без стука не входят. А ты, архаровец, с "ксивой" своей наперевес... Нет, таких
лечить надо. Все, звоню! - Она сняла трубку, ткнула в диск густо накрашенным
ногтем.
коленки и опрокинула на пол. И куда вдруг испарился воспитанный в "Вышке" гонор
от принадлежности к "элите нации", как втолковывал им начальник курса.
стоящего перед ней на коленях Гаврилова, потом нехотя положила трубку и
вздохнула:
вспыхнули огнем оскорбленного чувства материнства.
шпионов где-нибудь в Благовещенске", - подумал Гаврилов и отчаянно замотал
головой.
всякий интерес. Что-то быстро черкнула на клочке бумаги. - Отнесешь в третий
цех. Тридцать коробок. Деньги в кассу.
Гаврилов напряг все знание английского, но большей части надписей разобрать не
смог.
Гаврилова, блуждающий по штабелям коробок.
малохольного скрипача-диссидента. Арест был давно согласован, парень продолжал
пиликать в филармонии и травить антисоветчину на кухне и не ведал, что только
высшие политические соображения- "не давать повода вражеской пропаганде
очернить светлый праздник советского народа"- позволили ему посидеть с друзьями
за праздничным столом. Самсонов, лично руководивший обыском и проведший первый
допрос, вызвал Гаврилова и сказал, смачно, как грузчик после трудового подвига,
растягивая папиросу: "Молодой, спать тебе еще рано. Свези клиента в Лефортово".
одном вдохе познаешь все тайны бытия. Даже первый опыт узнавания и наслаждения
женским телом не шел ни в какое сравнение. Чувство было намного острее, пьянило
своей запредельностью.
скрипача. При аресте и на допросе он еще более-менее держался, а тут
расклеивался с каждой минутой. Гаврилов ждал, что вот-вот из черных навыкате
глаз брызнут слезы. Но скрипач только кусал губы. А когда вздрогнули железные
ворота Лефортовской тюрьмы и медленно поползли в сторону, открывая проезд
машине, Гаврилов как по наитию развернулся на переднем сиденье и заглянул в
лицо скрипача. И ошалел.
которой еще жили глаза и тонко-тонко, как у птенца, дрожали веки. Не было
избалованного поклонницами скрипача, не было любимца семьи и дежурного остряка
диссидентских сходок. Был труп с окостеневшим лицом. Прошлое для него уже
умерло, а будущего не будет никогда.
это все те, перед кем распахивались железные ворота темниц. Лишь им, умершим на
пороге и до конца земных дней так и не воскресшим, людская молва обязана
страшными сказками об аде. Только так никто и не понял этих мертвых пророков:
ад- он всегда рядом, и врата его всегда открыты".- Мысль, ворвавшаяся в
сознание, была настолько чуждой Гаврилову, что он невольно вздрогнул.
теплая, вязкая волна удовольствия, Гаврилов рефлекторно сжал колени, вдруг
захотелось рассмеяться, плюнуть в это мертвое лицо. Он не знал, откуда это в
нем. Еле сдержался, отвернулся, развалился в кресле и закрыл глаза, пьяный от
неведомого ранее чувства превосходства над униженным до последней черты
человеком.
Гаврилова. Вполуха выслушав доклад, он молча кивнул на свободный стул, достал
из-под стола початую бутылку коньяка. Гаврилов испуганно оглянулся на дверь. В
коридорах управления было непривычно тихо. В кабинете горела только настольная
лампа, освещая угол стола с одиноко белеющим листом бумаги.
повозился в ящике и выложил на стол коробку "Ассорти", тех самых, через
унижение добытых Гавриловым.- По твоему очумелому виду я понял, что урок пошел
в прок, так?- Гаврилов кивнул.- Я подписал твою характеристику. Работать ты у
нас будешь. Больших звезд не гарантирую, но работать ты сможешь.- Он медленно
высосал из стакана коричневую влагу, бросил в рот конфету. - Скажи честно,
сладко было?
виду Самсонов.
