Чтение 108–й страницы книги ~Третий глаз Шивы~

угодливое и развязное одновременно. В действительности же все выглядело
вполне благопристойно. Он вошел с видом уверенно-деловитым, пробормотал
какие-то вежливые слова и, наклонившись над Марьей, заворковал:

- Зашел попрощаться, Марья Николаевна, перед отлетом в Амстердам...
Не будет ли каких поручений?

- Куда-куда? - Ее пальцы замерли в неподвижном парении над
клавиатурой.

- На конгресс в Нидерланды, Марья Николаевна. Может, сувенирчик
какой? Европа все-таки...

- А! - Она настолько оттаяла, что даже подняла голову. - Ну что ж,
привезите какую-нибудь безделушку.

- Непременно! - просиял Сударевский. - К Фоме Андреевичу можно? Мне
только на секунду.

- У него сейчас Дузе. Как только выйдет, я вас пропущу.

- Большое спасибо, Марья Николаевна, я обожду.

Сударевский хотел отойти в сторонку, так как секретарша вновь
застучала на машинке, но она остановила его вопросом:

- Как схоронили?

- Аркадия Викторовича? Хорошо. Я хотел сказать, - спохватился Марк
Модестович, - обыкновенно.

- Народу много было?

- Не особенно...

- Цветы? Музыка?

- Все, как положено, Марья Николаевна.

- Речи были?

- Нет, речей как раз и не было... Как-то так получилось...

- Почему? Разве не вас от института выделили? Вот вы бы и выступили.

- Понимаете, Марья Николаевна... - Он наклонился еще ниже и зашептал
ей в самое ухо: - Обстановка создалась не совсем подходящая... Людмила
Викторовна так убивалась, так плакала...

- Удивительно люди притворяться умеют! - Марья Николаевна осуждающе
поджала бескровные губы. - Рыдать рыдают, а про себя только о наследстве и
беспокоятся. Имущества после него, чай, много осталось?.. Дача?

- По всей видимости, - уклончиво промямлил Сударевский. - Я не
интересовался.

Из директорского кабинета, опираясь на палочку, вышла монументальная
дама. Грудь ее, видимо, от пережитого волнения вздымалась тяжело и
порывисто.

- Идите теперь вы, - распорядилась Марья Николаевна и даже
подтолкнула Сударевского в бок, укротив безмолвный протест очереди
ледяным, ускользающим взором.

Рыженький научный сотрудник, сидевший у самой заветной двери, хоть и
не удержался от разочарованного вздоха, но вынужден был вновь опуститься
на стул. Свой протест новоявленному фавориту он выразил тем, что
демонстративно раскрыл папку, полную всевозможных бумаг.

Да, Марк Модестович не держал в руках неотложных, требующих подписи
отношений в <Академснаб> и <Главизотоп>, но зато у него в кармане лежал
огненный общегражданский паспорт с посольской визой, билет Аэрофлота на
рейс Москва - Амстердам и скромный чек, который можно было учесть
в одном из самых солидных банков.

Только что раздираемый противоречивыми комплексами неполноценности и
гордыни, но обогретый милостивым отношением всемогущей Марьи, Сударевский
совершенно преобразился. В тамбур, ведущий в директорский кабинет, он
вступил с победоносной улыбкой человека, которому все удается.

- Разрешите, Фома Андреевич? - интимным тоном осведомился он и без
промедления ступил на ковровую дорожку. - Я только на одну минуточку.
Пришел за последними указаниями.

- Отбываете, значит? - Вопреки ожиданиям, директор особой
приветливости не выказал. - Так-так...

- Хотелось бы выслушать напутствия. - Марк Модестович смущенно потер
руки и покосился на стул.

- Вы у нас человек самостоятельный. - Фома Андреевич не вышел из-за
стола поздороваться и не спешил предложить место. - Даже не знаю, как с
вами и быть...

- Что-нибудь случилось?! - внутренне так и обмер Сударевский.

- Вам лучше знать, Марк... э-э... Модестович. - Директор сделал вид,
что заинтересовался вдруг лежащей перед ним на стекле сапфировой призмой.
- Удивлен, что вас интересуют еще мои советы. Н-да, весьма удивлен.

- Ничего не понимаю! - Сударевский не слышал, как неузнаваемо вдруг
изменился его голос. - Фома Андреевич, ради бога...

- Любите вы, голубчик, сюрпризы подносить, ничего не скажешь. И ведь
когда, главное? Под самый занавес!

- Да в чем дело, Фома Андреевич? - взмолился Сударевский. - Это по
поводу командировки?

- На загранпоездке жизнь не кончается. А вы, как я погляжу, только
сегодняшним днем и живете. Будущее вас не особенно волнует.

