томилась сознанием оторванности, заброшенности в этом чистеньком, утонувшем
в садах городке? Не знаю. Вскоре я поняла, что это - ложное чувство. Но
тогда мне казалось, что все, чем мы занимаемся, в нескольких тысячах
километров от фронта, не имеет и не может иметь ни малейшего отношения к
тяжкому испытанию войны.
Михайловской, недалеко от того дома, в котором когда-то жили мы с мамой.
Знакомых она не нашла, кроме какого-то Дедюлина, который в те годы, когда
Агния Петровна заведовала Домом культуры, работал в этом доме монтером. Но
зато она случайно на улице встретилась с Агашей - той самой толстой, доброй,
пугливой Агашей, которая еще до революции служила у Львовых. И Агаша, по
старой памяти, взялась помогать бабушке по хозяйству. Я радостно вздохнула,
прочтя эти строки: на Агашу, со всеми ее причудами, запомнившимися с
детства, все же можно было положиться. Впрочем, и бабушка, судя по этому
письму, была настроена бодро. Я боялась, что она растеряется, - нет! Фразы
были короткие, почерк решительный, твердый, и по всему было видно, что Агния
Петровна снова почувствовала себя прежней энергичной, деятельной,
вырастившей двух сыновей хозяйкой "Депо проката роялей и пианино".
квартире в Серебряном переулке, которую мы получили перед самой войной. "Мы
обменялись профессиями, - писал он, - ты стала, как сказал Маяковский,
"певцом воды кипяченой и ярым врагом воды сырой", а я засел в лабораторию и
занимаюсь известной тебе вакциной. Пока ничего не получается или почти
ничего, причем дед утверждает, что на это "почти" он наткнулся еще в конце
прошлого века. Я спросил: почему же в таком случае он бросил работу, и он
ответил, что занялся другой, "менее безнадежной". Каков, а?"
друзей, отказался уехать из Москвы, а вакцина, над которой работал Андрей,
была вакциной против сыпного тифа. Что касается выражения "засел в
лабораторию", то нетрудно было догадаться, что Андрей принимает желаемое за
совершившееся, потому что он был назначен директором большого
производственного института и в своей лаборатории мог бывать, увы, не больше
двух-трех раз в неделю.
рассердилась, ответил, что на работе так хорошо, тепло и уютно, что он
подчас предпочитает ночевать в институте, тем более что непривычно большая
квартира без меня и Павлика представляется ему чем-то вроде пустыни Гоби...
расспрашивала о нем! Куда ни закинула бы меня судьба или, точнее сказать,
опасность эпидемической вспышки, везде я прежде всего искала ростовчан и,
найдя, расспрашивала о Мите. Один военный врач, с которым я познакомилась в
самолете, сказал, что Митя с лабораторией эвакуировался в Нальчик, - я
немедленно написала туда и не получила ответа. В Красноводске какая-то
медсестра, узнав, что я навожу справки о Мите, разыскала меня и, наговорив с
три короба, напугала до смерти. Митя, по ее словам, тяжело заболел накануне
отхода наших войск из Ростова и, безусловно, остался бы в городе, если бы не
доктор Гордеева, которая спрятала его в погребе, выходила, а потом бежала с
ним к партизанам. Я не поверила этой истории - мне показалось странным, что
медсестра отзывалась о Мите с истерической восторженностью, а потом
проговорилась, что видела его только раз на публичной лекции в Доме
санитарной культуры. Но как я ни убеждала себя, что нельзя верить ни одному
слову этой болтливой неприятной женщины, а все-таки думалось: ведь взялся же
откуда-то этот слух! И тревожно, тоскливо становилось на сердце.
было делать с Агнией Петровной, которая каждое письмо начинала с вопроса:
где Митя? "Только не скрывайте правды, - просила она. - Сердце чувствует,
что с ним случилась беда, и лучше мне все сразу узнать, чем медленно убьет
меня неизвестность".
один знакомый микробиолог спросил меня: "Вы знаете, что вас разыскивает
Дмитрий Дмитриевич Львов?"
канцелярии, узенький драгоценный листок - и сразу точно чья-то рука отвалила
камень от сердца. Это был краткий, в двух словах, запрос обо мне и Андрее:
не знают ли в институте, куда мы уехали из Москвы? Под Митиной - несомненно,
Митиной - подписью стоял номер полевой почты.
Куйбышевском бакинститутах. Митя поступил просто: он написал директорам всех
бакинститутов - знакомым и незнакомым, справедливо рассчитав, что
микробиологи должны знать, куда эвакуировались их товарищи по работе. В том,
что мы с Андреем эвакуировались, он почему-то не сомневался.
