- Слушайте, Этторе... Я все никак не могу избавиться от мысли... Просветите
меня, как специалист. Неужели не было никакого другого выхода?
- Вы насчет лейтенанта Вернера, сэр? Простите, нет. Сбросить реактор можно
было только вручную. Он и управляться-то не мог дистанционно, там все
оборвало... Мы хотели тянуть жребий, но лейтенант уже вышел в корму и
задраил люк за собой.
- Вот тебе и везунчик Энди, - протянул Файн. - Узнаю своего русского.
- Вы понимаете, сэр, - продолжил Ди Ланца. - Мы сами все время об этом
думаем. Конечно, лейтенант мог провести кабель от привода катапульты внутрь
корабля и сбросить реактор, оставшись с нашей стороны. Но тогда он не смог
бы контролировать работу машины. Корабль взорвался бы уже на пятой-шестой
минуте. А лейтенант продержал его сами знаете сколько... Да еще и переборку
всю перекосило, люк заклинило намертво... Он не смог бы вернуться, даже
если бы передумал. Только он не передумал, господин адмирал, сэр. Я так
понимаю, лейтенант сразу все решил, как только увидел, что контроль за
реактором утерян. Видите ли, сэр...
- Да, Этторе, я вас слушаю.
- Нам очень повезло, что это был именно лейтенант Вернер, - сказал техник.
- Окажись на его месте кто-нибудь другой... Он мог бы активировать сброс
немедленно, обнаружив перегрев. А Вернер отлично разбирался в тактике боя.
У него был, вы извините нас, конечно... Ну, у него был свой контрольный
монитор, замкнутый на ходовой процессор. И Энди... то есть лейтенант
Вернер, сэр, он прямо из техпоста следил за тем, куда идет судно и что
творится вокруг. И нам объяснял. А когда эта проклятая бомба взорвалась, он
весь лицом побелел, сказал что-то по-русски и тут же ушел к реактору. То
есть он понимал, что нужно делать, чтобы спасти корабль. И что корабль
обязательно должен сохранить боеспособность до самого конца.
- Я знаю, - сказал Рашен. - Это я его так научил. Эх...
- Шеф, вы с самого начала догадывались, чем все кончится? - спросил
Боровский.
- Боюсь, что да... - Рашен поджал губы и отвернулся.
- Вы не переживайте так, шеф. Энди знал, на что шел. Он ее спасал, -
Боровский кивнул в сторону Ивы, которая ушла куда-то на самый край дамбы и
теперь заторможенными механическими движениями бросала в воду камешки.
- Я понимаю, Жан-Поль. Я понимаю, что он ее спас. А мы его - нет.
- Надоели вы мне, русские, - сказал Боровский и, кряхтя, поднялся на ноги.
- Когда чужих замочим, уеду куда-нибудь, где вас нет. А если замечу хоть
одну русскую морду, буду стрелять.
- Господин адмирал, сэр, - напомнил о себе техник. - Я, собственно... Вот,
посмотрите. Это мы нашли в вещах лейтенанта. Здесь, кажется, по-вашему.
Рашен протянул руку и взял у техника белый сверток. Это был кусок простыни,
густо исписанный черным графитом.
- Да, по-русски, - кивнул адмирал. - Спасибо, Этторе. Если найду
что-нибудь, касающееся вас лично, обязательно расскажу.
- Не надо, - помотал головой техник, и лицо его вдруг искривилось. - А то я
и так все время плачу. Как вспомню его - так слезы... Виноват. Разрешите
идти?
- Да, - кивнул Рашен, вглядываясь в аккуратные печатные буквы. Эндрю писал
грамотно и разборчиво, видимо, не спеша, обдумывая каждое слово. Рашен
начал читать.
"Дорогой Олег Игоревич! - писал Эндрю. - Не знаю, когда вы получите мое
письмо. И не решил еще, передам ли его вообще. Точнее, подброшу. Может, я
пишу его не столько для вас, сколько для себя".
С этого места Эндрю перешел на французский - видимо, устал.
"Двадцать лет я считал вас своим учителем. Конечно, отношения между нами
складывались по-разному. Но я всегда помнил, какую роль вы сыграли в моей
судьбе. И теперь хочу сказать вам огромное спасибо. А еще извиниться.
Потому что я должен уйти.
Надеюсь положить это письмо на ваш стол, когда мы разобьем чужих. Тогда вам
уже не нужен будет техник Вернер. А человек Вернер обязан покинуть вас. Это
будет для меня страшной потерей. Но винить я могу только себя. Дело в том,
Олег Игоревич, что я попал в экипаж "Пола Атридеса" ценой предательства.
