пытался загладить только что допущенный промах, взялся за очередную жертву
- молодую белокурую девушку. Кэрт.
волосами, и толпа, оценив формы юного женского тела, восторженно завопила:
гул. Мир Снова поплыл у нее перед глазами, она тряхнула головой и прижала
ладони к вискам. Эшафот, Кэрт в железных тисках Бирса Валёра - отчаявшееся
испуганное дитя. Но радостный визг толпы не смолкал в ушах Элистэ,
отдавался в голове, как удары колокола, наполнял слух бряцаньем цимбал и
гонгов.
к сознанию самой Кокотты:
Вселенной ничего, помимо Нее. Сияние Ее заполняет и согревает Бездну. В
Ней заключено Все. Преклоните колени и вознесите хвалу. Принесите Ей
жертвы. Кормите Ее и окружите заботой, ибо глад Ее есть глад
Бесконечности".
лязгнули, и через две секунды игра огней объявила о поглощении. Гул в ушах
Элистэ перешел в рев, в завывание бури, затем мгновенно стих, и больше она
его не слышала.
потеряла сознание и грохнулась на гранитные плиты. Толпа не обратила на
это внимания - такое случалось каждый день: упала от переживаний, от
болезни, а то и от голода. Конечно, по Акту об Осуждении любое сочувствие
врагам народа, выраженное публично либо в частном порядке, надлежало
рассматривать как проявление контрреволюционности, то есть измену, однако
никому и в голову не пришло истолковать голодный обморок несчастной
женщины в этом смысле. Нашлись сочувствующие, которые подняли ее, вынесли
из толпы и уложили на скамейку на краю площади Равенства. Там она и
очнулась через минуту-другую, преисполненная горя и ужаса и мечтая вновь
погрузиться в благодатное беспамятство. Но на сей раз сознание не
собиралось ее покидать.
это не имело значения - идти ей все равно было некуда. Она бродила без
цели, словно слепая. Порой, притомившись, садилась отдохнуть,
расслаблялась и приказывала себе забыться. Когда холод выводил ее из
забвения, она вставала и плелась дальше. Так она проблуждала несколько
часов, присаживаясь все чаще и задерживаясь все дольше. До улицы Дамского
Башмачка Элистэ добрела уже в полубессознательном состоянии. Она
опустилась на каменный край большого желоба - в нем скапливалась вода
из-под водоколонки - и тупо застыла. Долго сидела она там словно мертвая,
упершись в мостовую остекленевшим взглядом, и на нее стали обращать
внимание. Двое слуг из соседней харчевни попытались к ней подкатиться, но
она не ответила на их дружеские заигрывания. Несколько домохозяек,
возвращавшихся с рынка с полными корзинками, остановились осведомиться: не
больна ли она или, может, заблудилась? Элистэ словно не слышала их. И
тогда ее оставили в покое, решив, что она из городских дурочек.
какой-то доброхот, сжалившись над несчастной сумасшедшей, не бросил ей в
подол медный бикен. Монетка мелькнула у самых ее глаз, Элистэ бессмысленно
на нее поглядела. И в тот же миг рядом возникла тень. Она устало подняла
глаза и увидела, что перед ней стоит троица невероятно грязных и
ободранных попрошаек, ясное дело, из Нищего братства.
ними ругаться. Пусть они оставят ее в покое. Она протянула монетку:
сейчас получишь за это сполна.
будто приглядываясь, и закатил девушке оплеуху, от которой она повалилась
на мостовую.
успела она сделать и шагу, как другой нищий дернул ее за плечо и развернул
лицом к себе.
отправив в зловонные объятия третьего. Тот кулаком снова сбил ее с ног.
изнутри щеку о сломанный зуб; рот стал наполняться кровью. Элистэ и не
пыталась шевелиться: стоит ей подняться, как ее опять собьют.
перевалили в огромный желоб. Какой-то миг лед держал ее вес, затем с
резким треском проломился, и Элистэ ушла под воду - грязную, ледяную,
глубиной фута в три. Она в панике забилась, расталкивая густой ил и
водоросли, нащупала ногами дно и выпрямилась.
назад под воду. Элистэ хлебнула, поперхнулась, начала молотить руками.
