Чтение 108–й страницы книги ~Донские казаки в борьбе с большевиками~

богатством Войска и царившим всюду порядком.
30 декабря союзные миссии отправились в г. Ростов для осмотра Владикавказских
мастерских. Там ремонтировались паровозы, строились блиндированные платформы,
санитарные поезда и оборудовались поезда-бани. Затем, они осмотрели еще и другие
заводы, приспособленные нами для военных целей.
Уже ни в чем не надо было убеждать ген. Пуля. Со свойственной ему английской
любознательностью, он сам интересовался всеми отраслями жизни. Характерно то,
что он не ограничился лишь показной внешностью, но хотел видеть и оборотную
сторону медали. Он восхищался порядком в армии и доблестью казаков, удивлялся
налаженностью государственного аппарата, на основе демократических принципов,
восхвалял огромный организаторский талант и мудрое руководтсво Атамана и
Донского командования и с каждым днем становился все больше и больше другом ген.
Краснова.
Пожив на Дону и лично детально ознакомясь с обстановкой ген. Пуль, ясно
почувствовал всю неподдельную трагедию казачества. Он отлично понял и полное
перенапряжение сил при отсутствии источников пополнения и резервов, и необычайно
тяжелые условия борьбы при недостатке боевых припасов и, одновременно, с этим,
на пороге земли Донской, видел несметные полчища красных. Убедившись в
непосильной борьбе казачества, ген. Пуль и кап. Фукэ обещали срочно прислать
танки, аэропланы, орудия и снаряды, обещали дать и живую силу. И казаки все еще
верили и ждали эту помощь. На прощанье ген. Пуль сделал распоряжение о
немедленном направлении из Батума на Дон союзной бригады и просил заготовить для
солдат теплые полушубки.
Так, устами своих представителей, говорила Антанта, но как далеки были слова от
ужасной действительности. Повторные, настойчивые требования ген. Пуля о
немедленной присылке помощи Дону, оставались гласом вопиющего в пустыне и, в
конечном результате, привели к отстранению его от должности и замене его ген.
Бригсом -- сухим пунктуалистом.
Великие державы, упоенные славой своего успеха, почивали на победных лаврах и
все еще колебались. Глубокое заблуждение по русскому вопросу царило в Версале.
Быть может, сказывалось и всеобщее утомление войной. Никому не хотелось, когда
уже заключен мир, идти снова в бой, в холодную и далекую страну. А возможно и
то, что серьезно верили, что фонтанами красноречия своих представителей,
союзникам удастся сокрушить стальную силу красных штыков. Предательство
большевиков, заключивших Брестский мир уже, как будто, кануло в вечность. Их
считали только за крайнюю социалистическую партию. Правдивым суждениям о
большевиках, как узурпаторах власти, народных угнетателях, палачах небывалого
террора и,
360

наконец, мировой опасности большевизма -- серьезного значения не придавали. Не
видели и для себя опасности, говоря, что большевизм -- удел слабых. На Западе
начинало преобладать течение невмешательства в русские дела, а в Англии
доминировало мнение, что для Англии лучше, если в России будет еще хуже. Наша
история насчитывает много случаев использования международными силами
Российского развала, но, к нашей -- русской гордости, всякий раз, Россия
оправлялась от пережитой смуты и доказывала Миру, не только свою
жизнеспособность великого государства, но и способность, в конечном результате,
решительно отстоять свои права и интересы.
Повторные заявления представителей союзных держав о том, что они окажут помощь
Войску, мало-помалу, опьянили надеждой казачество. Но гости уехали с Дона и там
все оставалось по-прежнему. Шли ужасные кровавые бои и казачество, напрягая
последние остатки сил, нервно и нетерпеливо ожидало обещанную помощь.
Обстановка, между тем, делалась все хуже и хуже. Достигнув бескровной победы на
северо-западном Донском фронте, противник всеми силами обрушился против севера
Области -- Хоперского округа. Громадное численное превосходство красных,
трудность вследствие большого снега и сильных морозов маневрировать и бить
противника по частям, наконец, угроза тылу с запада, со стороны Верхне-Донского
округа, -- все это, вынудило Хоперцев к отходу на юг. Разложение войск,
начавшееся в Воронежской губернии, не могло не отразиться на состоянии духа
Хоперского и Усть-Медведицкого округов. Страшное слово -- измена -- докатилось
до Хоперцев и они, потеряв мужество, перестали быть стойкими. Они, никогда не
считавшие врага, начали его считать и когда увидели, как они одиноки и
малочисленны в сравнении с противником, стали отступать, бросая временами в
глубоком снегу орудия и обозы. Со всех сторон Войсковой штаб засыпался
телеграммами. Рисуя в них тяжелое и часто критическое положение, войсковые
начальники обычно подчеркивали требование казаков -- показать им союзников и их
обещание двинуться тогда вперед и победить противника. Но что можно было
сделать? Самое большое -- еще раз услышать категорическое заявление ген. Пуля
или кап. Фукэ о близкой их помощи Дону и этот свой разговор целиком передать
войскам 276). Ужас положения увеличивался еще и тем, что у меня уже самого
закрадывалось чувство недоверия ко всем крикливым и пышным заверениям
иностранных представителей. Однако, высказать старшим войсковым начальникам эти
свои сомнения, я не признавал возможным. Разговаривая с ними по аппарату, я
всячески затаивал от них эти свои чувства и ограничивался лишь обрисовкой общего
положения и передачей всего того, что, когда и как было сказано нам
представителями союзных армий.
А в эти же дни к Хоперцам пробирались советские агенты и говорили: "Если
союзники с вами, мы драться не будем, положим оружие и сдадимся на их милость.
Но у вас нет союзников, вас обманывают". К 20 января противником почти без боя
был занят Хоперский и значительная часть Усть-Медведицкого округов. Вера в
союзную помощь постепенно падала в казачестве. Физически усталые, еще более
276) разговор обычно происходил по аппарату Юза.
361

