да, чтобы поднять свое многочисленное семейство, он стал фермером сосед-
него аббатства. Это аббатство страшно обирало его, он только что выпла-
тил за "архиерейское право на митру" - то есть налог, взимаемый имперс-
ким казначейством с религиозных общин при каждой смене духовного лица.
Фактически этот налог уплачивался только вассалами и арендаторами цер-
ковных владении сверх собственных их повинностей и других мелких побо-
ров. Рабочие, трудившиеся на ферме, были крепостными, но отнюдь не счи-
тали себя более несчастными, чем их хозяин. Коронным откупщиком был ев-
рей. Его выпроводили из аббатства, которое он донимал, и он взялся за
землепашцев, терпевших от него еще больше, чем от аббатства; этим утром
он как раз потребовал у них сумму, составлявшую сбережения нескольких
лет. Притесняемый и католическими священниками и евреями - сборщиками
податей, бедный землепашец не знал, кого из них больше ненавидеть и бо-
яться.
права, говоря, что лишь мы с вами богаты в этом мире? Ведь мы не платим
налогов за свои голоса и работаем только когда нам вздумается.
заснула на скамейке у входа. Иосиф воспользовался этой минутой и попро-
сил хозяйку предоставить им по кровати.
сможем дать вам одну, а вы уж как-нибудь устроитесь на ней вдвоем.
ло, но, увидев, что она ничего не слыхала, преодолел свое волнение.
кую-нибудь кровать, мы за нее заплатим, сколько вы пожелаете. Мне же до-
вольно угла в риге или коровнике.
ему кровать в общей комнате - три дочери наши лягут вместе на одной; но
скажите вашему товарищу, чтобы он вел себя смирно и прилично, а то мой
муж и зять спят в той же комнате и быстро сумеют его образумить.
узнать, не предпочтет ли он спать на сене, чем в комнате, где так много
народу.
чтобы сообщить ему о предложении хозяйки. Против его ожидания Консуэло
вовсе не испугалась; она нашла, что раз девушки спят в одной комнате с
отцом и зятем, то и ей будет там безопаснее, чем где-либо в другом мес-
те, и, пожелав покойной ночи Иосифу, она проскользнула за четыре корич-
невые шерстяные занавески, скрывавшие указанную ей кровать, и там, едва
успев раздеться, заснула крепчайшим сном.
какого-то непрекращающегося шума. С одной стороны старуха бабушка, чья
кровать почти касалась ее кровати, надрывалась от пронзительного, разди-
рающего кашля; с другой стороны молодая женщина кормила грудью ребенка и
убаюкивала его пением; храп мужчин напоминал рычание; маленький мальчик
плакал, ссорясь со своими тремя братьями, лежавшими на одной с ним пос-
тели; женщины поднялись, чтобы утихомирить их, и своими выговорами и уг-
розами наделали еще больше шума. Беспрерывное движение, детские крики,
грязь, вонь, удушливый воздух, наполненный густыми, смрадными испарения-
ми, стали до того противны Консуэло, что терпеть дольше она была не в
силах. Одевшись потихоньку, она дождалась минуты, когда все угомонились,
вышла из дома и принялась отыскивать уголок, где бы можно было поспать
до утра: ей казалось, что она лучше заснет на свежем воздухе. Всю прош-
лую ночь она шла и потому не заметила холода, хотя климат этого горного
края был гораздо суровее, чем в окрестностях Ризенбурга, да и сама она
была в подавленном состоянии, противоположном тому возбуждению, в кото-
ром убегала из замка. Консуэло почувствовала озноб, и вообще ей ужасно
нездоровилось. Со страхом стала она думать о том, что раз с самого нача-
ла ей так плохо, то, пожалуй, она не выдержит, если придется несколько
дней кряду идти, а потом еще не спать ночью. Хотя она и упрекала себя в
том, что привыкла к роскоши замка и стала "принцессой", но в этот миг за
час хорошего сна отдала бы остаток жизни.
стала разыскивать вход в ригу, но вместо нее наткнулась на полуоткрытую
дверь коровника и ощупью пробралась в него. Там царила глубочайшая тиши-
на. Считая помещение пустым, Консуэло растянулась в яслях, полных соло-
мы, теплота и здоровый запах которой показались ей восхитительными.