Опять выбралась, и снова ее заставили погрузиться. Поднимаясь, она
уперлась головой в неповрежденный слой льда и решила, что навеки поймана
под водой. Тут ее охватил слепой ужас, она с истерической силой начала
биться о лед и выпрямилась, подняв фонтанчик блестящих осколков. Вершители
правосудия, однако, решили, что с нее хватит, и уже уходили. Один из них
оглянулся и бросил через плечо:
грязной воды, плащ был усыпан ледяным крошевом, в волосах застряла
какая-то растительная слизь. Пешеходы на улице Дамского Башмачка обходили
ее стороной, равнодушно или стыдливо потупив глаза. Никто, казалось, ее не
замечал и тем более не спешил помочь. Поначалу их бессердечие просто
ошеломило Элистэ, однако такая реакция была в порядке вещей. Почтенные
горожане со средним достатком предпочитали не замечать ссор среди нищей
братии. Легкий порыв ветра обжег ей кожу под мокрыми лохмотьями. Элистэ
обхватила себя руками, ее била дрожь. Никогда еще ей не доводилось
испытывать такого холода - пронизывающего, смертельного. Она смутно
подумала, что если не отыщет костра, чтобы просохнуть и обогреться, то и в
самом деле умрет. Впрочем, ее это почему-то не очень тревожило. Возможно,
так будет даже лучше - она не хотела и не видела смысла жить дальше. Тем
не Менее Элистэ обнаружила, что идет по улице Дамского Башмачка и
инстинктивно шарит взглядом по сторонам в поисках тепла и укрытия.
давали войти. Да и кто потерпит под своим кровом грязную нищенку с
остекленевшим взором и в мокром тряпье, оставляющем лужи на каждом шагу!
Ее место - в доме призрения или в сумасшедшем доме; туда ей не раз и
советовали отправиться.
ноги, но где-то на периферии ее сознания маячила память о дымных мусорных
кучах Восьмого округа. Вокруг этих самодельных костров, не угасающих
круглые сутки, не возбранялось собираться несчастным. Там всякому
находилось место. Но Восьмой округ был так далеко, а у нее совсем не
осталось сил. Последние дни ее не отпускала усталость, ставшая теперь
особенно мучительной. Изнеможение и боль мешали ей двигаться; слабость
заставляла останавливаться через каждый квартал, чтобы перевести дух.
Надвигались сумерки. С одежды уже не текло, неслучайные порывы ветра
пронзали Элистэ тысячью острых ножей. Она все так же дрожала, но почему-то
перестала ощущать холод; напротив, лицо у нее горело, губы запеклись и
потрескались. Ее мучила жестокая жажда, которую не утоляли ни пригоршни
грязного снега, ни сосульки, которые она не переставая сосала. Элистэ не
могла понять, отчего у нее в глазах все расплывается и почему ее качает и
бросает в разные стороны, так что приходится цепляться то за стену, то за
первый подвернувшийся столб, чтобы удержаться на ногах. Это было смешно и
крайне досадно: такими темпами она доберется до вожделенных мусорных
костров Восьмого округа только под утро.
лавки, значит, уже наступил вечер. Стало быть, темно не у нее в глазах, а
на самом деле. Она обрадовалась, испытав огромное облегчение, но
предстояло пройти еще так много, а земля под ногами колыхалась, словно
желе, и такая страшная, неимоверная усталость...
заметили. Будь время более позднее, а на рынке - никого, она провалялась
бы несколько часов и к утру замерзла бы до смерти. Падение ее, однако,
было отмечено многочисленными исполненными негодования взорами. Послали за
жандармами. Поскольку существовала недельная норма на задержания, за
невыполнение каковой с жандармов строго спрашивали, для них все было ясно
с первого взгляда. Валяющаяся на рынке нищенка, само собою, мертвецки
пьяна. Более того, на лице у нее синяки, под глазом - бланш, значит, она
принимала участие в драке. За пьянство и нарушение общественного
спокойствия полагалась тюрьма. Ближе всех находилась "Гробница", но сие
преддверие смерти предназначалось отнюдь не для мелких уличных бродяжек.
Элистэ свезли в "Сундук".
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Белов Вольф
Шилова Юлия
Перумов Ник