То, что я рассказал вам про свои злоключения внизу, правда лишь отчасти.
Главное я утаил. Вы помните, наверное, печальные обстоятельства, из которых
вы меня вытащили наверх. Увы, Олег Игоревич, все было подстроено. Вы убрали
с борта саботажника, а вместо него вам подсунули другого. На этот раз
такого, которому вы доверяли.
Долго рассказывать, как именно меня шантажировала охранка. Главное - что в
какой-то момент я почти сделал то, что они требовали.
Я страшно запутался, учитель. Запутался в своих мотивах. Я не понимал, чего
ради живу. Мне бесконечно опостылела война в любых ее проявлениях. На этом
особисты тоже сыграли. Они всячески подпитывали мою ненависть к войне. И
оказалось, что ее можно направить и против вас тоже.
Я не снял блокировки, которые оставил мой предшественник, а только отключил
их. Решил поиграть в бога, оставив за собой право выбирать, какой дорогой
пойду не только я, но и вы. Сначала мне казалось, что так я смогу защитить
вас, уберечь от верной гибели, которую влекла за собой война с землянами.
Собственно, на этом желании меня и подловили особисты.
Но теперь мне кажется, что я просто бессознательно хотел мести за то, что
вы когда-то отвернулись от меня. Хотя вы меня не предавали. А я поступил
как ревнивая девчонка и совершил настоящую подлость в отношении вас. Пусть
даже в мыслях. Но все равно это было чудовищно. Увы, сразу я этого не
понял. Иногда мне кажется - лучше бы я и не поднимался к вам на борт. Но
вот парадокс - именно на "Атридесе" я нашел то, чего мне недоставало внизу.
Меня вылечили от ненависти вы и ваш экипаж. Я понял, что не одинок в этом
мире. Готов идти за вами. И, главное, верить в то, что вы-то никогда не
толкнете меня на бесчестье.
Отчего я пошел на сделку с совестью? Наверное, это была обычная трусость. И
еще, повторяю, я не понимал, для чего живу. Поэтому я и не смог признаться
вам сразу в том, что вел двойную игру. А страшнее всего, что теперь, когда
я стал другим, мне вдвойне мучительно говорить вам об этом. Даже в письме.
А в глаза - просто невозможно. Я представляю себе, как вы на меня
посмотрите. А вы можете убить взглядом, когда на самом деле хотите всего
лишь слегка упрекнуть.
Я заново родился, встретив Кенди. Я стал другим, я избавился от злобы. У
меня все хорошо. Но именно поэтому я не смогу остаться в вашем экипаже,
когда война закончится. Обидно, потому что это лучший экипаж в моей жизни
и, наверное, лучший экипаж Солнечной. Но иначе нельзя. Оглядываясь назад, я
понимаю, что вину мою не загладить ничем. Даже если вы скажете, что все
нормально, - я себя никогда не прощу. И сделанное мной (точнее, не
сделанное) никоим образом не умаляет моей вины перед вами. Никогда не
думал, что человека может до такой степени заесть совесть.
Написал это и почувствовал, что очистился. Мне всегда нравилось плакаться
вам и жаловаться, вы уж простите. Теперь у меня есть Кенди, и я жалуюсь ей.
Знаете, иногда мне кажется, что она ваша дочь. Вы очень с ней похожи в
чем-то. А может, все из-за того, что мы оба - и я, и она - ваши
воспитанники. И в том, что мы полюбили друг друга, есть что-то и от вашего
большого сердца. Как обидно, что я не смог взять от вас самое главное -
умение быть верным себе. Я себе изменил и совершил ужасную ошибку. Не могу
ее забыть. И поэтому ухожу.
Надеюсь, Кенди поймет меня, я ей тоже собираюсь оставить письмо. Пусть хотя
бы поймет. Простить меня она не сможет. Ей нравится флот, нравится летать,
нравитесь вы, наконец. Это ее жизнь. Жизнь, которую я мог оборвать. Вы
позаботьтесь о ней, пожалуйста. Я знаю, ей будет поначалу тяжело. Конечно,
я мог бы смолчать. Но я больше не могу - либо скину камень с души, либо
сойду с ума. Память о совершенном и так уже меня доводит до исступления. Я
просто обязан рассказать тем, кто мне дороже всех на свете, о том, как я
предал их.
Только вот сделать это лицом к лицу... Нет сил.
Черепнин Владимир
Андреев Николай
Грабб Джеф
Посняков Андрей
Апраксина Татьяна