теперь он растерян и не ведает,
что сказать, о чем повестить? Был бы перед ним муж, убеленный годами, от
лица коего струился бы вот такой же точно ясный и белый свет, он бы,
может, просто простерся ниц и попросил благословения. Быть может, и сейчас
только это и надобно содеять? Да! Именно это! Как поступали древние старцы
в пустыне Синайской, встречая брат брата, как содеял бы, верно, святой
Антоний на месте его, не величаясь саном своим, ниже возрастием, ни даже
святостью, ибо... ибо...
молча, готовно поднял благословляющую десницу, произнеся краткие уставные
слова. И тем уравнял. И, уравняв, снял с души Алексия нужную тяжесть
власти. Как-то разом и вдруг попростело. Они уже все трое уселись на узкую
лавочку.
после столь тяжкого пути? Ежели завтра?
будет говорить только правду. Двинулся было к выходу, но передумал и
кивнул. Стефану:
то, что уже давно хотел содеять, но не мог при Стефане, дабы не обидеть
богоявленского игумена. Опустился на колена и молча простерся ниц у ног
Сергия.
Недостоин есмь поклона твоего и несвершен годами пред тобою! Встань,
владыко! Приду я, и придет другой, и не изгибнет русская земля, и не
престанет свет! Встань, владыко, достоит мне лежать ниц пред тобою!
колена пред ним, коснувшись грубою скуфьею церковного пола. И тотчас
поднялся с колен, улыбаясь. И опять стало просто. И все было сказано, на
что не хватило слов.
всякий другой инок на месте моем.
тихо: - Изреки ему что-нибудь, ты возможешь... Дай князю покой!
киновийная жизнь не крепка без общежительного устава студитского,
заброшенного ныне на Руси?
братию в том.
свечи, утварь церковная?
исправлению церковному, у нас есть. Есть Евангелие, служебный устав,
Октоих, труды Василия Великого... И не в книгах, а в подвигах во имя
господне иноческое бытие!
благословение наше!
пред Господом?
выпрямил стан, собираясь к делу. Подумал: вот так бы сидеть иногда рядом с
ним или стоять на молитве, даже и не говоря ни о чем, просто знать, что он
- рядом с тобой! Стефан вошел, повестив громко:
вослед Стефану в княжий покой.
кровати был пристойно задернут. Мария вошла, когда уже гости расселись,
подошла под благословение сначала к Стефану, потом к Алексию, наконец,
помедлив, к молодому иноку в грубом дорожном подряснике, вгляделась ему в
глаза, сморгнув долгими ресницами, вздрогнула, произнесла тихонько:
серьезно, почти словами молитвы ответил Сергий. Мария вдруг легко
опустилась на колени и поцеловала руку Сергия. Встала, глянув на
изготовленный стол с рыбными закусками (к коим, впрочем, так и не
притронулся никто), глянула с тревогой на мужа, вышла вон, тихо притворив
дверь.
С дороги, с постоянного голода? Впрочем, инок отнюдь не выглядел
заморышем: широкий в плечах, он легко, не горбатясь, держал свой стан и
выглядел свежим после долгого своего пешего путешествия (о чем князю
Семену не замедлили повестить).
начать разговор.
учитель наш Исус Христос! - ответил инок, смягчив суровость ответа светлою
улыбкою лица.
свет? Светлое! <Светоносное>, - скажет поздним вечером, проводив гостя,
Мария. Семен сам не увидел света, ему казалось только, что в лице инока
была необычайная белизна.
застывший в годах на века Алексий, его совесть, и зов, и совет, и укор;
Стефан, коему поверяет он тайны свои и который умеет слушать, и изречь, и
утешить порой; и третий, юный, неведомый, пред которым Маша только что
невесть почему, опустилась на колени...
уже, зачем звал, зачем послушал Алексия. Еще один монах, еще одна
исповедь...
складки лба.
от брата моего Стефана!
желая вовсе) услышать новые слова утешения, новые ободрения и призывы к
твердости духа... И Алексий взглядывает на Сергия сожидающим взглядом,
верно, тоже хочет тех утешительных слов.
зеленом травчатом шелковом сарафане, в тимовых сапогах, шитых жемчугом, но
в душе его та же прежняя сумятица чувств, и он не враз и не вдруг понимает
молодого инока.
Любой чернец скажет тебе то самое, что скажу тебе я. Надо трудиться,
прилагая все силы свои, до последнего воздыхания, не лукавя и не ленясь. И
тогда воздастся тебе то, что должен ты получить по изволению свыше! Так
пахарь взрывает землю, и сеет зерно, и знает сроки свои, и верит, что
взоранная пашня не зарастет лебедою, что семя взойдет и что хлеб не сгниет
на корню. И зная, веря, уповая, все-таки отдает пашне все силы свои, так
что и не спит и почти не ест порою. И это каждый год, и всю жизнь,
невзирая на тощие лета, на дожди и мразы, губящие обилие, с единым
упованием - Господу Богу своему. И пахарь вознагражден всегда, ибо жив
народ и хлеб не иссякает у трудящегося в поте лица своего. И это чудо, ибо
помысли, князь: единое лето токмо не была бы засеяна земля, и единым летом
окончил бы гладом дни свои русский народ! Но прошли века, и лихолетья, и
беды, и еще не настало лета без засеянных нив и без урожая хлебов! Тут
недород, там война - привезут из соседней земли, из соседней волости.
Кольми паче мы все, кормящиеся со стола пахаря, должны работати ближнему?
И ты, князь, не прежде ли всех?
минувший грех казнит и казнит мя Господь?
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Жюль Верн
Посняков Андрей
Юрьев Сергей
Ильин Андрей