потрясенные морально, донские части оставляли свои позиции и уже нередко
отходили только перед призраком противника. Лишь местами, некоторые из них
оказывали красным отчаянное сопротивление. Но это были отдельные кучки героев,
небольшие, но закаленные в боях части, не потерявшие еще сердца и сохранившие
дух. И опять в эти критические дни, неувядаемую славу стяжал себе лихой
Гундоровскии полк. Под командой ген. Гусельщикова, гундоровцы дрались как львы,
являя собой редкий пример героизма и безграничной любви к родному Дону.
Северный фронт шатался и заметно терял силу. Развал постепенно ширился. Для
восстановления положения, Донскому командованию пришлось принять экстренные,
чрезвычайные меры. Срочно были призваны казаки южных округов всех возрастов,
способные носить оружие и ими сменены внутренние гарнизоны. С железных дорог
были сняты охранные сотни, выделены части с западного фронта и, кроме того,
готовились части Молодой армии для ударной группы. Одновременно, спешно
приводились в порядок расстроеные полки северного фронта, оставшиеся верными
присяге и не пожелавшие признать власть красных. Измученные и голодные, по
колено в снегу, часто с отмороженными конечностями, выбиваясь из сил, брели
станичники на юг одиночным порядком или небольшими группами, горя одним желанием
скорее стать в ряды и отомстить врагу и предателям.
Для вооружения тогда потребовалось сразу большее количество винтовок. Наличных
запасов оказалось недостаточчным и нужно было во что бы то ни стало найти все
необходимое. В это время, я получил извещение о прибытии в Новороссийск первого
транспорта союзников, с большим запасом боевого снаряжения. Помощь, казалось,
была более, чем кстати. Но увы, вскоре мне пришлось горько разочароваться.
Действительно, как выяснилось, привезли несколько тысяч русских винтовок,
переделанных под турецкий патрон. Командование Добровольческой армии охотно
уступало их нам, как ненужный хлам, ибо к этим винотовкам не было ни одного
патрона. Союзники, надо признать, были смущены такой своей помощью. Но, к
сожалению, за первым конфузом повторился второй, еще более характерный. Нам
стало известно о прибытии в адрес Добровольческой армии свыше 40 тысяч
комплектов зимнего обмундирования и обуви. Понятно, что при огромном недостатке
такового в армии и при сильных морозах, это обстоятельство не могло не иметь на
ход дела положительного значения. Каково же было разочарование, когда при
распаковке убедились, что все привезенное ничто иное, как старое русское
поношенное и совершенно истрепанное обмундирование, которое во время войны, по
истечении известного срока носки, отбиралось весной у солдат и, чтобы не
загромождать ближайшего тыла, тюковалось, дезинфицировалось и, как ненужное,
отправлялось в глубокий тыл на фабрики. Такова была на первых порах помощь наших
союзников. При таких условиях, естественно, уже не приходилось вести расчеты на
них. Надо было выходить из тяжелого положения, надеясь только на собственные
силы и средства.
С целью в короткий срок обмундировать призываемых казаков, Донское командование
обратилось с призывом к населению помочь ему
362

в этом и надо сказать, что этот призыв нашел горячий отклик среди обывателей.
Благоприятному разрешению этого вопроса много способствовало и то
обстоятельство, что большинство мобилизованных стариков явилось в теплом
обмундировании и почти в полном снаряжении, за исключением винтовки. Наконец,
были использованы и последние жалкие запасы снаряжения, что в общем, с грехом
пополам, позволило справиться с этим вопросом.
Более трудно обстояло дело с вооружением. Запасы свободного оружия и самый
тщательный сбор в частях войск излишков такового, далеко не покрыл нужды в нем.
А между тем, события на северном Донском фронте становились более грозными.
Казачьи части почти без сопротивления, отходили к югу. Красные совершенно
обнаглели. Особенно страдали занятые ими станицы. Там большевики чинили жестокую
расправу и беспощадно мстили тем, чьи близкие не остались в станице, а с оружием
в руках, ушли на юг.
Одновременно с событиями на севере и западе Области, шла упорная борьба на
подступах к Царицыну. С 20 ноября донцы, нанеся здесь несколько поражений