ответил на мои вопросы глухо, невнятно, упомянув между строк, что прошел
пешком больше тысячи километров? "Все расскажу при встрече. А вот встретимся
ли, где и когда? Кто знает?"
КРУТОЙ ПОВОРОТ
рефератом, Николай Васильевич предостерегал меня от "комнатности" в научной
работе, от опасности, которую таит в себе "стеклянный мир лаборатории". То
были годы, когда я выбирала между деятельностью практического врача и
наукой, смутно догадываясь, что не могу и не захочу жить без этого
"стеклянного мира". И, вернувшись из зерносовхоза, на добрых восемь лет я
засела в лабораторию, забыв и думать об этих предостережениях и опасениях.
Впрочем, я не забыла о них. Но мне казалось, что самое направление работы,
связавшее меня сперва с промышленностью, потом с клиникой, само по себе
разрывает заколдованный круг, в котором живут многие люди науки. И началась
- и продолжалась до самой войны - та особенная полоса в моей жизни, когда с
жесткой последовательностью я старалась отстранить от себя все, что
отвлекало меня от дела науки.
крутым поворотом, прежняя жизнь, и вдруг стало ясно, что я жила за
лабораторным стеклом. Как красная ракета - сигнал к "наступлению", вылетела
я из привычной обстановки, и одна, без сотрудников, без лаборатории,
принялась за дело, о котором до войны не имела никакого понятия. Из Москвы в
Термез, из Термеза в Ташкент, потом Красноводск, Астрахань, Саратов.
Лабораторный работник, занимавшийся изучением лекарств, я стала
эпидемиологом, санитарным врачом. Как тысячи моих товарищей, я читала лекции
по гигиене, добывала дрова для бань, инвентарь для больниц. Я воевала с
местными администраторами, не желавшими тратить свое драгоценное время на
такую малость, как противоэпидемическая защита. Я преследовала, разумеется,
с помощью милиции, спекулянтов, торговавших сансправками, без которых нельзя
было купить железнодорожный билет.
возникновение болезней не только в городах и селах, среди оседлого, живущего
в привычных условиях населения, а среди сотен тысяч людей, медленно
двигавшихся на восток по железным и шоссейным дорогам. Случалось, что на
иных этапах этого громадного переселения возникала необходимость остановки,
ожидания транспорта, происходили скопления, заторы. Вот сюда-то и посылали
меня, как посылали других солдат и офицеров противоэпидемической службы.
составляли армию - огромную армию, действовавшую незаметно, непрерывно, днем
и ночью, на дорогах и вокзалах, в колхозах и на заводах. У этой армии был
свой штаб, своя разведка, свои тактика и стратегия - и, разумеется, свой
фронт, о котором в сводках Главного командования не упоминалось ни словом.
Боевые действия на этом фронте то охватывали обширные пространства, то
происходили в тесноте походных лабораторий. Фронт был незримый, без свиста
бомб и грохота снарядов.
меньшая, состоявшая из Виктора и Кати Димант, оказалась в Ташкенте.
Разумеется, нечего было и думать о научной работе, тем более что сама-то я в
Ташкенте почти не жила, а только прилетала и улетала. Но все-таки мы затеяли
кое-что, хотя у нас не было даже крыши над головой, не говоря уже о животных
и аппаратуре.
было с мышами. Мышей не было, - конечно, белых, серые не годились для
опытов, - и не было надежды, что удастся достать их, хотя в ту пору на
ташкентском базаре, кроме небесных светил, можно было, кажется, достать все,
что угодно.
"кое-что" можно прекрасно испытать на морских свинках, тех самых, которые
предсказывали судьбу по рублю за билетик.
базаре: первая предсказательница, заподозрив во мне опасную соперницу,
немедленно и решительно отвергла все предложения. Разговор со второй начался
издалека: сперва я вытащила билетик, на котором было написано: "Ваше желание
исполнится", потом еще один, на котором прочла: "Утешься! В твоих намерениях
будет успех". Потом я дала понять, что предсказательница имеет дело с
врачом. Поговорили о болезнях. Наконец узнав, что у предсказательницы
проходят курс обучения еще десять свинок, я открыла карты и предложила
продать всю партию за весьма солидную сумму. Если бы я предложила ей полет
со мной на Луну, вероятно, это не вызвало бы большего изумления!
Предсказательница ахнула, закусила губу и едва не трахнула меня ящиком, в
котором находилось все ее несложное хозяйство.
Орлов Алекс
Маркеев Олег
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Суворов Виктор