- Что вы, Фома Андреевич! - Сударевский облегченно перевел дух. - Как
можно?

- Лишь бы сейчас кусок урвать, а там хоть трава не расти, - буркнул
директор и отвернулся. - Умнее всех быть хотите?

- Почему? - Сударевский, как набедокуривший школьник, захлопал
глазами. Он вновь отчаянно взволновался и уже не отдавал себе отчета в
том, что говорит. - Я не знаю, что вам наговорили про меня, Фома
Андреевич, но поверьте... - Он смешался и потерял нить разговора.

- Ну-ну, - подбодрил его Фома Андреевич, - продолжайте... А то только
рот разеваете, словно рыба какая, и молчите. Я бы на вашем месте себя
иначе вел. Н-да... Что вы там опять затеваете с этим горе-открытием?

- Я? - изумился Марк Модестович. - Понятия не имею! - Он даже
порозовел то ли от радости, что туманные угрозы обернулись таким, в
сущности, пустяком, то ли от благородного негодования. - Клянусь вам!

- Значит, вы единственный, кто не в курсе. - По тому, как Фома
Андреевич нетерпеливо дернул плечом, Сударевский понял, насколько тот
раздосадован.

- Я здесь абсолютно ни при чем! - поспешил он заверить директора.

- А кто? - Фома Андреевич брезгливо поежился. - Может быть, ваш
соавтор? По всем секциям звон идет, а он, видите ли, не в курсе. Все утро
только вами и занимаюсь.

- Мной? - вновь переспросил Сударевский, но, прежде чем успел
сообразить, что это глупо и неуместно, вспомнил про взволнованную Дузе, с
которой только что повстречался в приемной. - Боюсь, что вышло
недоразумение, Фома Андреевич, - с достоинством закончил он и решительно
сел на ближайший стул. - Или меня просто-напросто оклеветали. Такие
любители всегда найдутся.

- Клевете не поверю. - Фома Андреевич для пущей убедительности
постучал кристаллом по стеклу. - И вообще наушников не терплю!

- Я знаю, - подтвердил Сударевский, хотя и был уверен в обратном.

- Но чудес на свете не бывает... Как вы попали к Берендеру?

- Кто это? - Марк Модестович сделал вид, будто силится припомнить. -
Ах, этот! Академик?

- Он самый. - Фома Андреевич неприязненно пожевал губами. - Такой же
универсал, как ваш покойный покровитель. И швец, и жнец, и на дуде игрец.
Говорят, он даже стишата кропает... Да притом еще по-французски! Тоже мне
Леонардо да Винчи!

- Я с ним не знаком, - отчеканил Сударевский.

- Факты свидетельствуют иное. - Фома Андреевич бросил кристалл в
кокосовую чашку.

- Какие факты, Фома Андреевич? - с печальным смирением осведомился
Марк Модестович.

- Я бы еще мог усомниться в правильности сигналов, если бы мне
буквально пять минут назад не позвонил Леокакаян. - Директор выжидательно
примолк.

- Не улавливаю связи. - Сударевский уже полностью владел собой.

Основная причина тревоги явно отпала: зарубежному вояжу ничто не
препятствовало. Последствия же неприятного объяснения с Фомой Андреевичем
волновали его меньше всего. Разговор, однако, следовало, по возможности,
закончить к обоюдному удовлетворению.

- Что общего может быть у меня с этим мерзейшим интриганом?

- Как? - Фома Андреевич озадаченно поднял брови и даже ладонь к уху
приставил, словно хотел получше расслышать. - Эка вы его! - Он усмехнулся
и удовлетворенно кивнул. - Интриган там он или нет, неважно. Главное, что
все в один голос твердят, будто Берендер встал на вашу защиту. Вы что,
работу ему показывали?

- Никогда в жизни!

- Откуда же он прознал?

- Ума не приложу. - Сударевский развел руками. - А это верно?

- Похоже на то. - Фома Андреевич заметно оттаял. - Но вы ему ничего
не посылали?

- Абсолютно.

- Странно. - Директор задумался. - Кто же ему тогда напел?

- А что вообще случилось, Фома Андреевич?

- Значит, вы на самом деле ничего не знаете?

- Да откуда мне знать? Я только то и делал, что занимался подготовкой
к конгрессу! Куча же дел, Фома Андреевич! А тут еще милиционер этот... Ну,
вы знаете, который Ковским занимался... Покоя не дает. Все чего-то ищет,
вынюхивает...

- Дело в том, что Берендер поднял шум. Он повсюду превозносит вашу
работу и требует, чтобы ее передали химикам. Надеюсь, вы понимаете, какой
может получиться скандал? Не хватает нам восстановить против себя еще одно
отделение!

- Я к этому совершенно непричастен. Берендеру своей работы не давал и