бедствий.
крепкий старик и чисто умытая, одетая в чистые лохмотья жена его, о
которой заботился муж, как о ребенке, их незлобивая, ясная старость
напомнили преподобному сказки о Дафнисе и Хлое, о Филемоне и Бавкиде,
будто они нашлась на краю света и на пороге могилы...
мечами, дошли до первого ночлега в разрушенном селенье, вместе ночевали
под остатками свода и потом еще шли, как охрана, полдня. Расстались.
Служка сказал: "Полюбили тебя, отца Иеронима провожали по его повеленью, а
ты не приказывал. Однако ж отец игумен может тебя поставить на правило". -
"За что?" - "Да за сбор". Действительно, причастники оставили на скамье,
единственном сиденье церквушки, меньше монет, чем было людей, и все
медные, коль не считать четырех серебрушек.
сборщиках, - шутил: "Что ж ты мне там не сказал, я бы потребовал". - "Нет,
- возразил служка, - я тебя понял: ты бы не смог".
добавил к жалкому сбору четыре номизмы, которые он захватил с собой из
остатков достояния, дабы особенно нуждающимся дать в милостыню. И не дал
по жалкой забывчивости, так как, подавленный сначала предстоящим
следствием, затем томительностью стены отчужденья и расспросами, не
вспомнил о маленьких златницах, бережно зашитых в полу суконной рясы.
Пусть теперь послужат не для выкупа его вины, а для обеления чести новых
подопечных его пастырской совести.
бывшее от внешней грязи, и осталось нечто высокое о людях великого
мужества, безропотно добывающих свой хлеб в поте лица своего, и вместе
воинов, подвижнически живущих на границе христианского мира. Так сильно
было виденье, что игумен, прервав расспросы, похожие на допрос, заметил:
"Ты, я вижу, мечтаешь!" - и поставил мечтателя на колени, и приказал
исповедоваться, под исповедью же до мельчайших подробностей добивался
узнанного о судьбе сборщиков, и, благословив по обряду, отпустил молодого
монаха с неудовольствием.
исповеди? И он думал о тяжести жизни и о шумном мире, которого, как видно,
не избегнешь и под монашеской рясой. Не попроситься ли через былых друзей
у патриарха о переводе в другой монастырь? Нет, его тянуло к людям,
которых он оставил в горной долине, и он тешился новой мечтой - выпросить
у игумена благословенья на постоянное житие среди них для заботы о душах.
Мечтал, уверенный в своем постижении истинного пути, не зная, что жизнь
коротка, а истина скрыта и одному человеку не дано совершать. И все же был
прав, ибо хотел дела, а не покоя созерцательного жития.
каков закон, и каково намерение, и что есть свободная воля, и каков
свободный выбор. Мой ум слабеет...
будет хранить в тайне: воистину ад страданий и горя здесь, на земле, в
жизни сей, его проходит человек, и нет такой муки, такой казни, которой
можно избежать. Одинок человек, от одиночества он ищет спасенья в дружбе,
в товариществе. Совершенней всего против одиночества любовь мужчины и
женщины. И ничто так не ведет в сущий ад, как любовь, ибо больнее всего мы
страдаем от несчастий нами любимых...
составленном мною из достоверных известий и моих мыслей?
жаловался на черную тоску другу своего умершего отца, богатому купцу:
утро..."
положить дни на следы копыт. И очень далеко, коль измерить расстояние
отраженьем в душе. Бедави, жители пустыни, которым друг доверил Ассима,
удалялись от города к востоку. Но также и к северу, и к югу. Иногда они
шли даже на запад, будто желая вернуться по другой тропе. Каменистая
Аравия и Счастливая Аравия, она же Песчаная, она же Страна Фиников - все
это единая Великая Аравия, где каждый придет к цели, хотя бы и шел в
никуда. Шейх Ибн-Улла однажды в год подходил к Баальбеку для торговли. Он
объяснял Ассиму: "Баальбек - значит возвышенность в долине, хотя эта
долина сама была бы горой, не будь с ней рядом Ливана и Антиливана. Греки
звали этот город городом Солнца, ибо Солнце возвышенно. Но ведь каждый
город возвышен. И каждый дом тоже. Не следует человеку гордиться своим
ростом, ибо кто может поспорить величиной тела с верблюдом? А Баал - имя
бога, то есть Высокого. Как Солнце. Мы, бедави, вернули городу старое имя,
ничего не исправив по смыслу. Слова меняются, ибо они живы. Как я, как ты,
как эта лошадь! Неизменны могильные камни, а живые смертны, и это
великолепно, Ассим! Так мы говорим, мы, бедави, бедуины, арабы. Имена
изменяются, они смертны, ибо изреченное слово полно жизни. Говорят, если
бог поднимет нашу Аравию и опустит на Индию, она покроет две трети
маленькой Индии, набитой людьми, деревьями, тварями. Нет, Аравия больше
Индии. И всех других земель тоже, Ассим!"
