вдруг встал, прихватил на себя одеяло и молча вышел из комнаты почти
трезвой походкой.
глядела то на пол, то на Неймана. Тот тоже взял стул и сел. Так они и
сидели друг против друга. "Ну как будто конвоирует, сволочь", - подумал
Нейман и сказал:
выпить разве?"
скрипит.
свидетельницу.
служебное удостоверение. Начальник взглянул и отдал обратно.
дело к ларечнице.
потянулся к телефону.
Глафира Ивановна, пышная белолицая женщина лет тридцати пяти, очень
похожая на кустодиевских купчих, испуганно глядела на него, мекала,
разводила руками, даже раз пыталась заплакать, но вспомнить ничего не
могла. Он настаивал, напирал, кричал, не верил в ее забывчивость, но
отлично понимал, что баба действительно ничего не помнит. "Ну хоть бы ты,
балда, соврала, - подумал он под конец, - ляпнула мне первые попавшиеся
имена, я записал бы и уехал. Правда, потом пошла бы морока. Но там
как-нибудь уж вылез бы. Так вот не сообразит же, дуреха". И дуреха
действительно ничего не соображала, а только таращила на него светлые, со
слезой, пустые от страха и бестолковости глаза и либо молчала, либо порола
несуразицу. Тут в дверь постучали, и он с великим облегчением воскликнул:
"Да!" Звал начальник. Когда он вошел, тот сидел за столом помятый,
сердитый, с несчастным замученным лицом и хмуро кивнул на лежащую на столе
трубку: "Вас".
конца разговора.
что не вернется, - сказала Тамара. - За тобой два раза присылал Гуляев -
спрашивал, где ты. Я сказала, что не знаю.
- Ричардом Германовичем звали наркома.
Он велел сказать, если позвонишь, чтоб немедленно возвращался. Трех
человек у вас из отдела забрали.
ручьями. Ах ты, рева-корова. На кой черт ты мне сейчас нужна со всеми
своими фамилиями.
него, и тут он вспомнил, где он ее видел. В Медео, у Мариетты. Она была у
нее подменной. Вот куда бы нужно было съездить! К Мариетте! Захватить
здесь коньяку бутылки три, конфет - и туда! Вот это дело.
подумал, вздохнул и решительно толкнул дверь кабинета начальника. Тот
сидел за столом и уныло глядел в окно. Ворот он расстегнул. Когда Нейман
вошел, он уставился на него раскаленными глазами.
меня тоже башка трещит со вчерашнего.
топливном складе работает? Да нет, нет, пусть работает. Каждая тварь
по-своему выгадывает. Так где водка-то? Ага! Давай ее сюда! А стакан? Один
только? Ладно, выпьем из одного. Не заразные.
Шевченко представился Нейману совсем иным человеком: был он неторопливым и
спокойным, говорил с широким волжским "о", а его простецкое, с русской
курносинкой лицо, веснушки, желтые волосы никак не подходили к строгой
военной форме и значкам. Среди этих значков был и почетный значок чекиста,
и "ворошиловский стрелок", и даже что-то бело-голубое альпинистское. Так
что сейчас человеком он представлялся не только серьезным и бывалым, но и
с заслугами. Ему первому и сказал Нейман о наркоме - вызвали наркома в
Москву, и вряд ли оттуда вернется. Говорить это, конечно, не следовало, но
что-то уж слишком плохо было у него на душе. И хотелось хоть с кем-то
поделиться.
продержался, хотя, впрочем, как недолго? Два года! Срок!
Но вы подумайте, как все тонко у них там было разработано - ведь они все
прошили насквозь, все! В любой дырке сидели! Ну еще бы, такие посты
занимали! От них все и зависело! Ведь если бы они вовремя сговорились да и
выступили, а?..
чем-то сомнительным, тут слово прибавь, слово отбавь - и вот уже готовое
дело.
выдернуть по человечку, - продолжал Шевченко задумчиво, - сначала,
конечно, кого поменьше, а потом и побольше, и побольше! И самого
председателя Совнаркома за шиворот. И так умно, так точно задумал наш
мудрый, что никто из них, негодяев, даже и не шелохнулся! Все сидели, как
зайцы, ждали. Вот что значит работать под единым руководством!
рассуждать о таких вещах не полагалось. Читай газеты, там все написано.
ответил он холодно, так, чтобы сразу оборвать разговор. - И было их
все-таки ничтожное меньшинство.
что уж нам говорить, когда партия и правительство свое сказали, но только
они хитрые, до чрезвычайности они хитрые, они в любую дырку пролезут, но
все равно, когда их час придет, никуда они не денутся. Свои же и сдадут. -
Он помолчал, чему-то усмехнулся, чокнулся с Нейманом и продолжал: - У нас
вот какой случай был. Прислали нам нового начальника чиса (снабженца).
Такой асмодей был, что клейма негде ставить, молодой, шустрый, весь в
коже, скрипит, но заключенным потрафлял: никаких замен - масло так масло,
мясо так мясо, получи все до грамма. У него брат работал воротилой в
управлении лагерей, так он ничего не боялся! Пил с заключенными, не со
всеми, конечно, а со своими придурками. И вот загребли брата. Ну и за ним,
конечно, должны были приехать, он раньше все узнал и со своими лучшими
дружками - расконвоированными - поехал на станцию. Дружки-то все надежные,
честняки, те самые, которые умрут - не продадут, ну как же? Он им и баб
приводил, и зачеты один к одному писал, и даже в сберкассу на их счет
деньги клал, из ворованных, конечно! Но вот как они только в степь
отъехали, эти дружки и говорят: "Давай, начальник, потолкуем теперь
по-свойски, по-лагерному!" И потол-ко-вали! Да как! По лицу сапогами. Я
потом, когда его привезли в санчасть, ушел: смотреть не мог! Нет лица!
Били, били да в железнодорожное отделение и сдали! Вот, мол, поймали,
бежать хотел! Нет, нашему брату никак не убежать! Некуда! Выдадут! Вот
воры - те да! У тех дружки, бабы, паспорта, хавиры. А у нас что? Вот
так-то! - Он вздохнул и поднял стакан. - Ну что ж, выпьем еще по
последней, да и спать пора! Вы уж, наверно, сегодня не поедете, так я вам
у себя в кабинете постелю. За ваше здоровье. Мария Николаевна, зайди-ка
сюда! Они у нас останутся, а то припозднились! Куда им ехать!
почувствовал, что ему стало горячо, как перед баней. - Значит, - сообразил
он, - думает, что мне конец - наркома взяли и меня туда же! Поэтому и
оставляет тут, чтобы сразу тепленького сдать! Сейчас звонить будет!"
особо доверенная дрянь с персональным окладом и пайком! Вот сидит сейчас
эта стерва и печатает на меня бумажку! Вот как та Ифарова! Ведь в комнату
ее никто не смел войти, ее домой наркомовский шофер возил, если