щенок,- хохотнул Самсонов, сверкнув хитрыми кабаньими глазками. По красному
одутловатому лицу было ясно, что половину бутылки он высосал в гордом
одиночестве.- Можно тебя и на охоту брать, не боясь, что подцепишь какую-нибудь
заразу. - Он бросил в рот еще одну конфету. - Жаль, что тебе для первого раза
попался этот консерваторский педрила, а не замминистра хотя бы. Вот тогда бы ты
еще лучше понял, что от всесильной Зоиванны до дерьма лагерного лишь один шаг.
- Он со значением посмотрел на притихшего Гаврилова. - Они жизнь превратили в
сплошной праздник. Но праздник, заметь, как ни крути, всегда на нашей улице. На
Лубянке. Кстати, с праздником тебя, Гаврилов.- Он чокнулся своим пустым
стаканом с еще полным гавриловским. - С днем рождения, опер!
аресте директора Елисеевского гастронома. Андропов, придя, наконец-то, к
власти, как капитан на тонущем судне, для наведения элементарного порядка
приказал показательно вздернуть на рее первого попавшегося. Директора под
улюлюканье толпы приговорили к расстрелу. И вообще, недолгое андроповское
правление Гаврилов вспоминал как непрекращающийся праздник- один вид красных
корочек валил на колени любого.
подрезавший его машину тупорылый "форд". Красные габариты были у самого
бампера, когда он успел вырулить вправо, вспугнув маршрутное такси. Сзади
кто-то отчаянно засигналил, и Гаврилов до отказа вдавил педаль в пол, старясь
побыстрее уйти от опасного места. Можайское шоссе в этот вечерний час было
запружено машинами, хлещущими друг друга по бокам холодной жижей, вылетающей
из-под колес.
пролетел ярко освещенные окна китайского ресторанчика, где обычно стояла машина
ГАИ, едва расслышав трель милицейского свистка. Послушно принял к обочине и
даже вежливо сдал задом, подрулив прямо к насупившемуся гаишнику.
внештатного сотрудника Службы, еще раз помянув барскую щедрость Подседерцева.
Машинально отметил, что он не единственный, кого тормознули гаишники. Вдоль
обочины выстроились еще три машины, две иномарки и желтый газовский фургон.
Водители, переминаясь с ноги на ногу, в меру таланта и опыта разыгрывали сценку
"Да не виноват я, товарищ сержант".
пришедшая из-за границы мода доводит гаишников до белого каления, но с таким
удостоверением можно ничего не бояться.
от холодного ветра, ничего хорошего не обещало. Гаврилов отметил, какие
невыразительные у него глаза, как две стальные пуговицы. - Документы -
пожалуйста.
удостоверение.
плечо, Гаврилов вздрогнул всем телом, до хруста закинул голову, но крика не
получилось, из горла с кашлем вылетели белые хлопья пены.
за руль. Сзади дружно захлопали двери машин. И "гаишники", и "водители"
занимали свои места.
были глаза. Напрочь лишенные какого-либо выражения, словно два стальных шарика.
Гаврилов рванулся, но тут же застонал от боли.
тот, кого Гаврилов запомнил в форме старшины ГАИ.
прикрученным кожаными ремнями к креслу. В кресле напротив сидел успевший
переодеться в черные джинсы и свитер "старшина". В фургоне еще кто-то был, но
Гаврилов разглядеть не смог. Мощный фонарь бил прямо в лицо.
профессионально. Странно, но удостоверение не произвело на них никакого
впечатления. Даже очень странно, круче "ксивы" в России просто не существовало.
задницу? - Гаврилов пошевелил кистями рук, пытаясь ослабить ремни-За меня же
отвечать придется.
руку. Острый, твердый, как гвоздь, палец впился в мякоть под правой ключицей.
Гаврилов изогнулся от боли, кто-то стоявший за спиной широкой ладонью закрыл
ему рот.
Мацумото Сэйте
Лукьяненко Сергей
Конан-Дойль Артур
Свержин Владимир
Сапковский Анджей
Посняков Андрей