источнику, от русла одной пересыхающей речки к другому руслу, незаметно
подчиняясь временам года и каждому дню, сочтенному по изменениям
неизменной Луны. Для каждого дня было свое место на просторах Великой
Аравии, где бедави обязаны были получить этот день и обменять на другой в
щедрой казне Времени. Таков Закон. О нем Ассим узнал не скоро, так как
бедави не нарушали его, а настоящие Законы, невыдуманные, умеют спать
молча в тени бездействия.
созрели финики на деревьях, принадлежащих роду Ибн-Уллы. Находили бобы,
посаженные ими для себя столько дней тому назад, сколько нужно для
созревания. Женщины копили верблюжий пух, собирали красящие растенья,
пряли, ткали для своих и на продажу, выделывали кожу, шили обувь. Женщины
бедави прекрасны лицом и телом, сильны, скромны. И послушны.
томился тоской, не вздыхал от нетерпенья. Вдруг как бы нечаянно тропа рода
Ибн-Уллы пересекалась с другой. О, встречи в пустыне! Друзья одаряли
друзей, получая взамен равноценное. И пели, поощряя пляски молодежи, и
состязались в речах, становившихся поэзией, и слова рассказов-поэм
блистали самоцветными камнями и живыми цветами, какими полно аравийское
небо. Слова гремели грозой - и небо бывало, как обгорелая шкура, и
вселенная корчилась, и призраки, закрыв лица плащом, совершали
невозможное. Небо оставалось ясным, вселенная тихо спала, и не было
призраков... Сила поэзии преображала сущее. Бедави сотрясались от ужаса и
любили его.
возвращались с добычей. Однажды они привезли несколько трупов своих и
молча похоронили их в песке. Эти смертные ушли. Они изменились, и только.
Кто признает исчезновенье живого, какой безумец поверит в Смерть! Как! Я,
ты, он - нас больше не будет! Кто утвердит подобную глупость? Никто.
Ибн-Уллу, остальное понятно без слов. Ассим жил с бедави. Большие шатры, в
каждом спят и сорок, и тридцать мужчин, женщин, детей. Нигде нет укрытий,
ты всегда у всех на глазах. Совершаемое тобой видят все, я ты видишь всех,
и приучаешься не видеть, не слышать, ибо здесь все просто в своей
необходимости и необходимо своей простотой. Супруги зачинают детей, и
женщины рожают, и никто не замечает творимых таинств, а нуждающийся в
одиночестве берет его перед всеми. И получает его, и воздух становится
непроницаемым для зренья, для слуха, и вы более скрыты, чем если бы
притаились в подземных дворцах Баальбека.
дальнейшем смогли совершить?
не мешал, и ему не мешали. Он не впадал в соблазны желать назначенного не
ему, не вожделел невозможного и освободился от отвращенья к естественному.
Он стал чист...
шатер Ибрагима-Авраама. Туда архангел Гавриил принес Ибрагиму святой
камень. Для него Ибрагим построил храм Кааба, или Куб. Рядом хранятся
изображенья малых богов арабских племен, их столько, сколько дней в году.
Там погребен Измаил, предок всех арабов, и там могила Агари.
Сарра, став бесплодной от старости, дала мужу служанку Агарь. И Агарь
родила сына Измаила, и бог обещал ей: умножая умножу потомство твое так,
что нельзя будет счесть его от множества. И будет Измаил среди людей, как
дикий осел: руки его - на всех, и руки всех - на него. Жить он будет перед
лицом братьев.
ним, и Сарра сказала Ибрагиму: выгони рабыню Агарь и сына ее, чтобы не
наследовал сын рабыни вместе с сыном моим. Ибрагим огорчился, но бог
сказал ему: слушайся голоса Сарры, ибо в Исааке племя твое. И от сына
рабыни я произведу великий народ, ибо он тоже племя твое. Ибрагим изгнал
Агарь с Измаилом, и бог был с отроком, отрок вырос, и стал жить в пустыне,
и сделался стрелком из лука.
бедуинами, но имени агарянина они не признают. Не из-за того, что Агарь
Березин Федор
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Фазиль Искандер
Каргалов Вадим