рячее, влажное дыхание, тотчас же исчезнувшее, затем послышалось сильное
сопение и как бы сдавленное проклятие. Придя в себя от испуга, Консуэло
разглядела в предрассветных сумерках удлиненные контуры и два страшных
рога над своей головой, - то была красавица корова, которая, просунув
голову сквозь решетку и удивленно обнюхав девушку, с ужасом отшатнулась.
Консуэло забилась подальше в угол, чтобы не мешать животному, и преспо-
койно заснула. Ухо ее скоро привыкло ко всем звукам хлева: к лязгу це-
пей, задевающих о кольца, к мычанию коров, к трению рогов о дерево яс-
лей. Она не проснулась даже, когда работницы пришли выгонять коров во
двор, чтобы на открытом воздухе подоить их. Хлев опустел. В углу, куда
забилась Консуэло, было так темно, что ее не заметили, и солнце уже
встало, когда она открыла глаза. Утопая в соломе, Консуэло еще несколько
минут наслаждалась своим благополучием и радовалась, чувствуя себя от-
дохнувшей и окрепшей, готовой снова легко и беззаботно пуститься в путь.
сидел на яслях напротив.
сказал он. - Когда девушки сообщили мне, что вас нет в комнате и они не
знают, куда вы девались, я принялся повсюду вас искать и, наконец, отча-
явшись, пришел сюда, где и провел ночь; и вот, к своему великому удивле-
нию, нашел вас здесь. Я вышел из дому, когда еще только светало, и не
представлял себе, что вы находитесь в куче соломы, под носом у этих жи-
вотных, которые могли вас поранить. Право, синьора, вы слишком отважны и
совсем не думаете об опасностях, которым себя подвергаете.
протягивая ему руку. - Эти славные коровы не такие уж свирепые животные,
и я напугала их больше, чем они меня.
раетесь в первое попавшееся место. Другие люди, помимо меня, могли быть
в этом хлеву - какой-нибудь грубый холоп или бродяга, менее почти-
тельный, чем ваш верный и преданный Беппо. Подумайте только, если бы
вместо тех яслей, где вы спали, вы попали в соседние и в них вместо меня
разбудили бы какого-нибудь солдата или неотесанного мужика!
вершенно наедине с ним, в потемках, но это смущение только усилило ее
доверие и дружбу к славному юноше.
безрассудстве, раз оно привело меня к вам. Провидение вчера утром посла-
ло мне встречу с вами у источника, когда вы предложили мне хлеб, доверие
и дружбу. Оно же этой ночью отдало под вашу защиту и мой беспечный сон.
комнате с шумной семьей фермера и как хорошо и покойно было ей среди ко-
ров.
нравы менее грубы, чем у ухаживающего за ним человека.
дили во мне ни страха, ни отвращения; и я упрекала себя в том, что при-
обрела такие аристократические привычки, - теперь общество мне подобных
и соприкосновение с бедностью стали для меня положительно невыносимы.
Тому, кто рожден в нищете, не следовало бы, встретившись снова с нуждой,
чувствовать то презрительное отвращение, которому я поддалась. И если
сердце не испорчено в атмосфере богатства, откуда эта изнеженность, ко-
торая понудила меня сегодня ночью сбежать от зловония и жары, суетни и
гомона этого человеческого выводка?
ная и настоятельная потребность всех избранных натур, - ответил Иосиф. -
Кто рожден артистом, тому свойственно чувство прекрасного, чувство добра
и отвращения ко всему грубому и безобразному. А нищета безобразна. Я то-
же крестьянин, и родители мои родили меня под соломенной крышей, но они
врожденные артисты. В нашем крохотном бедном домике чисто, он хорошо
обставлен. Правда, наша бедность граничила с довольством, тогда как
крайняя нужда, быть может, заглушает все, даже самое желание сделать
свою жизнь лучше.
выстроила им дом, а если бы была королевой, то избавила бы их от всех
этих налогов, монахов, евреев, которые их донимают!
возымели бы подобного желания. Уж таков мир.
веку, сознающему, что происходит в земной юдоли, пришлось бы убить себя.
сиф, нужно и богатому оставаться человечным.
мере всем беднякам быть артистами.
били искусство настолько, что смогли бы опоэтизировать нищету, тогда са-