* Перевод с английского Г. Дашевского
* Перевод заглавия: Набережная неисцелимых (ит.).
* 1. "Государственное дерьмо", "Общественное движение", "Верная смерть" (ит.).
* 2. Сорт итальянских сигарет.
* 3. Катер (ит.).
* 4. Поле (ит.), площадь.
* 5. Тупик (фр.).
* 6. "Направо, налево, прямо, прямо" (ит.).
* 7. История о Сусанне и старцах (Книга Даниила, гл. 13) была частым сюжетом для живописцев эпохи Возрождения.
* 8. Итало Звево (1861-1928) - итальянский писатель.
* 9. "Монобиблос" (греч.; букв. "Однокнижие") - традиционное наименование первой книги элегий Секста Проперция (ок. 50 - ок. 15 г. до н. э.).
* 10. "Понятно?" (ит.).
* 11. Ива Тогури - родившаяся в США японка, которая во время Второй мировой войны вела передачи японского радио на Америку.
* 12. "Маленькая ночная серенада" (соч. Моцарта).
* 13. Кассиодор (ок. 487 - ок. 578) - писатель и государственный деятель, живший в государстве остготов; автор "Истории готов", дошедшей в сокращенном изложении.
* 14. "Вода поднялась" (ит.).
* 15. Театр в Венеции.
* 16. "Место, где должны жить только рыбы" (фр.).
* 17. Свершившийся факт (фр.).
* 18. Своего рода проездной билет.
* 19. Как таковую (лат.).
* 20. "О мое солнце" (ит.).
* 21. Название моста, набережной и канала в Венеции.
* 22. "Грабьте это село", "Этот город не заслуживает жалости" (англ.).
___
вышедшей из берегов способностью к ретроспекции часто называют историком.
Точно так же получает кличку философа тот, для кого реальность утратила
смысл. Критик общества или моралист - стандартные ярлыки для недовольных
порядками своей страны. Так и ведется, ибо мир хочет оттянуть взросление и
казаться моложе. Мало кто выстрадал от этого страха перед взрослыми больше,
чем сэр Исайя Берлин, ныне восьмидесятилетний, которого неоднократно
называли каждым из этих имен, иногда - всеми сразу. Нижеследующее - не
попытка исправить терминологический хаос, а всего лишь дань простака
вышестоящему уму, у которого он целые годы учился тонкости мысли, но,
похоже, так и не выучился.
происхождение, или неуверенностью в нем; не исключение и наша история идей.
Однако в свете итогов нашего века у таких изысканий есть и другие причины,
далекие от попыток грозно выпятить или радостно подтвердить нашу знатность.
Причины эти суть отвращение и страх.
грубо говоря, последние четыре века, в наше время слишком часто приводили к
прямо противоположным результатам. Учитывая число жизней, израсходованных в
этих поисках, искомый Святой Грааль оказался принадлежностью тупика и
буквального мертвого часа, с полным пренебрежением к индивиду в итоге.
Отвратительный сам по себе, этот результат должен рассматриваться и как крик
из будущего, если вспомнить скорость роста населения во всем мире. В
конечном счете, соблазн общественного планирования оказался непреодолимым
даже для сравнительно скромных ячеек общества.
общество - легкая добыча любых схем, но прежде всего социалистических,
которые уступят когда-нибудь только компьютерным. Поэтому изучать
генеалогические грамоты философской мысли Европы за последние четыре века
все равно что озирать горизонт; правда, в обоих случаях высматриваешь не
конницу, а дозорного.
этических доктрин, из которых выросли наши общественные науки,- дело эпохи,
когда вещи казались податливыми. Так же и критика этих доктрин,- с той
разницей, что, раздаваясь из прошлого, эта критика превратилась в
пророческую. Ей не хватало только надлежащей громкости, но ведь разведчика
от кавалериста отличает прежде всего сдержанность.
политической самоуверенности, критики социальных проектов, не верующие в
универсальные истины, изгнанники из Города Справедливости. Иначе и быть не
могло, поскольку повышенные тона в публичных выступлениях были им
органически чужды. Им казалась чуждой зачастую даже систематизация, потому
что любая система наделила бы их умственным превосходством над теми, о ком
они думали.
излагали свои взгляды в журналах. Другие в трактатах или, еще лучше, в
романах. Третьи применяли свои принципы на службе или в научных занятиях.
Они бы первые отклонили звание философов; главное, они не старались никого
перекричать. У этой позиции мало общего со смирением или скромностью. На
самом деле, ее можно и, вероятно, должно понимать как эхо многобожия, ибо
эти люди твердо верили в многообразие человеческих ситуаций и сердцевиной их
общественной программы был плюрализм.
любого толка, и демократического, и авторитарного, чьим самым возвышенным
возражением и сегодня остается тезис, будто плюрализм чреват моральным
релятивизмом.
привлекательное в нем - его недостижимость и то, что он служит приятным
украшением чертежам социального реформатора. Однако итоговая оценка любого
общественного устройства зависит не от моральной высоты его членов, а от их
безопасности, которую моральная высота обеспечивает далеко не всегда.
свободы воли. В этом есть парадокс, поскольку, свободна воля или нет, на нее
накинут узду при любом исходе подобного спора. Вследствие чего интерес к
свободе воли бывает либо садистским, либо академическим, или тем и другим
сразу ("посмотрим-ка, насколько свободно то, что мы сейчас обуздаем").
релятивизма (который все равно остается частью реальности) или обуздания
воли, а именно: подразумеваемый отказ от метафизических свойств вида, та
расправа, которую плюрализм, как почти все рецепты общественного устройства,
чинит над убеждением, что жажда бесконечного руководит человеком не меньше,
чем необходимость.
организации, включая теократию. Человеку хватает метафизического инстинкта
(или потенциала), чтобы не уместиться в рамки любой конфессии, не говоря уже
об идеологии. По крайней мере, именно он отвечает за возникновение
искусства, музыки и особенно поэзии. Во многих отношениях это инстинкт само-
и мироотрицания, и под его действием выцветает самая искусная социальная
вышивка. Выигрывает ли общество от такого смиряющего воздействия, другой
вопрос. Вероятно, да.
метафизического потенциала и его отсутствия. Опасно все, что понижает
духовную стоимость человека. Антииерархический пафос плюрализма может
притупить вкус общества к всплескам человеческого максимума, которые всегда
- сольное выступление. Хуже того, общество в силах счесть это соло просто
поводом к аплодисментам, ни к чему слушателей не обязывающим.
К сожалению, сказанное о плюрализме в пределах одного общества сохраняет
силу для культур и даже цивилизаций. Ибо и они и их ценности тоже
сталкиваются и различаются в достаточной мере, чтобы образовать своего рода
общество, особенно учитывая их нынешнюю библейскую близость (мы отстоим друг
от друга буквально на вержение камня), особенно учитывая выявляющийся
этнический состав планеты. С сегодняшнего дня, говоря о мире, мы говорим об
одном обществе.
заботой о нашей безопасности (и не ошибется тот, кто назовет Гердера *(1)
предтечей Лиги Наций). Увы, нахождение этого общего знаменателя сопряжено со
Орловский Гай Юлий
Посняков Андрей
Андреев Николай
Андреев Николай
Марко Джон
Лукьяненко Сергей